Старый этюд
Когда Долгов раскрыл шкатулку, Горин даже зажмурился, так ярко заиграли и засверкали освещенные весенним солнцем фигурки воинов. Красные, желтые, зеленые - лакировка и позолота сверкали на их щитах, шлемах, шпагах...
- Вот и все. Здесь обе ваши "потеряшки". Остается только узнать, кто решил старинный этюд на спертый мат? - спросил Горин.
Как-то непроизвольно, подчиняясь невидимому току мыслей, все посмотрели на Володю.
- Это я, я виновата! - разрыдалась Люда. - Я показала ему дедушкин секрет! Давно еще, сразу после смерти деда. Мы думали, что там что-нибудь лежит. Но там было пусто... Зачем только я показала этот тайник!
- Замолчи, дура! Да, я спрятал шахматы! Хотел их продать в комиссионном. Не успел. Жалею, что не успел... Коллекция, музей, произведения искусства! Все это - красивые слова. На деле от этого вашего музея и красивых слов нет никакой пользы. Нам не нужны эти шахматы. Пусть их собирают те, у кого много монет в карманах! - надрывно закричал Володя.
- А ты, что же, голодаешь? - спросил Андрей Александрович. Спросил спокойно, даже как-то дружелюбно, мирно.
- Не те времена. Никто сейчас не голодает, - огрызнулся Володя.
- Ошибаешься. В мире еще миллионы людей и голодают, и умирают от голода. Особенно дети.
- Это не у нас...
- Правильно, не у нас. У нас все сыты. И ты сыт. И одет, и обут.
- Ну и что, что сыт. У нас ничего нет. У Людки одно нормальное платье, да и то старое. У нас в классе все ходят в импортных кроссовках, а я - в ботинках. Все носят "фирму", а мы... Да что говорить... Мы хотим сейчас, сегодня жить хорошо, а не через десять или пятнадцать лет...
Балакин заметно успокоился, обнял за плечи плачущую Люду, погладил ее по голове, сказал:
- Ведь и я был студентом. Учился не здесь, в Москве. Жил в общежитии. Никто почти не помогал. Всегда хотелось есть. И все-таки и я, и мои товарищи были счастливейшими людьми. В театры бегали, все музеи исходили. И учились, и подрабатывали. Все успевали, на все находили время. И меньше всего думали об одежде, о вещах...
Володя встал из-за стола, потер виски и медленно пошел в свою комнату.
- Что ему будет? Тюрьма? - всхлипывая, спросила Люда.
- Нет, его не посадят. И судить не будут... Разве что вы сами...
Долгов начал одеваться. Сказал Глебу, что поедет, доложит начальству обо всем, после чего позвонит.
Когда он вышел, Горин повернулся к картине, висевшей над письменным столом. Картина эта постоянно привлекала и манила его.
- Андрей Александрович, на картине стоит дата: тысяча восемьсот девяносто восьмой год. На ней изображен ваш дед за решением шахматного этюда А. А. Троицкого. Этот этюд был опубликован за год до написания картины. Книга, в которой опубликован и этот этюд Троицкого, лежит в книжном шкафу отдельно. Очевидно, что все это не случайно. Как не случайно ваш дед держит в руке белого слона. Ведь решение этюда начинается ходом этого слона. Выходит, что картина - как бы ключ к тайнику. Скорее всего ко времени написания картины тайник уже существовал. Для чего сделал дед этот тайник и что оставил в нем после смерти? Кто его первым обнаружил и что в нем нашел? Известно ли все это?
- Мне ничего не известно. Отец про тайник не рассказывал. Я сегодня узнал о нем впервые.
- Дедушка мне показал тайник перед самой смертью, когда уже очень болел, - вступила в разговор Люда. - Показал, как открывать и закрывать... А вас ведь тогда не было в Ленинграде.
- Да, когда отец умер, я был в командировке на Севере. Прилетел по телеграмме, но не успел...
- Я сперва про тайник забыла. Потом показала Вовке. Мы открыли его... Там была только одна тетрадь...
- Где она? - спросил Балакин.
- В столе. - Люда подошла к письменному столу, выдвинула нижний ящик справа и достала из него толстую тетрадь в коричневой обложке.
