Роковая неверность

Два вокзала рядышком и один напротив них через площадь особого впечатления на Привольнова не произвели. Вокзалы как вокзалы, особенность лишь в том, что все три находятся в одном месте. Впрочем, Жорик сюда приехал не за впечатлениями. Рабочий день закончился, был час пик, кругом толпы народа. Хотя, наверное, если судить по количеству людей в транспорте, то час пик в городе бывает с утра и до ночи.
На Казанском вокзале нужного ему контингента Привольнов не обнаружил: все чистенько, пристойненько, обычные люди спешат по своим делам. Отправился к Ленинградскому и Ярославскому. Бомжатник начинался с подземного перехода. Он кишмя кишел нищими, беспризорниками, калеками. Пахло немытыми телами, застоявшимся табачным дымом, луком, мясом. Наверху публики, именуемой группой риска, оказалось еще больше. Подозрительные типы деловито сновали по улице, о чем-то договаривались, жевали пирожки, сэндвичи, бутерброды и прочую готовившуюся прямо здесь же на улице дешевую еду.
Привольнов походил по вокзалам и их окрестностям, высматривая сына, однако его нигде видно не было. Вернулся к переходу, пооколачивался среди опустившихся личностей. Описывая приметы, поспрашивал кое у кого о Сашке, однако никто из деклассированных понятия о нем не имел. Опустившиеся люди вообще неохотно шли с Жориком на контакт. Возможно, из-за того, что прилично одетый человек не может внушать – с точки зрения бомжей – доверия, возможно, из-за того, что Привольнова принимали за милиционера, а то и за стукача. Жорик не отчаивался, он и не рассчитывал так скоро найти сына.
Пока Привольнов проводил разыскные мероприятия, стало темнеть. День таял, а вместе с ним таяла надежда найти сегодня Сашку. И Привольнов отважился на отчаянный шаг, он решил сыграть живца. Дождавшись в здании вокзала, когда совсем стемнеет и зажгутся фонари, Жорик вернулся на пятачок и притворился в стельку пьяным. Для пущей убедительности, что он не только легкая, но еще и богатая добыча, Привольнов повесил на шею свой недешевый сотовый телефон, а в нагрудный карман рубашки засунул пачку денег, причем так, чтобы был виден краешек тысячерублевой банкноты. Прогулявшись по переходу, а потом по пятачку, Жорик купил в киоске бутылку пива и, держа ее в одной руке, сильно шатаясь, направился прочь от вокзалов.
Дошел до Казанского, постоял на углу его и, словно невзначай, оглянулся. Клюнули! Сзади за Привольновым на небольшом отдалении друг от друга шли несколько беспризорников. Оборванцы делали вид, будто не знают друг друга, и вообще, просто так, без видимой причины прогуливаются. Жорик свернул за угол, направился по тротуару. К счастью, блюстителей порядка видно не было, не то к Привольнову непременно прицепились бы, ему пришлось бы доказывать, что он не верблюд, а беспризорники, поняв, что их водят за нос, смылись.
Справа тянулся мост. С одной стороны пространство под ним было огорожено деревянными щитами. Там шли строительные работы. К мосту Привольнов и направился. Он подошел к забору, отыскал плохо подогнанную доску, отодвинул ее и нырнул на строительную площадку, якобы в туалет. Оказавшись по ту сторону забора, прильнул к щели в щите. Через дорогу к мосту бежала стайка ребятишек.
Строительная площадка освещалась прожектором. На ней стоял громадный компрессор. Днем рабочие снимали под мостом асфальт. Груды асфальта лежали в нескольких местах площадки. Жорик быстро снял с шеи шнурок с телефоном, вытащил из нагрудного кармана деньги и сунул их и телефон в карманы джинсов. Затем встал, слегка раздвинув ноги, и оперся одной рукой о забор, изображая справляющего нужду пьяного человека.
Компания подростков появилась сразу и отовсюду. Привольнов даже не понял, откуда подростки взялись. Его вдруг облепила куча детворы, несколько рук потянулись к шее, несколько к нагрудному карману рубашки, несколько ухватились за сумку. Все еще изображая нетрезвого человека, Жорик, крепко держа сумку, распрямился и развернулся.
– Эй, эй! – воскликнул он невнятно, будто во рту у него была каша. – В чем дело?
