Мадонна Семи Холмов
Адриана словно прочла ее мысли:
– Орсино – одна из лучших партий в Риме.
– А Орсино рад? – спросила Лукреция. – Наверное, он прыгает от радости, раз теперь у него есть невеста?
– Орсино воспитан как настоящий испанский дворянин. А испанские дворяне, дорогая моя Лукреция, не скачут от радости, как итальянские крестьяне в Кампо-ди-Фьоре.
– Воистину так, мадонна Адриана!
– А счастливым он будет, он осознает свой долг. Он должен жениться и иметь сыновей.
– А невеста?..
– Ты скоро ее увидишь. Я стану учить ее вместе с тобой.
Лукреция наносила ровные стежки и думала о своей будущей компаньонке. Хорошо бы невеста не слишком противилась… браку с Орсино.
Лукреция вместе с остальными сидела в большой темной комнате, стены которой по торжественному случаю украсили гобеленами.
Они собрались здесь, чтобы поприветствовать прибывающую в дом девушку, и Лукреция все время думала: что же эта девушка должна чувствовать? Наверное, она боится, и Лукреция постарается ее успокоить: она ведь по собственному опыту знала, что это такое – попасть в совершенно новую обстановку.
Орсино стоял подле матери. Адриана в очередной раз читала ему нотацию, и бедный Орсино выглядел еще мрачнее обычного, совсем не так, как должен был бы выглядеть жених. Как всегда в минуты волнения, косоглазие его стало еще заметнее, и он ежился под строгим взглядом матери.
Лукрецию также нарядили в черное, правда, платье ее украшала вышивка золотыми и серебряными нитками. Как жалко, что они придерживаются испанских обычаев! По всяким официальным случаям испанцы предпочитали черное, а Лукреция любила яркие краски – пурпур, золото и в особенности тот оттенок темно-синего, на фоне которого волосы ее казались совсем золотыми. Но и черное составляло удачный контраст с ее голубыми глазами и светлыми волосами, так что она не возражала.
И вот в комнату вошла Джулия Фарнезе. Ее сопровождал старший брат Алессандро, молодой человек лет двадцати. Это был горделивый, приятной наружности и прекрасно одетый юноша, но не к нему было приковано внимание Лукреции и всех собравшихся, а к Джулии. Она оказалась настоящей Красавицей, с золотистыми, как у Лукреции, волосами. Она была одета на итальянский манер, в голубое с золотом платье, и походила на принцессу из сказки, слишком прекрасную в этом мире торжественно мрачных Орсини.
Лукреция почувствовала приступ ревности: наверняка все станут говорить, что Джулия Фарнезе красивее ее, Лукреции.
Девушка преклонила перед Адрианой колени и назвала ее матушкой. Орсино подтолкнули вперед. И он, некрасивый и дрожащий, пробормотал свое приветствие. Лукреция всматривалась в прекрасное юное лицо невесты и искала в нем признаки инстинктивного отвращения – они неминуемо должны были проявиться, Лукреция даже забыла о своей ревности, так ей было жалко Джулию. Но прекрасное лицо оставалось спокойным: Джулия, как от нее и ожидалось, не выказывала никаких эмоций.
Они быстро подружились. Джулия была жизнерадостной, веселой, она уже прекрасно представляла, что есть жизнь, и с охотой отдавала свое внимание Лукреции – если поблизости не оказывалось мужчин.
Джулии было уже около пятнадцати, Лукреции – почти десять, и эта разница в годах давала Джулии большие преимущества. Она была более вольной в поведении, чем Лукреция, с меньшей охотой училась, и вовсе не стремилась во всем уступать окружающим. Когда они оставались наедине, она говорила Лукреции, что считает мадонну Адриану слишком строгой и напыщенной.
– Мадонна Адриана – очень порядочная женщина, – уверяла ее Лукреция.
– А я не люблю порядочных женщин, – ответила Джулия.
– Наверное, потому, что они заставляют всех нас чувствовать себя ужасными грешницами? – предположила Лукреция.
– Вот я лучше и буду грешницей, чем порядочной, – расхохоталась Джулия.
Лукреция боязливо оглянулась на фигурку Мадонны с младенцем, перед которой теплилась лампада.
– Ох, – снова рассмеялась Джулия. – У нас еще полно времени – еще успеем покаяться. Раскаяние – удел стариков.
