Раскачивая любовь

Петр был простым механиком на торговом судне. Он уходил в рейс на полгода, а то и на год, что очень устраивало Маргариту, так как раньше учеба, а потом бизнес занимали все ее свободное и несвободное время. А может быть, в том, что Петр посещал страны и континенты, привозя из рейсов массу впечатлений, потрясающих фотографий и заморских штучек, Маргарита мысленно воплощала собственную мечту о путешествиях, ощущая свою причастность к его странствиям по морям и океанам. Мужского внимания и флирта ей хватало сполна, а нежные встречи и расставания с красивым, молодым моряком были приятным дополнением к ее бешеному, рабочему ритму жизни.
Петр любил Маргариту искренне, глубоко, живя и дыша ею, не требуя ничего взамен. Он понимал, что никогда не будет для нее той любовью, какой была для него она. Он не осуждал Маргариту за нелюбовь, потому что любящий человек никогда не причинит боли любимому. Он жил для своей Марго, он работал для нее, он брал на себя ответствененость за чувства, которые испытывал к ней.
Петр вложил всю свою любовь и все лучшее, что было в нем, в зачатие ребенка. Он знал, что жена мечтает родить девочку, – именно девочку, потому что страстно желала воплотить в своей дочери ту женщину, какой стремилась стать сама.
С рождением Любочки, так назвали малышку, жизнь Маргариты и Петра приняла более контрастные формы. Безумная любовь Петра удвоилась. Он любил жену и дочь до самозабвения и отдавал им все свои силы и заботу! Если бы у него была грудь, он кормил бы их обеих, как Маргарита кормила Любочку.
Марго, которая всегда держала свою фигуру «в узде», под строгим контролем, решила кормить дочь грудью, жертвуя и талией, и бюстом ради крошки.
С рождением дочери она отдалилась от мужа окончательно: получив то, чего так страстно желала, в муже она совсем перестала нуждаться. Всю нерастраченную любовь и нежность Маргарита целиком отдавала своей маленькой доченьке, которой она не могла надышаться.
Колыбельку из натурального розового дерева, похожую скорее на дорогой сувенир, она привезла из Грузии, где отдыхала месяц перед родами. Говорили, что если последние месяцы перед рождением ребенка мать отдыхает в экзотическом месте, плавает, загорает и пьет натуральные соки, то ребенок родится не только абсолютно здоровым, но и сказочно красивым. Веря в это, Маргарита «отрывалась» на лучшем черноморском курорте, как говорится, по полной программе.
А коляска у Любочки была просто чудом техники и произведением искусства! Мама не жалела денег, покупая вороха великолепных импортных одежек для крохи! А когда гуляла с дочерью, не скрывала своего удовлетворения, ловя восхищенные взгляды окружающих. Гордость за сотворенное «чудо» просто распирала ее!
Маргарита была любящей и заботливой матерью. Несмотря на постоянную занятость, она всегда находила время для дочери и уделяла ей внимание, так необходимое каждому ребенку. Она старалась уберечь и защитить дочь от всего негативного и мерзкого, что, к сожалению, на каждом шагу обрушивается на нас и наших детей.
Любочка училась в лучшей школе, – одной из первых частных школ города. Мама с азартом игрока оплачивала то лингвистический кабинет, то балетную студию, то теннисный корт. Любочка особенно не блистала в учебе, но и в отстающих никогда не была. Маргарите очень хотелось, чтобы ее дочь, была самой лучшей во всем, и за золотую медаль для дочери она раскошелилась на кругленькую сумму, чем снискала непомерную любовь директрисы школы.
Любочка взрослела стремительно, вырастая из дорогих детских шубок и облачаясь в еще более дорогие меха, кожи и коттон.
Любочку причисляли к «золотой молодежи», хотя она сама себя таковой не считала. Ей всегда было всего мало! Выросшая в абсолютной любви, не знающая нужды и отказов ни в чем, она привыкла получать и брать, произнося только одно волшебное слово: «мусик». Она никогда не называла Маргариту мамой, считая это слово плебейским и каким-то обыденным. Ласковое «мусик» казалось ей родней и ближе. Любочка очень гордилась своим «мусиком» и всех своих друзей водила к ней в офис, расположенный в центре города, в одном из красивейших немецких особняков. И там гордо представляла почему-то не друзей Маргарите, а ее друзьям: «Знакомьтесь, это мой мусик!», – и счастливая уходила вся в друзьях и со всех сторон обласканная вниманием.
