Наши крылья растут вместе (СИ)

Даниэль пытался уснуть, но это плохо получалось. В голове он перебрал все варианты отказа двигателя. Сначала одного. Но так он уже летал. И это было не интересно. И он решил мысленно уничтожить все двигатели в самолете. И реверс. Никакого реверса. Он умер вместе с двигателями. Хотя зачем реверс, если двигатели не работают? Шансов сесть нет. Хотя, один из ста есть. Можно планировать в песок. Гидравлика отказала. Это все! Шансов нет.
Резкий звонок над ухом его же будильника заставил открыть глаза. Боже, это был сон! Выдохнув, Даниэль понял, что сорока минут оказалось мало, но надо было вставать и идти в кокпит. Но что — то не давало ему сделать это, своим теплом создавая царство сна. Он взглянул на Оливию, сладко спящую уже на его плече и рукой касаясь рубашки на его груди. Ну конечно. Как он мог забыть про нее. Ее не разбудил даже будильник. Она спала так сладко, слегка улыбаясь во сне, что ему перехотелось вставать. Ее волосы каскадом разметались по его руке, на которой она лежала и только теперь он понял, что все время обнимал ее. Она как плюшевая игрушка, манящая в уют сна. Правда сон можно было выбрать и получше. Он вздохнул, убирая с ее уха волосы и прошептал:
— Сорок минут истекли.
От щекотливого шептания на ухо, глаза девушки плавно открылись. Она слышала голос. Она столько раз слышала его. Бархатный, но сейчас он больше напоминал шелк: нежный, ласкающий слух. Пытаясь осознать, что этот голос делает рядом, ее взгляд коснулся нашивки в виде крыльев птицы с надписью, которую она уже прекрасно знала наизусть «Капитан Даниэль Фернандес Торрес». Ее пальцы касались этой нашивки, теребя ее. Она уснула рядом с ним, хотя не собиралась делать этого. Как это могло получиться?
Слегка приподнявшись с его руки, освобождая ее от своего веса, их глаза вновь встретились. Она хотела спросить— спал ли он? Ведь это важно знать ей, но он приложил палец к ее губам, давая знак молчать. От этого прикосновения показалось, что сердце вновь остановилось. Он пугает ее сердце. Другого быть не может. Заставляет его молчать так же, как и ее голос, подчиняя его себе. К черту Лондон. Пусть не говорит ни слова. Пусть молчит. Только пусть отпустит ее.
Даниэль медленно опустил палец с ее губ, смотря в ее глаза, цвет, который сейчас напомнил ему чистый рассвет в небе. Она смотрела на него в ожидании долгожданного ответа. И он дал его, лаская своим шепотом ее слух:
— Лондон.
Одно его слово и сейчас где — то родилось тысячи звезд. Одно слово создали столько надежд и бурю эмоций:
— Сколько мы там будем?
Он не сразу ответил на этот вопрос, вставая с кровати. И взяв галстук со столика, нервными движениями начал его одевать. В его памяти уже который раз всплывала картина о том, как она нежно шептала в телефон: «Я люблю тебя». Это его не касалось. Но эти слова вызвали раздражение.
— Почти день, — он затянул галстук на шеи. Надо было сильнее, чтобы привести себя в чувства и наконец перестать думать. Но все-таки не выдержав, грубо произнес, — можешь начинать звонить всем, кого ты так любишь. Я удивлен, что ты вообще способна на это.
была так погружена в радость, что проигнорировала его резкие слова. Наконец — то она увидит самого любимого человека— маму. Как давно она не видела ее, как она скучала и тосковала по своему дому. Но теперь она будет часто туда летать. Сидя на кровати и слыша, как захлопнулась дверь, вздрогнула. Даниэль ушел. Он выполнил обещание. Не солгал ей.
Через несколько минут, приведя себя в порядок, она тоже вышла. Все было по-прежнему— в салоне горел приглушенный свет, и все спали. Сорок минут для них прошли не заметно. Пройдя к своему месту, Оливия села, смотря на спящую Нину. Она позавидовала ей, но желание разбудить и поделиться прекрасной новостью было настолько сильным, что она уже почти коснулась ее руки, медленно переводя взгляд на спящего Марка. Сорок минут усыпили почти всех.
