Плата за вседозволенность
У Станислава было все наоборот. Если он обижался, то старался доказать своему обидчику ошибочность его утверждений. Крячко начинал работать с удвоенной энергией и иногда творил просто чудеса находчивости и профессионализма.
Зная об этой черте его характера, Гуров не раз умышленно оскорблял Крячко. Обиженный Станислав, как и в этот раз, уходил, хлопнув дверью. И сыщику можно было не беспокоиться о том, что Крячко по присущей ему некоторой безалаберности пропустит какую-нибудь мелкую, но очень важную деталь.
Станислав и сам знал, что Гуров оскорбляет его не из-за пакостности характера, хотя и этого у сыщика было предостаточно. Крячко понимал, что оскорбительными словами друг только подстегивает его работоспособность. Но в первый момент не обижаться на Гурова не мог. Через несколько минут после неприятного разговора Станислав остывал, но осадок в душе держался еще долгое время.
Гуров с грустной усмешкой посмотрел на захлопнувшуюся за Крячко дверь и поднялся с кресла. Сыщик не уставал удивляться иронии судьбы. Еще вчера утром любознательный майор настырно добивался встречи с ним. И вот сегодня эта встреча состоится. Вот только не в радость она будет Геращенко. Сыщик вздохнул и достал из кармана визитку майора.
Геращенко возглавлял одну из следственных групп МУРа. Услышав по телефону голос Гурова, майор обрадовался тому, что знаменитый сыщик нашел время побеседовать с ним. Гуров по телефону объяснять майору ничего не стал, попросив Геращенко срочно зайти к нему в кабинет. Майор немного удивился, но прибыть обещал немедленно.
Гуров прождал пятнадцать минут. Пока Геращенко добирался до его кабинета, полковнику успел позвонить Орлов и осведомиться о том, как продвигается следствие. Гуров в очень вежливых выражениях послал генерала подальше вместе с его заинтересованностью и попросил Орлова не мешать работать. По крайней мере, до вечера.
– Лева, ты пойми, надо мной начальство есть, и на меня, между прочим, давят намного сильнее, чем я на тебя, – обиженно проговорил Орлов.
– Вот и разбирайся сам со своим начальством, – раздраженно ответил Гуров. – Это не мой курятник.
– Спасибо, что разрешил, – съехидничал генерал и сухо добавил: – Вечером чтобы все трое у меня были. Ясно?
– Слушаюсь, господин генерал-лейтенант! – отчеканил сыщик, дал отбой и тут же набрал номер Гойды. Он оповестил следователя о том, что личность одной из убитых установлена. Сыщик попросил Гойду заняться архивами, поскольку планы на день изменились.
– Пришли ко мне Геращенко, как закончишь с ним, – попросил следователь.
Гуров не любил оповещать людей о смерти их близких. Раньше он принимал такую обязанность слишком близко к сердцу, но за годы работы чувства несколько притупились. И все же он чувствовал некоторое волнение перед встречей с Геращенко: майор с его жаждой знаний импонировал ему.
Сыщику захотелось закурить, но, как всегда, сигарет у него не было. Гуров вообще курил мало и редко. Поэтому никогда не носил с собой сигарет. Когда желание покурить совсем становилось непереносимым, сыщик «стрелял» сигаретку у знакомых. Эта его привычка была предметом постоянных насмешек Крячко, не упускавшего возможности подколоть своего начальника.
Гуров хотел было поискать сигареты в столе у Станислава, но, подумав, махнул рукой и остался сидеть в кресле. Сыщик зачем-то переложил бумаги на столе с одного места на другое, потом и вовсе убрал их в сейф. Едва он закрыл дверцу, как в кабинет постучали: пришел Геращенко. На этот раз майор выглядел побледневшим и осунувшимся, лишь глаза горели лихорадочным огнем. Было похоже, что он не спал всю ночь.
– Проходите, Владимир Михайлович. Присаживайтесь, – пригласил Гуров. – Разговор у нас будет долгим.
– Что-нибудь случилось, Лев Иванович? – насторожился Геращенко, присаживаясь на край стула. – Я чем-нибудь могу вам помочь?
– Я вызвал вас по поводу вашей дочери, – проговорил сыщик, проклиная себя за то, что так и не научился тактичности.
– Что с ней? – майор подался вперед.
