Алая мантия

– Она бесстыжая распутница! Не желаю смотреть на таких!
– Вы рискуете остаться в одиночестве, мадемуазель. Почти все смотрят на нее.
– Тогда посмотрите и вы.
– Я? Мне казалось, вы хотите уберечь меня от избытка удовольствий. Ну, наконец-то начинаются танцы! Это бранль, старинный танец, о котором я слышал. Танцующие хлопают в ладоши, изображая прачек на берегу Сены. Потанцуете со мной, мадемуазель?
– Мы не танцуем. Танцевать грешно.
– Как же вы, пуритане, любите грех!
– Любим грех?
– Вы постоянно о нем твердите, а люди обычно говорят о том, что больше всего любят.
– Вы, кажется, смеетесь надо мной.
– Мне не следует этого делать, так как это доставит вам удовольствие. Вы наслаждаетесь, когда над вами смеются. Это помогает вам чувствовать себя чистой и добродетельной. Но я не должен забывать, что удовольствие для вас тоже является грехом.
– Думаю, господин Каррамадино, вам лучше прекратить общаться с нашей семьей.
– Что? И вы ничего не сделаете, чтобы избавить мою душу от адских мучений?
– Боюсь, у вас нет надежды на спасение.
– Тем более почетно для вас уберечь меня от вечно го проклятия.
Жюли отвернулась.
– Попрошу Пьера или отца отвести меня домой.
– Не можете вынести такого количества удовольствий? – Повинуясь внезапному импульсу, Бласко положил ей руку на плечо и продолжал: – Мадемуазель, завтра я нанесу вам визит. Вы и Пьер могли бы поговорить со мной… серьезно?
– Вы имеете в виду, что хотели бы побольше узнать о нашей религии?
Бласко кивнул.
Ее лицо неожиданно смягчилось.
– Тогда вы будете желанным гостем, мсье. Бласко перевел взгляд на танцующих. «Что я делаю? – думал он. – Неужели я не могу находиться в присутствии женщины, не желая при этом соблазнить ее? Что толкает меня к этому?»
Что же это было? Гибкие, чувственные движения танцоров, их хлопанье в ладоши во время бранля; красивая и молодая принцесса, разгневанная и несчастная, так как ее принуждают к браку с королем Наваррским, хотя она любит другого мужчину; чувство зла, исходящее от королевы Екатерины Медичи? А может, ощущаемое им напряжение? Он один знал о сообщении, которое должен передать от своего короля королеве-матери, и знал о том, что предстоящий брак имеет какой-то тайный смысл для Филиппа Испанского и Екатерины. Быть может, он просто нуждался в том, что может дать ему только Бьянка?
Бласко нуждался в спасении. И в данный момент единственным путем к нему было преследование строгой и невинной юной гугенотки.
Прошла неделя после его прибытия в Париж.
Бьянка и Матиас все еще не появлялись. Бласко час то сидел у окна, с тоской глядя на «Ананас». Он не сомневался, что с приездом Бьянки все его беспокойство улетучится. Каждый день Бласко приходил в дом на улице Бетизи. Было приятно сидеть рядом с юной Жюли и наблюдать, как вспыхивают ее глаза, когда она излагает ему догматы своей религии.
Жюли уменьшала его тоску по Бьянке, полагая, что спасает его душу. Она одновременно сердила и привлекала Бласко. Он часто думал, можно ли ее религиозный пыл превратить в любовный. Этот вопрос не переставал занимать его.
Но, покидая улицу Бетизи, Бласко продолжал думать о Бьянке, смотреть на «Ананас» и справляться каждый день, прибыли или нет постояльцы из Испании.
Однажды, идя мимо лавок по набережной напротив Лувра, Бласко увидел приближающуюся к нему женщину – она была довольно плотной, в черном платье и с платком на голове, какой носили простые горожанки, отправляясь за покупками.
Что-то в этой женщине привлекло его внимание. Ее лицо было почти полностью скрыто платком, а проходя мимо Бласко, она смотрела вперед, но он узнал бледные одутловатые черты, темные глаза и кривящийся в полу улыбке рот.
– Клянусь всеми святыми! – пробормотал Бласко. – Ведь это же королева-мать!
