Повести и рассказы
Трюм.
Цепь.
Чужие берега.
Боль,
Плетка,
Белого рука.
Тюк.
Поле.
Хлопка белый цвет —
Ну вот и все,
Что помнит дед.
Правда, сильные, мужественные стихи?
Лена.
2 марта.
*По-твоему, я не должна была уговаривать Оксану идти в милицию? Да? Пусть всякого рода лихачи отправляют к праотцам людей? Да?
А я-то надеялась на твою поддержку. Моральную, разумеется. Ради бога, не сердись за мою прямоту. Так уж меня воспитали родители: говорить всем только правду!..
Помнишь, как несколько лет назад много писали о поисках в Гималаях и Тибете снежного человека? Но все старания ученых разных стран так-таки ни к чему не привели. А вчера вот наткнулась нечаянно в одной центральной газете на такую заметку:
«В Непале снова обнаружены следы неизвестных существ. Их запечатлел на пленку Ежи Судрель — кинооператор польской экспедиции в Гималаях. Съемка была произведена во время восхождения на вершину Лхоцзе (8545 метров).
На снегу одного из ледников участники экспедиции обнаружили четкие следы. Можно было различить оттиск пяти пальцев и широкой пяты. Следы тянулись на протяжении многих сотен метров… Непальский офицер связи, сопровождавший экспедицию, назвал их следами йети — «снежного человека».
До сих пор альпинисты, как это было в 1922 и 1969 годах, снимали на пленку лишь отдельные отпечатки следов. На сей раз следы, зафиксированные на значительном расстоянии, несомненно, позволят ученым дать более определенные заключения, касающиеся таинственных обитателей Гималаев».
Правда, интересное сообщение? А я только что прочла о Гималаях очерк в журнале «Вокруг света», с репродукциями с картин Н.К. Рериха. Теперь мне хочется достать книгу об этом замечательном русском художнике, археологе и путешественнике. Слышала, будто вышла такая в серии «Жизнь замечательных людей». Если встретишь в магазине книгу о Рерихе, купи для меня. Договорились?
Лена.
*На фотографии я «оказалась гораздо лучше», милостиво написано тобой. Какой же ты меня представлял до получения фото? Ведьмой на кочерге из «Пропавшей грамоты» Гоголя?
Восьмого марта ездили с мамой в село в гости к бабушке. Местные подружки, как ты, наверно, догадался, утащили меня в клуб.
Вначале был концерт — выступали самодеятельные артисты из совхоза, а потом — танцы. Танцевала я не только с местными хлопцами, но и с ребятами из города.
Во время перерыва ко мне подошел… кто бы ты думал? Молодой человек из студии грамзаписи! Я так и оторопела. А он, мило улыбаясь, кланяется: «Здравствуйте, Лена! А меня Валентином звать. Вас можно пригласить на танец?» И посмотрел на меня пристально большими глазищами с дремотно-длинными ресницами.
Когда я собралась домой, Валентин пошел меня провожать.
По дороге до хаты бабушки я еле пришла в себя. Спросила Валентина: «Вы, случайно, не сыщик?» — «Откуда вы взяли?» — искренне удивился он. «Вы меня и тогда, в городе, преследовали, пытаясь узнать, где я живу, и сейчас вот, — ответила я. — Как вы здесь оказались?»— «Приехал в командировку в совхоз. — Это он мне. — А ваш дом в городе я хорошо знаю. И часто вечерами смотрю на ваше окно… до тех пор, пока в нем горит свет». — «А… а зачем?» — спросила я. Он пожал плечами: «Сам не знаю».
Немного погодя выяснилось вдруг, что Валентин, как и я, заядлый турист. «А где вы бывали?» — спросила я парня. «Прошлой осенью ездил с товарищами в Брест. В Бресте во время Отечественной войны погиб мой дед», — ответил он. И, чуть помешкав, рассказал о небывалом стихийном бедствии — осеннем наводнении, обрушившемся в это время на Брестскую область. Недолго думая, приехавшие туристы засучив рукава включились вместе с местными жителями города — рабочими, студентами, солдатами — в борьбу с разбушевавшейся водной стихией. Валентин и его товарищи вывозили на лодках из полузатопленных домов стариков и детей, работали на укреплении дамб, восстанавливали мосты.
