НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13

Сперва Липатов говорил как-то напряженно. То и дело он останавливался, к чему-то прислушивался, казалось, уходил в себя, а потом с трудом подбирал выражения, словно заставляя себя произносить каждое слово. Но постепенно речь его сделалась более непринужденной.
— В общем, потребовался целый год, чтобы мы расчистили весь этот лес. Теперь проблема возвышалась перед нами освобожденная от всяких наслоений. И оставалось. Ответить действительно на один только вопрос. Но что это был за вопрос! Даже подходов не было видно. Сколько дней и ночей нам это стоило — сейчас трудно сказать. Гипотезы, предположения, варианты — их были тысячи, не меньше. Но ни с места. Ни одного хотя бы маленького просвета…
Он на минуту смолк, словно заново переживая прошлые волнения, а затем продолжал:
— Теперь я должен познакомить вас с Кузнецовым. Это был необыкновенно талантливый человек. Обладал удивительной способностью схватывать общее в явлениях, казалось бы, совершенно разнородных. К сожалению, он чересчур разбрасывался. У него было слишком много увлечений. Фотография, футбол, подводная охота, альпинизм — да всего не перечесть. И каждому из этих занятий он отдавал всю душу. Впрочем, и работать он умел, умея сосредоточивать силы на решении конкретной задачи. В такие минуты он целиком погружался в размышления — ничто не могло его отвлечь, все окружающее переставало для него существовать. И все же, на мой взгляд, круг его интересов был слишком широк. Слишком… Правда, на этот счет у него была даже особая теория — он, знаете ли, любил подо все подводить теоретическую базу. А когда я пытался ему что-то доказывать, он только улыбался. В общем, Юра придумал целую теорию. Утверждал, что сложную проблему надо «заложить» в подсознание, словно задание в электронную машину. И рано или поздно оно сработает, выдаст результат. Разумеется, если человек обладает соответствующими знаниями и способностями и если он предварительно достаточно долго работал и думал над этим вопросом. Вот с той-то поры и начались Юрины увлечения. Чуть только не вытанцовывается у нас какая-нибудь задача — Юра появляется в лаборатории с рюкзаком, через плечо кинокамера, на ногах лыжные ботинки и заявляет: «Ну, вот что, старик, надо мне проветриться. Ну, ну, не дуйся, — видит, что я недоволен, — скажи, что я взял отпуск за свой счет…» Вам, вероятно, все это неинтересно? — неожиданно прервал рассказ Липатов.
— Очень интересно, — поспешил сказать я. Мне и в самом деле было интересно.
— Впрочем, если и неинтересно, — ворчливо произнес Липатов, — все равно придется выслушать до конца, раз уж вы вообще согласились меня слушать. А это имеет прямое отношение к делу. Так вот через несколько дней Юрка возвращается осунувшийся, похудевший, но с бодрой улыбкой и, представьте себе, с решением задачи. Скажу вам откровенно, я не одобрял этих его экспедиций за «счастливой случайностью». У меня на этот счет тоже есть своя теория. Возьмите, к примеру, музыканта пианиста или скрипача. Каждый день он берет свою скрипку или садится за рояль и играет положенные пять-шесть часов. Изо дня в день! Без пропуска! А если отвлечется, оставит на время свои упражнения — прощай мастерство! Я читал, один знаменитый пианист говорил: «Если я всего лишь день не играю — последствия чувствую только я, если я не упражняюсь два дня — это замечают мои коллеги, три дня — зрители». То же самое в науке. Если ты занят какой-то проблемой — должен работать над ней неотрывно, ни на что не отвлекаясь. Нельзя рассчитывать на случайные озарения. Надо двигаться последовательно, шаг за шагом, и успех придет. Даже капля долбит камень…
Признаться, мне, как журналисту, не очень-то импонировали ученые, которые шли к цели так, как Липатов Гораздо больше по душе мне были яркие догадки, смелые и неожиданные решения И я сразу же начал испытывать невольную симпатию к незнакомому мне Юрию Кузнецову
— Конечно, — сказал я довольно вяло, — конечно, капли воды продолбят камень… через тысячу лет. Но ведь тот же результат можно получить за несколько секунд. С помощью лазера, например.
— Разумеется, у каждого свой метод, — отозвался Липатов и почему-то вздохнул. — Каждый работает по-своему.
Он внимательно посмотрел на меня и, словно угадав мои мысли, сказал, покачав головой:
— Вы, может быть, подумали, что я завидовал Юрию. Нет, нет. Это совсем не так. Но я не могу спокойно вспоминать об этих его увлечениях. Ведь в конечном счете, они-то его и погубили.