Облокотившись на спинку сидения, Оливия улыбнулась. Лондон. Она уже мысленно позвонила маме, перебрав кучу слов в голове и слыша радость на том конце. Спустя долгих 9 месяцев она вернется на родину. На один день. Но это не важно. Главное, что она вновь будет на родной земле.
Свет плавно включился, и бортпроводники начали разносить напитки. Наконец — то Нина открыла глаза, а то словарный запас Оливии начал путать мысли:
— Нина! — Крикнула девушка. — Славо богу, я думала ты никогда не проснешься. Завтра мы летим в Лондон. В Лондон!
Плохо понимая, почему так кричит Оливия, Нина вновь закрыла глаза, пытаясь проанализировать сказанное:
— Завтра? Без выходного? Опять лететь? Они сдурели? Кто капитан? Фернандес, который не спал уже два дня? Хотят убить пассажиров?
Оливия нахмурилась. Видимо, Нина еще не отошла от сна. Плевать на Фернандеса, пусть хоть неделю не спит, но он обязан доставить ее в Лондон.
— Лондон, Нина, — прошептала она, — я завтра буду дома.
Эти слова Нина уже поняла и открыв глаза, посмотрела на подругу. И тут же широкая улыбка появилась на ее лице:
— Ты будешь дома? Европа! Оливия!
Они обнялись, и Нина задумчиво произнесла:
— А в Любляну мы полетим? Нам полностью поменяли маршрут?
— Больше я ничего не знаю.
— Любая страна Европы — это почти дом, — Нина взяла стакан с водой из рук стюардессы и сделала глоток, — ты мне сказала отличную новость.
Оливия взяла горячий чай, отказавшись от кофе. Никакого кофе сейчас, запах которого рефлекторно напоминал об одном человеке. Наверняка Даниэль пытается окончательно проснуться в кокпите с помощью этого напитка.
Но тут же она вспомнила, как близко была к нему, чувствуя его тепло. Как он коснулся пальцем ее губ, смотря на них. Как шелковый голос прошептал нежно слово «Лондон». Сердце вновь остановилось. И это уже начало ее раздражать. Наверно это некая форма антипатии к человеку, когда даже сердце не желает при воспоминании о нем биться сильнее.
— Нина, — шепнула Оливия, поставив чай на столик, — у тебя бывало такое— когда ты видишь или думаешь о человеке, твое сердце замирает?
Нина улыбнулась:
— Ты о Марке?
Брови Оливии взметнулись вверх. О Марке? Она никогда не думала о нем:
— Нина, у тебя замирает сердце при виде Марка? Ты его так ненавидишь? — Оливия перевела взгляд на Марка. Его можно было ненавидеть тоже. Они пилоты вообще все высокомерные.
Нина пожала плечами:
— Нет. У меня не замирает сердце при виде Марка. Я думала это у тебя замирает сердце при виде него.
— Марк меня не интересует.
— Тогда кто тебя так интересует, что твое сердце замирает при виде него?
Это был ответ на ее вопрос. Во рту резко пересохло, и Оливия облизнула губы, облокачиваясь на спинку сидения. Лучше бы она не спрашивала. Может быть она догадалась и сама. Хотя, это наступило бы не скоро, возможно, никогда.
Она поморщилась от своих мыслей. Нет. Этого не может быть. Она ненавидит Даниэля Фернандеса. Ненавидеть его гораздо приятней. Пожалуй, она не будет больше об этом думать. Пусть останется все как есть. Не знать лучше, чем копаться в себе.
Но Нина ждала ответ, смотря на Оливию:
— Раз это не Марк, может быть Сэйдж Новелл? — Она тут же рассмеялась, видя лицо Оливии. — У него жена и двое детей.
— Это уже не смешно, — недовольно произнесла девушка, — я просто спросила.
— Так, так, — Нина села поудобней, — рассказывай, раз начала. Он здесь?
Язык— это первый орган, который зародился в Оливии Паркер. Надо было отрезать его сразу при рождении. Без него жизнь была бы спокойней.
— В Лондоне, — придумала Оливия, — я же завтра буду в Лондоне и увижу своего парня. Мое сердце замирает при виде него. Думаю, как бы не умереть.
— У тебя в Лондоне парень? — Удивилась Нина, — когда ты в последний раз видела его? В том году?
Конечно это было не сильно правдоподобно, но это было единственным выходом в сложившейся ситуации.
— Да, в том году, — произнесла Оливия, что бы Нина отстала от нее побыстрее, — но это не любовь, а просто увлечение.