Белье мистера Харрингтона

- Но что все-таки произошло? - спросил Эшенден. 
- Я повезла мистера Харрингтона в Александро-Невскую лавру на могилу Достоевского, - сказала Анастасия Александровна, - и на обратном пути мы увидели, как солдат вел себя довольно грубо со старухой. 
- Довольно грубо! - воскликнул мистер Харрингтон. - Старушка шла по тротуару и несла в руке корзинку с провизией. Сзади к ней подскочили два солдата, один вырвал у нее корзинку и пошел дальше. Она начала кричать и плакать. Я не понимал, что она говорит, но мог догадаться, а второй солдат схватил свою винтовку и ударил ее по голове прикладом. Ведь так, Далила? 
- Да, - ответила она, не сдержав улыбки. - И не успела я помешать, как мистер Харрингтон выскочил из пролетки, подбежал к солдату с корзинкой, вырвал ее и принялся ругать обоих, называя их ворами. Сначала они совсем растерялись, но потом пришли в ярость. Я бросилась туда и объяснила им, что он иностранец и пьян. 
- Пьян? - вскричал мистер Харрингтон. 
- Да, пьян. Конечно, собралась толпа. И ничего хорошего это не сулило. 
Мистер Харрингтон улыбнулся своими большими белесо-голубыми глазами. 
- А мне показалось, что вы высказали им свое мнение, Далила. Смотреть на вас было лучше всякого театра. 
- Не говорите глупостей, мистер Харрингтон! - воскликнула Анастасия Александровна, вдруг вспылив, и топнула ногой. - Неужто вы не понимаете, что эти солдаты вполне могли убить вас, а заодно и меня, и никто из зевак пальцем не пошевелил бы, чтобы нам помочь? 
- Меня? Я американский гражданин, Далила. Они и волоска на моей голове не посмели бы тронуть. 
- А где бы они его взяли? - сказала Анастасия Александровна, которая в гневе забывала про благовоспитанность. - Но если вы полагаете, будто русские солдаты вас не убьют, потому что вы американский гражданин, то вас ждет большой сюрприз, и в самые ближайшие дни. 
- Но как же старуха? - спросил Эшенден. 
- Через какое-то время солдаты ушли, и мы вернулись к ней. 
- И с корзиной? 
- Да. Мистер Харрингтон вцепился в нее мертвой хваткой. Старуха лежала на тротуаре, из головы у нее хлестала кровь. Мы усадили ее в пролетку и, когда она сумела сказать, где живет, отвезли ее домой. Кровь текла совершенно жутко, и мы остановили ее с большим трудом. Анастасия Александровна как-то странно поглядела на мистера Харрингтона, и Эшенден с удивлением увидел, что тот краснеет. 
- В чем дело? 
- Видите ли, нам нечем было перебинтовать ей голову. Носовой платок мистера Харрингтона вымок насквозь. А с себя я снять быстро могла только... 
Но мистер Харрингтон не дал ей докончить. 
- Вам незачем объяснять мистеру Эшендену, что именно вы сняли. Я женатый человек и знаю, что дамы их носят, но не вижу нужды называть их вслух. 
Анастасия Александровна хихикнула. 
- В таком случае поцелуйте меня, мистер Харрингтон. Или я назову! 
Мистер Харрингтон заколебался, видимо, взвешивая все "за" и "против", но он понял, что Анастасия Александровна твердо намерена привести свою угрозу в исполнение. 
- Ну, хорошо, в таком случае целуйте меня, Далила, хотя, должен сказать, не понимаю, какое удовольствие это может вам доставить. 
Она обняла его за шею, расцеловала в обе щеки и вдруг без малейшего предостережения разразилась слезами. 
- Вы храбрый человечек, мистер Харрингтон. Вы нелепы, но великолепны, рыдала она. 
Мистер Харрингтон удивился меньше, чем ждал Эшенден. Он поглядел на Анастасию с узкогубой, чуть насмешливой улыбкой и потрепал ее по плечу. 
- Ну, ну, Далила, возьмите себя в руки. Это вас очень напугало, ведь так? Вы совсем расклеились. У меня будет прострел в плече, если вы и дальше будете орошать его слезами. 
Сцена была забавной и трогательной. Эшенден засмеялся, чувствуя, как в горле у него поднимается комок. 
Когда Анастасия Александровна ушла и они остались одни, мистер Харрингтон погрузился в глубокую задумчивость. 
- Странные они какие-то, эти русские. Вы знаете, что сделала Далила? сказал он внезапно. - Встала в экипаже посреди улицы и на глазах у всех прохожих сняла с себя панталоны. Разорвала их пополам и одну половину отдала мне, а вторую использовала как бинт. В жизни я не чувствовал себя так нелепо. 
- Скажите, почему вы решили называть ее Далилой? - спросил Эшенден с улыбкой. 
Мистер Харрингтон чуть-чуть покраснел. 
- Она чарующая женщина, мистер Эшенден. Муж поступил с ней глубоко непорядочно, и, естественно, я проникся к ней сочувствием. Эти русские очень эмоциональны, и я не хотел, чтобы мою симпатию она сочла чем-то иным. Я объяснил ей, что глубоко привязан к миссис Харрингтон. 
- Не спутали ли вы Далилу с женой Пентефрия? - спросил Эшенден. 
- Не понимаю, что вы подразумеваете, мистер Эшенден, - ответил мистер Харрингтон. - Миссис Харрингтон всегда давала мне понять, что для женщин я почти неотразим, а потому я подумал, что, называя нашу милую приятельницу Далилой, я точно покажу свою позицию. 
- Мне кажется, мистер Харрингтон, Россия страна не для вас, - сказал Эшенден, улыбнувшись. - На вашем месте я бы выбрался отсюда как можно скорее. 
- Я не могу уехать сейчас. Наконец-то мне удалось вырвать у них согласие на наши условия, и на той неделе мы подписываем контракт. Тогда я упакую свой чемодан и уеду. 
- Но будут ли эти подписи хоть чего-нибудь стоить? - сказал Эшенден. 
Сам он наконец разработал план кампании. Сутки тяжелой работы ушли на то, чтобы составить шифрованную телеграмму, в которой он изложил свои намерения тем, кто послал его в Петроград. Они были одобрены, все необходимые деньги ему обещали. Эшенден понимал, что осуществить что-то он сможет, только если Временное правительство продержится еще три месяца, -но на носу была зима, а продовольствия с каждым днем становилось все меньше. Армия бунтовала. Народ требовал мира. Каждый вечер Эшенден выпивал в "Европе" чашку шоколада с профессором 3. и обсуждал с ним, как лучше всего использовать преданных ему чехов. Анастасия Александровна нашла Эшендену укромную квартиру, где он встречался с самыми разными людьми. Составлялись планы. Принимались меры. Эшенден доказывал, убеждал, обещал. Ему приходилось преодолевать колебания одного и бороться с фатализмом другого. Ему приходилось решать, кто полон решимости, а кто самодоволен, кто честен, а кто слабоволен. Ему приходилось проглатывать раздражение на русское многословие. Ему приходилось сохранять терпение с людьми, которые готовы были говорить о чем угодно, лишь бы не о деле. Ему приходилось сочувственно выслушивать бешеные тирады и бахвальство. Ему приходилось остерегаться предательства. Ему приходилось льстить самолюбию дураков и обороняться от алчности честолюбцев. А время не ждало. Слухи о деятельности большевиков становились все грознее, все многочисленнее. Керенский панически метался, как перепуганная курица.