Говорил Валентин увлеченно, горячо, припоминая смешные случаи из этой поездки, и я, заслушавшись его, не сразу заметила, как мы поравнялись с бабушкиной «светелкой».
«До свидания!» — сказала я и опрометью бросилась в калитку, вроде бы внезапно чего-то испугавшись…
Выполняю твою просьбу — рассказать о нашей квартире. Она у нас двухкомнатная кооперативная. Папа купил ее четыре года назад, вернувшись с одной северной стройки. В первой комнате — «гостиная»: тут и буфет, и круглый стол, и трюмо, и диван, на котором спит мама. Вторая, с балконом, моя комната. Описываю ее «содержимое»: перед балконом секретер, за которым готовлю уроки (прямо на меня из металлической рамочки смотрит весело-задорно папа в заиндевелой ушанке). Напротив — книжные полки, а за дверью — тахта. Над тахтой две репродукции, кстати, отличные: «Портрет молодой девушки» Рафаэля и «Вавилонская башня» Питера Брейгеля Старшего — нидерландского живописца XVI века. Прочти, если достанешь, книгу об этом художнике страшной эпохи пыток и виселиц. Она вышла в Москве в издательстве «Искусство».
Между прочим, один Иннин родственник, молодой художник из Киева, приезжавший к ним в прошлое лето погостить, сказал с пренебрежением, когда подруга как-то затащила его к нам:
«Сударыня, неприлично держать в доме репродукции. Нужно иметь подлинники!»
«А где их взять?» — растерянно спросила я.
Тогда художник милостиво пошутил:
«Нужно дружить с живописцами!»
Недели через две, собравшись домой, киевлянин показал нам с Инной свои картины, написанные за это время.
Признаюсь, у меня на лоб полезли глаза, когда я рассматривала несусветную мазню! Инна уж какая смелая и та была обескуражена. Спрашивала робко:
«Эрик, а здесь что изображено?»
«Разве не видишь: море!»
«А… а здесь?»
«Тоже море. И мол с маяком. А на этой — городской пляж».
Я только ахала про себя. Никакого моря, никакого мола в придачу с маяком, никакого пляжа не видела я на «картинах» новоявленного гения! Перед глазами сумбурно пестрели жирные разноцветные мазки и кляксы.
«Искусство не терпит застоя. Оно должно устремляться вперед, отбрасывая все старое, отжившее! — говорил художник, гордо вскинув свою большую кудлатую голову. — На западе… в Америке, допустим, мои полотна нарасхват раскупались бы толстосумами! И я бы там давно миллионером стал!»
«Ми-миллионером?» — переспросила, заикаясь, Инна.
«Да, миллионером! — возвысил голос Эрик. — А тут я… на краски не могу заработать своим честным, свободным искусством!»
Вдруг Инка дурашливо всплеснула руками:
«Не тужи, Эрик! Потерпи немного. Вот мы с Ленкой… станем работать, и тогда…»
«Хватит порхать, легкомысленное создание, — отмахнулся Эрик, чуть смягчившись. — Мы еще повоюем!»
Когда Эрик предложил мне выбрать на память о его пребывании в нашем «непросвещенном» городке одну из стоящих у стены картинок, я скромно отказалась от подарка.
А Инна не отвертелась от подношения, но после отъезда художника отнесла в чулан «чудо-шедевр», где он и пылится по сей день.
Но, возможно, мы, провинциальные девчонки, и на самом деле ничего не смыслим в живописи?
Мне кажется, мазня Эрика так и останется бессмысленной мазней, но подлинно талантливые живописцы — они разве не должны стремиться к новым рубежам в искусстве?
Ведь сказали же свое слово Ван Гог, Сезанн, Гоген? А наши русские — Коровин, Врубель, Малявин, Кустодиев? Смотришь, скажем, на «Испанцев» Врубеля (это полотно, на котором изображены он и она, называется, быть может, по-другому) или на его же знаменитых демонов… Увидев хотя бы раз картины Врубеля, ты уж никогда их не забудешь!