Записки из клизменной

– Хрррр… хххойй его знает, хто те сказал… сюда смотри – видишь?!
 
Непочтительный Мемуар
 
Нашему больничному отделению полагался нейрохирург. Он на фиг, конечно, не был нужен, но вопросы иногда возникали. Потому что народ у нас лежал после операций на бедном хребте и часто хотел узнать, не надо ли еще что подрезать или пришить. Ну, и нам бывало интересно: а вдруг надо? Так что наша заведующая отделением выудила дефицитную фигуру по совместительству свою подругу-ровесницу.
Нейрохирургическая подруга заведующей была ей под стать, хотя, конечно, сильно не добирала по части старческого слабоумия и олигофрении, тянувшейся еще с младенческих лет. Она была не просто нейрохирург, а профессор, в которого вырасти очень просто – не сложнее, чем в заведующую. Никаких особых открытий эта профессорша, насколько я знаю, не сделала, а за операционным столом стояла очень давно, когда еще на пролетках ездили.
Поэтому они с заведующей уединялись и с упоением общались. Зайдешь, бывало, а они сидят друг против друга и молчат. Смотрят в противоположные окна. Между подругами – вафельный тортик, разрезанный и очки. Консультация значит происходит.
Однажды профессорша не сумела найти какие-то снимки. Мечется, как дитя, в трех соснах позабытое и на съедение волку оставленное. Я вытянул из стола ящик, поставил перед ней, словно корыто – ройтесь, мол, они все тут, а если нет, то нет и в природе, потому что все, что в мире существует, собрано в этом ящике.
И она рылась, нашла, ушла.
Вошла заведующая, в состоянии животной ярости:
– Профессору снимки не можете подать! Профессору снимки не можете поднести! Профессор приехал и должен искать!
Вышла, трахнувши дверью. Я, подавленный, пошел курить в клизменную. Там стояла процедурная сестра, Истинная Заведующая Отделением. Кивнув на дверь с намеком на ученую гостью, осведомилась:
– Зачем уебище приехало?
 
Тюль
 
Скажешь бывает слово, как я недавно совсем по другому поводу сказал слово «тюль», и воспоминания всколыхнутся – вполне по-прустовски, на манер его азбучного печенья, которое навсегда застряло в зубах.
Наша заведующая отделением, как я уже говорил, купалась в роскоши. У нее был Палас, а потом появилась и Новая Тюль, все как у людей.
А все потому, что однажды в отделенческом казначействе образовались лишние деньги. И довольно приличные. Хватило как раз ей на Тюль и на толстый карниз с гремящими колечками. По этому поводу даже было маленькое собрание, где казначейша доказала на своих возбужденных пальцах необходимость удовлетворения заведующей Тюлью. Потому что все другое – стиральный порошок и мыло – уже имеется в коммунистическом избытке.
Конечно, были недовольные: моя коллега, например, доктор М., женщина южная и жаркая, с ядовитым дыханием. Наши столы стояли впритык. Я тоже старался дышать, но что значит какой-то перегар в сравнении с южным суховеем! Жалкая клюшка против посоха Сарумана. М. перегнулась через стол и зашипела мне в лицо. Я не помню порядка сказанных слов, но ручаюсь за их содержание и общий стиль.
– А вот скажите, Алексей Константинович, это дело – покупать ей Тюль? Херню вот эту? – больно щупает подаренный заведующей календарь. – Поганки! Уроды тряпочные! – Нервный смех с быстрым восстановлением самообладания. – Она же не соображает ничего. Хотите сделать отделению приятное? Спросите! Спросите, что купить! А я скажу. Я скажу! Нужно продать эту Тюль и купить в ординаторскую зеркало. – Суховей заворачивается в спираль. – А что? Ну, что?
Казначейша переминалась у двери и улыбалась, глядя в пол. Улыбка у нее была как после непристойного предложения.
Через два дня в ординаторскую быстро вошла заведующая отделением. Она села, явившись как рок, уподобляясь созвучной птице и бурча внутренними одноименными аккордами.
– Это вы сказали продать мою Тюль? – спросила она.
– Да! Да! А что? А почему я должна свою пасть затыкать, как бобик?
Заведующая поджала губы:
– Очень красиво! Очень!
– Послушайте…
Вставая и уходя:
– Очень красиво!
 
