Ладонь, обращенная к небу

— Это тебе сам Наследник сказал? — недоверчиво спросил мастер Ганзак. — У тебя такой высокий чин?
— Тс-с…
Сокан обвел мутным взглядом улицу, освещенную гирляндами разноцветных фонариков над увеселительными домами.
— Кто я такой, чтобы со мной разговаривал Наследник? — хитро прищурившись, сказал он. — Я знаю свое место, и если будет воля Неба — возвышусь до начальника стражи. Или буду изгнан из дворца, если сила земли превзойдет небесное предписание. Но у меня есть уши, а во дворце много языков, в том числе и болтливых. Однако нам надо выпить хорошего вина за благополучное разрешение…
В палату, где собрались ученые, Отора привели в новой одежде. Увидев это, мастер Ганзак приободрился — опасных преступников облачают в рубище и заковывают в тяжелые цепи.
Ученые сидели за четырьмя длинными столами по шесть человек.
Столы были расставлены квадратом, а в середине — небольшая узкая скамья для подсудимого. Посторонних в зал не пустили, лишь мастеру да чиновнику по особым поручениям, которого прислал Наследник, позволили занять места у стены.
Вопросы, которые задавали ученые, мастеру были непонятны. Отора спрашивали о том, сколько времени он учился искусству создания молитвенных беседок, знает ли он отличия между школами Северных княжеств и традиционных канонов Логва, использует ли он при варке лака цеженые или вываренные масла, какими камнями затачивает инструменты и какими правит…
Отор отвечал быстро и без запинки, порой увлекался и подробно рассказывал, что именно надо добавлять в рыбий клей, чтобы тот высыхал как можно медленнее и не протухал при этом. Слушая внука, мастер Ганзак порой улыбался в седую бороду, гордясь его знаниями, а порой хмурился, когда внук слишком откровенно делился секретами мастерства. Впрочем, успокаивал себя мастер, книжникам вряд ли придется когда-либо брать в руки музыкальный молоток или рубанок, да и стары они, чтобы учиться высокому мастерству. Вопросы и ответы никто вроде не записывал, но кто знает, не сидит ли писарь за ширмами?…
Потом один из ученых так же благожелательно спросил, какой инструмент лучше — рубанок из яблони со стальным лезвием или саморежущие палочки из Фактории? Тут вмешался другой ученый и сказал, что саморежущие палочки никуда не годятся, потому что они как бы ошкуривают дерево толстыми слоями, тогда как для тонкой работы всегда можно изменить высоту лезвия рубанка.
— У саморезов тоже можно изменять глубину, — сказал Отор. — Там есть особое кольцо…
Он замолчал, а мастер Ганзак чуть не застонал. На его глазах внук признался не только в общении с чужаками, не только в незаконной мене или торговле, но и в использовании запрещенных предметов.
Ученый в халате, расшитом большими красными с золотом цветами, посмотрел на мастера и, словно угадав его мысли, сказал:
— Мы знаем, что мастер Отор пользовался многими инструментами чужаков, но не вменяем это в вину. Инструменты — всего лишь предметы, вещи. Хитроумие их создателей опасно, но лишь со временем, когда потребность в этих инструментах станет подобна неутолимой жажде. И ради приобретения нужных и ненужных вещей могут произойти великие несчастья, которые обычно происходят во времена нарушения канонов и установлений.
— Однако он все же нарушил предписания, — сердито заметил другой ученый и принялся ворошить свитки, лежащие перед ним.
— Суть не в нарушении, а в желании нарушить, — сказал третий.
— Следует отличать умысел от случая. В кодексе о наказаниях Второй династии говорится о четырех умыслах и восьми нарушениях, за которые полагается…
Мастер Ганзак дождался перерыва и попросил вызвать на слушания законника, чтобы тот мог дать вовремя нужный совет. Некоторое время ученые спорили о том, следует допускать законника в палату или нет.
— Дело-то простое, — вдруг сказал ученый в цветастом халате, обращаясь к мастеру Ганзаку. — Мы тут собрались просто немного поболтать, увидеть старых друзей. Хотите — пригласим вашего законника. А то сразу вынесем приговор и не будем отнимать время друг у друга?