Не обнаружив денег и мобильника, не сумев сорвать с плеча сумку, подростки на мгновение в растерянности замерли, затем вновь кинулись в атаку. Двое пацанов повисли сзади на шее Привольнова, по столько же на обеих руках, и с десяток рук зашарили по телу Жорика, по его сумке. Такого натиска Привольнов не ожидал. Пора принимать меры по спасению своего имущества. Он резко разогнулся, сбросил с шеи цепкие руки. Детвора посыпалась с него, как с груши плоды. Но подростки сдаваться и не собирались. Со всех сторон принялись пинать и бить Жорика кулаками куда придется. Удары и пинки были довольно ощутимы. Чего доброго разъяренные пацаны свалят на землю и запинают до смерти. С них станется. Нужно было думать уже не о спасении имущества, а о спасении собственной шкуры.
– А-а… бандерлоги! – грозно, стараясь нагнать на пацанов страху, вскричал Привольнов и принялся раздавать направо и налево подзатыльники и тумаки. – Держись, засранцы, всех покалечу!
Не все из нападавших желали быть покалеченными. Кое-кто прекратил драться, но кое-кто продолжал орудовать руками и ногами. Привольнов дал еще двоим-троим наиболее агрессивным пацанам пинком под зад, и ватага, наконец сообразив, что имеет дело с абсолютно трезвым и к тому же хорошо физически подготовленным мужчиной, отпрянула.
– Атас, братва! – вдруг заорал кто-то из оравы оборванцев, и беспризорники бросились врассыпную. Кто-то полез через забор, кто-то рванул в дырку в заборе, а кто-то ринулся через строительную площадку в другой конец ее.
Жорик выбрал худенького подростка, рванувшего к щели в заборе, и кинулся следом за ним. Настиг пацана в тот момент, когда он наполовину проскользнул в дырку. Привольнов поймал мелькнувшую в воздухе пятку, потянул на себя, и тут же получил второй пяткой в нос. Из глаз посыпались искры. Он на мгновение выпустил из рук свою жертву, но тут же вновь поймал уже за обе ноги. Добыча забилась, будто пойманная в силок трепетная лань. Жорик потянул за ноги, и они заработали так, словно подросток изо всех сил крутил педали велосипеда.
– А-а!.. – неожиданно тоненьким голосом истошно заорал пацан. – Пусти, козел! Пусти!
Привольнов держал добычу крепко. Он с усилием потянул на себя ноги и, словно пробку из бутылки, выдернул пацана из дырки в заборе.
– Пусти! Пусти! – продолжал орать оборвыш. Его голос наверняка был слышен на всех трех вокзалах.
Однако Жорик, невзирая на крики, сграбастал мальчишку, прижал к себе и закрыл рукой рот.
– Сам козел! – рявкнул он на ухо подростку. – Заткнись, не то ухо откушу.
Беспризорник еще некоторое время продолжал молотить в воздухе руками и ногами, наконец выдохся и затих.
– Все, успокоился? – спросил Жорик. – А теперь давай я убираю руку и потихоньку отпускаю тебя на землю. Но ты молчишь. Лады?
Парнишка кивнул, однако, едва Привольнов убрал ладонь с его лица, вновь заорал:
– На помощь, братва! Помогите, пидор жизни лишить хочет!
– Я тебе дам пидор! – психанул Жорик и дал подростку затрещину. – Заткнись, щегол, а то хуже будет. – Привольнов опустил пацана на землю, одной рукой цепко взял его за запястье, а другой схватил за ухо и потянул вверх.
– Пусти, дурак! – выкрикнул пацан. – Больно же!
– А кричать не будешь? – поинтересовался Жорик.
– Не буду, – неожиданно буркнул мальчишка и, шмыгнув носом, вытер свободной рукой сопли.
Скользкое, давно немытое ухо Привольнов отпустил, однако запястье пацана продолжал удерживать.
– А теперь давай побеседуем, – заявил Жорик. – Ну-ка, присядем. А то умаялся я с тобой.
Пацан попался ершистый. Он все время дергался, норовя выскользнуть из рук, смотрел на Жорика с ненавистью, шипел, в общем, всячески давал понять, что хоть он и попался, он личность опасная и себя в обиду не даст. Посмеиваясь, Привольнов усадил своего пленника на груду асфальта, сам устроился рядом на сумке.
Свет от прожектора падал на мальчишку, и Жорик смог как следует рассмотреть его. Парнишке было лет двенадцать-тринадцать. У него была короткая, лесенкой, стрижка, свидетельствовавшая о том, что парикмахер, потрудившийся над его прической, впервые держал в руках ножницы и расческу и, скорее всего, был одним из друзей подростка, такой же босяк, как и он сам. Чумазое лицо овальной формы, глаза чуть раскосые, пухлые губы, острый нос. Одет в выгоревшую майку, потертые джинсы, старенькие кроссовки. Помыть, причесать, одеть – и парнишка ничем не будет отличаться от миллионов живущих на свете обычных пацанов.