Каждый раз после таких визитов, вес ее в кругу молодежи заметно возрастал. Ее уважали и с ней считались. Дети уважают успешных родителей и их заслуги приписывают себе.
С отцом у Любочки отношения как-то не складывались: то ли потому что он подолгу отсутствовал, пока она росла, то ли потому что ей хотелось, чтобы отец был капитаном, как у прыщавой подружки Нади, а не простым механиком, но скорее – потому что главной в семье всегда была мама и от отца ничего не зависело. Только однажды произошло то, о чем она будет жалеть всю жизнь…
…Время летело стремительно, – разрушая и созидая, рождая одних и убивая других. Огромная Россия развалилась на глазах. Менялись лидеры. Менялась политика. Идеалы и ценности, которые вкладывались в мозги с детства, были не только развенчаны, но и опошлены новой политикой власти так, что слово «советский» произносить стало как-то стыдно. Частный бизнес напористо вытеснял слабые государственные структуры, улицы пестрели иностранными вывесками, всем правили деньги, на законы никто не обращал внимания. Владелец помещения, где Маргарита содержала свой небольшой ресторанчик, поднял арендную плату так, что дальнейшее развитие оказалось под угрозой, а когда непомерно высокие налоги и поборы приперли к стенке, Маргарита была вынуждена продать свой бизнес заезжим чужакам.
Флот развалился окончательно, и толпы безработных моряков кружили по городу в поисках хоть какой-то работы. Петр не представлял жизни без моря и на берегу найти себе применения не мог. Но больше всего его тревожило то, что своим постоянным присутствием дома он раздражал Марго. И для дочери он не смог стать ни другом, ни авторитетом. Все в семье решала Маргарита: у нее были деньги и власть. И право любить или не любить принадлежало тоже ей. Своего мужа, ставшего теперь «береговым», она пристраивала на разные, как ей казалось, престижные работы, но всякий раз Петр оказывался не у дел. Должного образования у него не было, опыта работы на берегу – никакого, да и привыкнув за пятнадцать лет к вахтовому методу работы в море – четыре часа работать, четыре спать, – он ни морально, ни физически не мог работать по восемь часов в день.
Душа его разрывалась от несправедливости этой жизни, где ему не принадлежало ничего и где он был абсолютно никем. Душа его рыдала от неразделенной любви! Он видел, как жена под любыми предлогами избегает его, как брезгливо отдергивает руку, когда он пытается прикоснуться к ней. Петр жил, казалось, в семье, но совершенно отдельно, – в доме, где его никто не видел, не слышал и не замечал. Он чистил сапоги и туфли жене и дочери, убирал, мыл посуду, ходил в магазины и страдал… Он чувствовал себя одиноким и самым несчастным! Одиночество в семье было для Петра самой жестокой пыткой! Тяжкой душевной мукой! Это чувство разрушало его. Он физически ощущал, что в целом мире никому нет до него дела!
Его друзья, такие же, как он, бывшие моряки, оказались в аналогичных ситуациях. Многие жены сразу развелись с безденежными и безработными моряками и, лишив всего, выгнали их в никуда. И те, став изгоями и для семьи, и для государства, превратились в тех самых бомжей, которых мы видим на вокзалах, в переходах, у магазинов.
Однажды перед Новым Годом в гости пришел закадычный друг Петра – стармех плавбазы «Кронштадтская слава» в прошлом, а теперь «государственный бомж» Иван Карлович.
На судне как-то сразу стали называть его Карлой, и это имя на долгие годы прочно прилипло к нему. Он был невысокого роста, коренастый, с большим, выдающимся вперед животом. Шеи у него как бы и не было, и голова крепко сидела на плечах. Мускулистые руки с твердыми, будто из железа, пальцами навечно пропитались мазутом. Выражение его широкого лица всегда было добродушным и располагающим к разговору. На флоте все уважали его за высокий профессионализм. Моряки знали, что если в рейс идет Карла, все будет в порядке! Торговые суда практически все «дышали на ладан» и требовали постоянного ремонта. Только благодаря таким вот «карлам», работающим в тяжелейших условиях за мизерную плату, продлевалась жизнь судам, которым давно бы пора пойти на металлолом.