— Вот это я называю серьезным нарушением канона судопроизводства, — вскричал ученый с заплетенными в косицу седыми волосами.
— Чем тогда вы отличаетесь от большеглазых дьяволов, ищущих, как бы внести сомнения в наши обычаи, подорвать устои?!
— Я испытывал вас, — рассмеялся ученый в халате. — На самом деле мы ни на волос не отступим от процедуры. К сожалению, шум об этом деле поднялся большой, и слишком много людей заинтересованы в том или ином решении.
На третий день привели законника, и если до той поры мастер Ганзак понимал лишь каждое шестое слово, то теперь он вообще перестал что-либо понимать. Время от времени законник вставлял свои толкования канонов, но старик все больше убеждался в том, что деньги потрачены напрасно и внук непременно будет осужден за то, что встречался с чужаками.
Между тем законник осторожно поворачивал разговор в сторону дозволенных отношений с большеглазыми дьяволами, о благе, которое может принести с соизволения Наследника торговля с ними, и наконец намекнул на интерес армейских к оружию чужаков.
— Вот-вот, — сказал ученый с косицей, — об этом и я говорил Наследнику. Стоит только начать, как не успеем опомниться, и чужаки будут маршировать по нашим улицам со своими огненными копьями наперевес. А потом они начнут диктовать нам законы.
— Большеглазых дьяволов немного, и они смертны, — возразил ученый в халате. — Их можно убить стрелой или копьем. Они такие же, как мы…
Тут он как бы поперхнулся, но возмущенные взгляды присутствующих заставили его извиниться за то, что он посмел сравнить чужаков с людьми.
— И наконец, — продолжил ученый с косицей, — мы готовы принять новое, если оно полезно и приемлемо. Мы судим в итоге не намерения, а дела.
— Мастер Отор славен именно делами, — сказал законник. — Достаточно посмотреть на его работы, и все станет ясно.
— Да, тут я соглашусь с вами, — сказал ученый с косицей. — Молитвенные беседки очищают помыслы, избавляют от страхов и наполняют покоем. Сколько безумия приносили неслышные звуки вечерних ветров при Второй луне, пока великие мастера времен легендарных правителей не научились подавлять музыку страха, злобы и враждебности мелодиями Высокого Неба! И все же слишком много в мире остается порочного, установления нарушаются, каноны подвергаются сомнениям… Поэтому нужда в мастерах была и будет неизбывна. Слава и почет им. Однако спрос с них тоже особый. Так пройдем же в храм Западного придела и посмотрим на работу мастера Отора.
— Давно пора, — сказал кто-то из ученых.
Мастер Ганзак не раз бывал во дворце Наследника и знал, что в лабиринтах его строений запутаются даже старожилы. Но храм Западного придела ему был знаком. Много лет тому назад он ставил в нем молитвенные беседки и был удостоен щедрости из рук Наследника. Теперь, правда, он узнавал не все переходы, некоторые лестницы показались ему слишком крутыми, а коридоры — длинными. Когда они вышли на площадку перед храмом, он увидел сооружение, по очертаниям похожее на беседку, только почему-то укутанное белым холстом.
Холст развернули, и перед ними действительно оказалась молитвенная беседка, выполненная, как сразу отметил Ганзак, с большим мастерством и изяществом. Он приблизился к ступенькам, провел пальцем по древесине, слегка щелкнул ногтем по ближайшей колонне. Изъянов не было, но все же что-то беспокоило его. Сосчитал ладони на крыше — восемь, как принято, и все обращены к небу.
— Не следует ли привести моего внука? — спросил он.
— Ни к чему, — ответил ученый с косицей. — Как раз время вечернего ветра, сейчас все станет ясно.
И впрямь — загудело в высоких деревьях, захлопали ставни, роем сердитых ос налетел ветер, и молитвенная беседка запела в ответ. Мелодия ее была глубже, сильнее, чем все, услышанные мастером до сих пор, покой, который навевала музыка, усыплял, желание творить добро, напротив, возбуждало, требовало от него сумасбродств, умиротворения же он не чувствовал вовсе. И еще ему показалось, что возвращается молодость, он силен и статен, все ему по плечу…