Наступило молчание Липатов сгорбился над перилами. Я видел, как его рука нервно сжимала поручень…
— Так вот, — сказал он наконец, справившись с волнением. — Нам осталось разрешить самый главный вопрос. Но он не поддавался Не помогли даже Юрины экспедиции. Однажды вечером — хорошо помню, это был конец сентября, целый день лил дождь — Юрка явился ко мне и, едва переступив порог, заявил:
— Знаю старик, сейчас ты будешь метать в меня громы и молнии, но я улетаю в Антарктиду. На полгода.
Он всегда вываливал на вас новость без всяких предисловий. Я был ошеломлен — прервать нашу работу на целых шесть месяцев — и только тихо спросил:
— Когда?
— Завтра, в семь утра, — беспечно сказал Юра. — Ну, ну, не переживай наша задача от нас с тобой никуда не денется. Лучше угости меня кофе — я изрядно продрог.
— Но зачем тебе понадобилась Антарктида? И что ты будешь там делать? — не удержался я.
— Антарктида давно меня интересует, — ответил Юра, развалившись на диване — А им как раз нужен специалист для наладки новой аппаратуры.
Это была наша последняя встреча. На следующий день Юра действительно улетел. Писем он писать не любил, и я лишь изредка получал от него радиограммы примерно такого содержания: «Все в порядке», «Не скучай, старик» и еще в том же духе. Все это время я продолжал нашу работу, но без особого успеха. И вдруг на исходе шестого месяца получаю такую радиограмму: «Высота взята. В понедельник вылетаю». На нашем условном языке это означало, что Юре удалось наконец решить злополучную задачу. Не буду вам рассказывать, как обрадовало меня это известие. Я забыл вам сказать, что Юра не был женат. Но у него была девушка, можно сказать, невеста, Галя, сотрудница нашего же института. И вот во вторник с утра мы вместе с ней отправились в Шереметьево. Юра летел рейсом французской авиакомпании. Самолет прибывал в девять пятнадцать. Однако в девять часов по радио сообщили, что самолет запаздывает до десяти. В десять прибытие отложили до одиннадцати, в одиннадцать — до двенадцати… Галя заволновалась, убежала выяснять — кажется, у нее подруга работала в диспетчерской. Минут через двадцать она появилась бледная, губы трясутся. Одним словом, разбился Юра. Еще в понедельник. Самолет загорелся, упал в океан. Как раз в том самом районе, где мы сейчас находимся. Подобрали только двоих… Вот так и не успел мой Юра никому сообщить о своем открытии. Можно сказать, унес с собой эту тайну…
Липатов замолчал и, выпрямившись во весь рост, опять стал к чему-то прислушиваться. Молчал и я, не зная, что сказать. Печальная история — чего только не бывает в жизни. Но почему Липатову понадобилось рассказывать обо всем этом мне, случайному собеседнику сейчас, ночью?
И снова он угадал мои мысли:
— Вы, должно быть, подумали — зачем я все это рассказал? Так то была только «присказка», «сказка» впереди. После Юриной гибели работа шла уже как-то не так — мы слишком привыкли трудиться вместе, сообща. Но тема осталась за нашей лабораторией, а вместо Кузнецова мне дали другого сотрудника — способного парня, неплохого математика, но до моего Юры ему было далеко. Да и, признаться, после всего, что произошло, у меня как-то душа не лежала к этой проблеме. Однажды мне предложили съездить на пару месяцев в Гавану, в научную командировку. Я согласился, решил последовать Юриной теории — на время переменить обстановку. К тому же курс корабля — я должен был выехать пароходом — проходил через тот самый район, где произошла катастрофа. Сам не знаю, почему, но меня словно тянуло к этому месту. Не стану описывать моего путешествия плавание как плавание. Все было обычно до того дня, точнее — до того вечера, когда мы приблизились к тому району, где упал Юрин самолет. Вот тут и произошло… Впрочем, расскажу все по порядку. В тот день, как и сегодня, штормило. Довольно сильно качало. И после ужина — это было часов около десяти — я вышел на палубу, чтобы немного проветриться. В тот вечер на палубах было довольно пустынно. Пассажиры, утомленные качкой, отдыхали в своих каютах. Я долго смотрел на волнующийся океан, и воображение рисовало мне картину катастрофы. Все так ясно мне представилось, будто авария произошла только что, на моих глазах. Тем временем волнение на море улеглось, и надвинулась какая-то первозданная тишина. Ее не нарушало даже равномерное гудение корабельных двигателей. Этот однообразный гул существовал сам по себе, словно где-то в стороне, и на его фоне каждый звук, каждый всплеск воды выделялся с какой-то особенной четкостью, выпуклостью. Я не случайно рассказываю об этом так подробно. Стемнело. Меня охватило непонятное смутное беспокойство. Я стал. Напряженно прислушиваться к тишине. И вдруг…