Обеденные мысли вслух
 
Обеденный перерыв. Бешеная, неистовая доктор М., наворачивая обедик, каким-то образом ухитряется одновременно кричать и шипеть:
– Да? Да? Вы так думаете? Ну, тогда вот что я вам скажу – раз так, то и плевать! Давайте вообще будем голыми ходить по отделению! Все! Давайте!
Дежурная сестра, вполголоса, задумчиво глядя в тарелку:
– А почему бы и нет?
 
Чудесный костюм цвета сливочного мороженого
 
У Рэя Брэдбери есть рассказ «Чудесный костюм цвета сливочного мороженого». Пусть и у меня будет. Собственно говоря, рассказывать не о чем.
У заведующего травмой был высокий сократовский лоб. Если верить, что Сократ грешил не только мужеложеством, но и пил запоем, то сходство с ним можно продолжать. Чтобы никто и ни о чем не догадался, завтравмой носил подо лбом гигантские темные очки. Я часто норовил зайти сбоку и рассмотреть профиль: что же там за страсти, под очками. Но они у него были какие-то гнутые, не видно ничегошеньки. Завтравмой жил этажом ниже нашей старшей сестры, и та ежедневно рассказывала об их пререканиях. Последние принимали характер монолога, потому что вечерний завтравмой уже не мог участвовать в коммуникативном акте и мешал пройти по лестнице. Он загораживал проход, стоя в коленно-локтевой позе и глядя под собой. Бывало, что и не только глядя. И наша старшая сестра его очень ругала, потому что благопорядочно шла с собакой, гулять. Но он продолжал подавать животному скверный пример. Вот, пожалуй, и все.
Ах да, про костюм. На исходе моей докторской повинности и невинности он познакомился с какой-то молодой дурой. И пришел на работу в ослепительном белом костюме, белой широкополой шляпе, в галстуке гавайского настроения и, конечно, в очках. Широко улыбнулся:
– А я теперь всегда такой буду!
Все пришли в замешательство. Осторожно сказали:
– Ну, пожалуйста.
 
Новые приключения винтиков и шпунтиков
 
Кто сказал, что циркониевые браслеты не работают? Да отсохнет его язык. Все прекрасно работает. Например, моя заведующая отделением, она же бабуля, не только верила в разные медицинские сувениры, но и требовала, чтобы все другие в них тоже верили. Магнит для нее был «технической», прогрессивной вещью. Тайной природы, которой наука уже вот-вот овладеет. Однажды я, помню, неосторожно пожаловался на сильный кашель.
– Дайте сюда вашу руку! – приказала заведующая.
Я, помедлив, не без испуга протянул ладонь – и точно: в нее легла черная метка.
– Зажмите в кулак и держите десять минут! – распорядилась бабуля. – Чувствуете тепло?
– О да, – согласился я.
Магнит исправно нагревался в руке, и я нисколько не покривил душой. Потом, избавившись от магнита, я поблагодарил бабулю и сообщил, что мне просто чудо, как хорошо сделалось. Между прочим, она и сама хорошо нагрелась с этими магнитами, еще до нашего знакомства. Как-то раз увидела их в подземном переходе, чуть ли не даром предложенные. Любого калибра, для всех болезней: в том числе для полостного сокрытия – анальные, вагинальные, мозговые. Купила все, получилось полкило винтиков и шпунтиков. Рассовала что куда, чуть ли не за щеку. Они же были все-таки магниты. Едва откачали. Но я так думаю, что просто надорвалась.
 
Торичеллиева пустота
 
Идем мы с моей заведующей на работу. И беседуем. Точнее, я помалкиваю, потому что тогда уже начал кое-что о ней понимать. И она тяжело молчит. Но вдруг вопрос:
– Интересно, если тяжелое и легкое бросить одновременно, что упадет первым?
Немного смутившись внезапностью темы, отвечаю:
– Ничто. Вместе упадут.
– А я думаю, что тяжелое упадет первым.
И тут я догадался, что заведующая принадлежит к школе Аристотеля, который говорил, что тяжелые предметы быстрее падают на Землю. Мне стало обидно за Галилея и Ньютона. Я, высокомерный, в своем умозрении заранее надругался над прозорливой заведующей. Я и не знал, что в настоящее время установлено, что скорость падения разных предметов будет отличаться. Но это было неважно и не повлияло на дальнейшее.