– Но в Сан-Систо много молодых монахинь, – возразила Лукреция.
– Но я же не собираюсь становиться монахиней! И ты тоже. Да и зачем? Взгляни на себя. Ты очень хорошенькая…
А с годами станешь еще красивее. Вот подожди, вырастешь, доживешь до моих лет, может, станешь тогда такой же Красиной, как я, и у тебя будут любовники, множество любовников!
Лукреция очень любила такие разговоры. Они возвращали ее в прошлое, которое она уже едва помнила. Ведь прошло четыре года с тех пор, как она покинула веселый материнский дом и переместилась в обстановку строгого этикета и мрачности, царившую на холме Джордано.
Джулия обучала Лукрецию «соблазнительной» походке, показывала, как сделать губы ярче, учила танцевать. Джулия знала множество тайных женских уловок и с радостью ими делилась.
Лукрецию это все слегка беспокоило: она боялась, что Адриана догадается, какая Джулия на самом деле, и отошлет ее назад. И тогда Лукреция лишится такой замечательной подружки.
Ни в коем случае Адриана не должна видеть на их губах кармин и заставать их с теми замысловатыми прическами, которые накручивала на их головках Джулия. И Джулии не следует наряжаться в эти нескромные, но такие красивые платья, которые она привезла с собой. А Джулия лишь хихикала, но в присутствии будущей свекрови, старалась держаться паинькой.
Орсино не донимал их своим вниманием, и Лукреция заметила, что он побаивался своей невесты гораздо больше, чем та – его.
У Джулии был легкий характер, она уверяла Лукрецию, что, когда придет срок, сумеет справиться с Орсино. Было совершенно понятно, что все эти наряды с большим декольте, все эти прически и украшения предназначались вовсе не Орсино.
Лукреция думала, что Джулия, наверное, большая грешница.
Но, говорила она себе, кажется, грешники мне тоже нравятся больше, чем люди набожные. И если Джулию отошлют, я буду очень по ней тосковать и вряд ли снова полюблю мадонну Адриану.
Во дворце Орсини царило оживление. Это был один из тех дней, когда Лукреции следовало вести себя как можно сдержаннее, как и положено настоящей испанской даме, ходить с прямой спиной и потупленным взором, поскольку на холм Джордано должен прибыть кардинал Родриго Борджа, а Адриана не хотела, чтобы он почувствовал хотя бы легкое разочарование в собственной дочери.
Волосы Лукреции расчесали на прямой пробор, и они свободно спадали ей на плечи. Джулия с интересом наблюдала, как испанская горничная готовит Лукрецию к встрече с отцом.
– Он очень строгий, этот великий кардинал? – спросила она.
– Он – самый важный человек в Риме, похвасталась Лукреция.
– Тогда, – объявила Джулия, – тебе следует перестать улыбаться: сострой кислую гримасу, потому что ты выглядишь слишком уж радостной. И помалкивай, говори только тогда, когда к тебе обращаются.
– А отец любит, когда я веселая, – ответила Лукреция. – Он любит, когда я улыбаюсь. Он совсем не похож на Адриану. Но она будет следить за мной, так что надо помнить все, чему она меня учила. Если он послал меня сюда для обучения, значит, он хотел, чтобы я переняла у нее все, чему она может научить.
Джулия состроила смешную рожицу, а Лукреция отправилась в комнату, где ее поджидал Родриго. По случаю его визита стены комнаты также украсили гобеленами, поставили серебряные кубки прекрасной работы.
Рядом с Родриго стояла Адриана, и Лукреция поклонилась на испанский манер. Родриго положил руки ей на плечи, поцеловал в обе щечки, в лоб.
– Как же она выросла, моя малышка, – с нежностью произнес он. – Мадонна Адриана рассказала мне о твоих успехах.
Лукреция взглянула в лицо Адриане – оно был мрачным.
– Я разочаровала вас? – робко осведомилась Лукреция.
– Дорогая моя, кто из нас совершенен? Я тобою доволен. Этого достаточно, – Родриго взглянул на Адриану. Та поклонилась – ведь он взглядом попросил оставить их наедине. Адриана ушла, и вместе с нею исчезло напряжение. Лукреция бросилась в объятия отцу, залепетала, как она рада его видеть.