– Она мертва, – глядя Геращенко прямо в глаза, ответил Гуров. – Я очень сожалею…
Майор побледнел, хотя казалось, что это уже невозможно. Он судорожно сглотнул слюну и растерянно огляделся, словно ожидая, что кто-нибудь появится в кабинете и скажет, что это шутка. Руки Геращенко затряслись, и он полез в карман за сигаретами.
Гуров налил стакан воды и протянул его майору. Геращенко только отмахнулся и опустил голову. Майор закурил и остался сидеть, так и не подняв головы. Сыщику еще больше захотелось курить, но попросить у Геращенко сигарету он не мог. Тяжело вздохнув, Гуров подумал, что сегодня же купит пачку сигарет и положит ее в стол. На всякий пожарный.
– Как это случилось? – наконец глухо проговорил майор.
Гуров знал, что утаивать какие-то факты от сыщика бессмысленно. И сколь ни хотелось Гурову углубляться в детали смерти Олеси, делать это пришлось.
Сыщик рассказал все, что было известно о смерти его дочери, вернее, почти все. Не сказал Гуров лишь о своей догадке относительно пристрастия убийцы к куреву и то, что маньяк проходил в их деле под кодовой кличкой «Курильщик». Остальное он выложил без утайки.
– А я-то думал, что вы мою просьбу решили выполнить и рассказать о расследовании, – горько усмехнувшись, проговорил Геращенко, едва сыщик закончил свое повествование. – А тут вон, значит, что!..
– Я очень сожалею, Владимир Михайлович, – снова повторил Гуров совершенно банальную фразу. – Понимаю, как вам сейчас тяжело, но мне необходимо, чтобы вы ответили на несколько вопросов.
– Не извиняйтесь, Лев Иванович. Сам в таких ситуациях не раз бывал, – с болью в голосе проговорил майор. – Только разрешите, я вниз спущусь. Стакан водки выпью. А то, боюсь, связно говорить не смогу.
– Не нужно никуда ходить, – мягко удержал Геращенко сыщик. – Есть у меня, что выпить.
Гуров выбрался из кресла и подошел к сейфу, достал початую бутылку «смирновки» и два граненых стакана. Поставив их на стол, сыщик налил один стакан до краев, а второй – примерно на два пальца. Протянув полный майору, сыщик поднял свой стакан.
– Твою мать… – горько выругался Геращенко и одним глотком выпил водку. – Царство тебе небесное, доченька!
Гуров терпеливо ждал, пока майор закурит еще одну сигарету. Руки Геращенко сильно тряслись, и он пытался скрыть это. Собственно говоря, майор держался молодцом.
– Спрашивайте, Лев Иванович, – наконец прервал затянувшуюся паузу майор. – Я готов. Вас, наверное, интересуют связи Олеськи?..
– И не только это, – Гуров убрал бутылку в сейф. – Вы уверены, что ваша дочь собиралась улететь? Она не могла изменить планы?
– Не думаю, – покачал головой Геращенко. – Вообще-то, она у меня девочка своевольная… Была! – с нажимом поправил себя майор. – Мать у нее погибла в автокатастрофе, когда Олесе только исполнилось пять лет. Я ее один растил. Ну, вы понимаете. Работа без графика, редко бывал дома. Соседка за ней присматривала. Добрая старушка. А я, когда выбирал время для воспитания, излишне Олеську баловал. Ну, не мог к ней строго относиться. Помню, как-то раз…
Гуров слушал, не перебивая. Он понимал, что майору нужно выговориться. Не дать внутренней боли захлестнуть душу. Поэтому и терпеливо молчал. К тому же сейчас любая информация об Олесе могла помочь понять ее характер, привычки. И может, это дало бы хоть какую-то ниточку, ведущую к преступнику.
– Владимир Михайлович, – мягко проговорил Гуров, едва майор замолчал. – Вы не ответили на мой вопрос. Откуда у вас такая уверенность, что ваша дочь не решила задержаться в Москве перед поездкой в Сочи.
– Полетом, – поправил сыщика Геращенко, закуривая новую сигарету.
– Что? – не понял майора Гуров.
– Перед полетом, а не поездкой, – повторил Геращенко. – Я давал ей деньги на самолет, и она утром в день отлета, перед моим уходом на работу, показывала мне билет. Вы можете это проверить в аэропорту.
– Не думаю, что в этом есть необходимость, – покачал головой сыщик. – У вас есть какие-нибудь соображения о том, кому могла быть нужна смерть вашей дочери?