Горин и Балакин подошли к столу. Балакин взял тетрадь, раскрыл ее. Записи были сделаны черными чернилами аккуратным мелким почерком. Внимание Балакина привлекла одна страница, записи на которой были сделаны разными чернилами и почерками. Присмотрелись. Записи были на разных языках.
- Странно. Вот эти строчки на английском, эти - на немецком, а здесь - на русском. И неразборчивые подписи, - произнес Балакин.
- А вот здесь дата: шестнадцатое января тысяча восемьсот девяносто шестого года, - добавил Глеб.
- Послушайте, а ведь это автографы! Вот подпись самого Ласкера, одного из самых великих шахматистов. А это же Михаил Иванович Чигорин! воскликнул Балакин.
- Как же я сразу не догадался! Здесь собраны автографы участников знаменитого матч-турнира в Петербурге: Ласкера, Чигорина, Стейница и Пильсбери... Завидую вам, в этой тетради могут быть необыкновенно интересные записи, - сказал Глеб.
- Я этим займусь, - медленно произнес Балакин. - Я этим займусь, но позже... Во всей этой истории больше всех виноват я. Не рассказал, не пытался даже привить парню интерес к нашей истории... Не объяснил, что такое шахматы...
- А что такое шахматы?
Все обернулись. На пороге своей комнаты стоял Володя, натянув, как обычно, на подбородок ворот свитера.
- Никто еще до конца не смог понять природу шахмат. Это игра, но... Игра с большой буквы. Она прошла через века и пронесла великую идею, идею мира, бескровного разрешения спора. Кто умнее, кто сильнее, кто достойнее - все можно решить за шахматной доской.
- Зачем деду и прадеду нужна была эта... коллекция? - снова спросил Володя.
- На этот вопрос могли бы ответить только они сами. Их нет. Но остались письма, тетради, дневники... Было бы очень интересно прочитать их, войти в их мир, понять, чем они жили, о чем мечтали... Я, например, уверен, что они думали и о детях, внуках и правнуках своих, то есть о нас. И нам оставили коллекцию...
- Как это вашим предкам удалось сохранить книги, красивые дорогие шахматы, рукописи... Были революция, войны, блокада... Удивительно, сказал Горин.
- В самые трудные времена люди понимали значение искусства и сохраняли и картины, и памятники, и архивы... - ответил Балакин.
- Неужели старик думал и о нас? - спросил Володя, глядя на картину, где старый чиновник сидел за шахматным столиком и, довольный своей озорной выдумкой, улыбался.
- В этом я уверен. Кое-что, урывками из писем и записок деда я читал... Как бы я хотел, чтобы и ты порылся в наших семейных архивах...
- Но я не занимался шахматами, - возразил Володя.
- Это не имеет значения. Шахматы - тут не самое главное. Главное характеры людей, их отношение к другим людям. Их ум, порядочность, культура... Да ведь и они, дед и прадед твой, не были шахматными мастерами... Отец играл слабее меня, едва ли во второй разряд... Но в доме у нас бывали и мастера, и гроссмейстеры. Велись интересные разговоры...
- А... прадед был очень богатый? - спросил Володя.
- Нет... Поместья у него не было. Отец говорил, что наследства практически почти никакого не было. Только квартира, мебель да вот этот музей: шахматы, картины, книги... Конечно, отец многое приобрел сам. Книги, немало шахматных досок и фигур. Но и от деда осталось порядочно...
- Жаль, что не оставили они большого наследства: денег или золота...
- Понимаешь, они, как и очень многие настоящие люди, считали, что счастье приносит только то богатство, которое ты заработал сам. Не зря ведь во всех сказках и легендах нечестно добытое богатство приносит только несчастья. В этом отразилась народная мудрость, - сказал Андрей Александрович.
Теперь он говорил спокойно, доброжелательно, миролюбиво.
- А все-таки нам бы с Людой для начала деньжата не помешали...
Глеб не вмешивался в разговор дяди и племянника. Теперь это была беседа близких родственников, в которую чужим лучше было не вступать. Андрей Александрович, Люда и... время должны были сделать больше, чем все нравоучения, которые могли прочесть Володе Долгов, Горин, следователь, полковник...