Он смотрел, как она медленно удаляется по набережной. Теперь Бласко был уверен, что не ошибся. Он внимательно изучал королеву Екатерину каждый раз, когда видел ее, думая, как бы ему незаметно приблизиться к ней и передать сообщение от своего короля.
Почему же она бродит по улицам Парижа, словно простая женщина, идущая на рынок?
Это предоставляло возможность, которая может больше не повториться. Никто бы не обратил внимания, если бы Бласко прошел несколько шагов по улице рядом с женщиной в платке, а он бы выполнил поручение, ради которого прибыл во Францию.
Быстро обернувшись, Бласко увидел, что женщина направилась в одну из лавок.
Он быстро подошел к лавке, но задержался на пороге. Если королева-мать хотела сохранить инкогнито, она не поблагодарила бы его за то, что он узнал ее. К тому же как бы он мог передать ей сообщение в присутствии лавочника?
Бласко решил подождать, пока королева выйдет, и тогда приблизиться к ней и передать слова короля Филиппа.
Он остановился возле лавки. Минут через двадцать мимо него прошла старуха в таком же платке, как на Екатерине Медичи. Она возвращалась с рынка и уронила сверток. Бласко поднял его – старуха рассыпалась в благодарностях, благословляя его красивое лицо.
Бласко спросил, чем торгуют в этой лавке, и выразил удивление, что над дверью нет вывески. Женщина поморщилась.
– Здесь живет итальянец Рене, парфюмер и перчаточник королевы-матери. Говорят, что он изготовляет для своей хозяйки не только духи и перчатки.
– А что еще?
– Откуда мне знать, мсье? Я ведь не придворная. С тех пор как в нашей стране появились итальянцы, при дворе творятся странные вещи. Впрочем, все в Париже знают, как эта женщина стала королевой Франции. Король Генрих, [33] ее муж, не был старшим сыном короля Франциска. [34] Но старший сын умер, выпив из чаши, которую подал ему итальянец-виночерпий, а итальянка стала королевой.
– Вы храбрая женщина, мадам, – заметил Бласко, – если не боитесь говорить подобные вещи.
Старуха сплюнула через плечо.
– Их говорит весь Париж. Когда она появляется на улицах, слышатся только оскорбления. В Париже ни когда не жаловали итальянцев, а хуже этой итальянки и придумать невозможно.
– Я иностранец и мало об этом знаю. Женщина рассмеялась и двинулась дальше. Бласко продолжал наблюдать за лавкой. Ему пришло в голову, что королева-мать бродит по городу переодетой, опасаясь оскорблений. Неужели ее в самом деле осыпают бранью, когда она появляется на улицах? Тогда неудивительно, что она посещает своего парфюмера или перчаточника одетая как простолюдинка.
Внезапно его сердце дрогнуло, так как женщина вы шла из лавки и направилась в сторону Лувра.
Бласко двинулся следом, обогнал ее и повернулся к ней лицом. Он сделал это настолько внезапно, что застиг ее врасплох, и теперь не сомневался, что стоит перед королевой-матерью.
– Я понимаю, что ваше величество желает оставаться неузнанной, – быстро заговорил Бласко, – но воспользовался этой возможностью, так как она показалась мне ниспосланной небом. Я прибыл из Мадрида по поручению короля Филиппа и должен передать вам устное сообщение, которое никому не следует слышать, поэтому надеюсь, что ваше величество простит мне мою дерзость.
На плоском лице Екатерины появилась улыбка, которая могла означать все, что угодно: интерес, удовольствие, презрение.
– Пожалуйста, идите рядом со мной, пока не передадите мне ваше сообщение, – сказала она.
Бласко повиновался. Выслушав его, Екатерина промолвила:
– Благодарю вас. Я поняла. Можете передать вашему повелителю, что я оценила вашу изобретательность. А сейчас оставьте меня, нет, прошу вас, без всяких церемоний. Желаю вам доброго дня.
Она двинулась дальше. Бласко коснулся рукой лба – он был влажным.
Спустя несколько дней хозяин гостиницы принес в комнату Бласко хлеб и вино и поставил их на стол, дрожа от возбуждения.
– Ужасные новости, мсье! Королева Наваррская умирает!
– Этого не может быть! Еще вчера с ней было все в порядке.