Джейн

— Что ты сделала с чехольчиком, который я тебе сшила в прошлый приезд, Мэрион? — спросила она. — Ты им не пользуешься?
— Как же, я пользовалась им каждый день, Джейн, — без запинки ответила миссис Тауэр. — К сожалению, не­давно с ним случилась беда. Он сгорел.
— Но предыдущий, который я тебе сшила, тоже сгорел.
— Боюсь, ты нас считаешь ужасно неосторожными.
— Пустяки, — улыбнулась миссис Фаулер, — я с удо­вольствием сделаю для тебя еще один. Завтра же пойду в магазин Либерти и куплю шелку.
Миссис Тауэр мужественно снесла удар.
— Право, я этого не заслуживаю. А жене вашего при­ходского священника такой чехол не нужен?
— Для нее я только недавно сшила, — с живостью ответила миссис Фаулер.
Она улыбнулась, блеснули мелкие, ровные, очень бе­лые зубы. Прекрасные зубы. Улыбка у нее оказалась пре­милая.
Однако я решил, что пора мне оставить их вдвоем, и откланялся.
На другой день рано поутру мне позвонила миссис Тауэр, и по голосу я сразу понял, что она в отличном настроении.
— Хочу вам сообщить потрясающую новость, — ска­зала она. — Джейн выходит замуж.
— Что за вздор!
— Сегодня она мне представит своего жениха, он у меня обедает, и вы тоже непременно приходите.
— Но я помешаю.
— Нисколько. Джейн сама предложила вас пригла­сить. Приходите обязательно.
Она неудержимо рассмеялась.
— Кто он такой?
— Не знаю. Джейн говорит, он архитектор. Можете вы себе представить, какого человека выберет в мужья Джейн?
Вечер у меня был свободен, а что обед у миссис Тауэр будет отменный, я не сомневался.
Когда я пришел, миссис Тауэр, блистательная, в лег­ком свободном платье, которое, правда, естественней вы­глядело бы на женщине чуть помоложе, была одна.
— Джейн кончает прихорашиваться. Дождаться не могу, когда вы на нее полюбуетесь. Она трепещет от ра­дости. Говорит, что жених ее обожает. Его зовут Гилберт, и, когда она о нем заговаривает, у нее голос так потешно дрожит. Я еле удерживаюсь от смеха.
— Любопытно, на что он похож.
— О, я очень ясно себе представляю. Огромный, гро­моздкий, лысый, и поперек большущего живота большу­щая золотая цепь. Круглая красная бритая физиономия и оглушительный бас.
Вошла миссис Фаулер. На ней было очень строгое платье черного шелка, с широчайшей юбкой и треном. Скромный треугольный вырез, рукава до локтей. Брилли­антовое ожерелье в серебряной оправе. В руках она дер­жала длинные черные перчатки и черный веер из страу­совых перьев. Она умудрялась (это дается далеко не всем) выглядеть в точности тем, что она есть на самом деле. Безошибочно понимаешь: перед тобой добропорядочное ископаемое из семейства наших богатых северных про­мышленников.
— Шея у тебя очень недурна, Джейн, — с улыбкой великодушно похвалила миссис Тауэр.
И правда, при таком немолодом лице шея удиви­тельная, просто девичья. Гладкая, без морщинки, очень белая. И еще я заметил на редкость красивую посадку головы.
— Сказала вам Мэрион, какая у меня новость? — об­ратилась ко мне миссис Фаулер с поистине чарующей улыбкой, словно к давнему доброму другу.
— Поздравляю вас, — сказал я.
— Подождите поздравлять, поглядите сперва на мое­го молодого человека.
— Как мило, что ты называешь жениха своим моло­дым человеком, — улыбнулась миссис Тауэр.
Глаза миссис Фаулер весело блеснули за несуразны­ми очками.
— Не думай, что увидишь дряхлого старца. Не хочешь же ты, чтобы я вышла за развалину, который уже стоит одной ногой в гробу?
Только этими словами она и предупредила нас. Да и не осталось времени на разговоры, дворецкий распахнул дверь и громко объявил:
— Мистер Гилберт Нэйпир.
Вошел молодой человек в отлично сшитом смокин­ге. Худощавый, невысокий, со светлыми чуть вьющи­мися от природы волосами, синеглазый, без бороды и усов. Не то чтобы очень хорош собой, но лицо славное, приветливое. Возможно, лет через десять оно покроет­ся морщинами и поблекнет, но сейчас перед нами был юнец, свеженький, чистенький, цветущий. Уж конечно, не старше двадцати четырех лет. Сперва я подумал: на­верно, это сын нареченного Джейн (а я и не знал, что жених — вдовец) явился сказать, что из-за внезапного приступа подагры папаша не может прибыть к обеду. Но его глаза тотчас обратились к Джейн, лицо просия­ло, и он направился к ней, протянув руки. С застенчи­вой улыбкой она подала ему обе руки и обернулась к невестке:
— Это мой молодой человек, Мэрион. Он протянул руку.
— Надеюсь вам понравиться, миссис Тауэр, — сказал он. — Джейн сказала мне, что у нас в целом свете нет родных, кроме вас.
Стоило в эту минуту посмотреть на миссис Тауэр. Я невольно восхищался, наблюдая, как мужественно вос­питанность и светские привычки одерживают победу над истинно женской натурой. Лишь на миг не сумела она скрыть изумление, потом отчаяние и тотчас же, совладав с собой, изобразила на лице любезность и радушие. Но явно не находила слов. Естественно, Гилберт несколько смутился, я тоже не знал, что сказать, только изо всех сил старался удержаться от смеха. Одна миссис Фаулер сохра­няла полнейшее спокойствие.
— Конечно, он тебе понравится, Мэрион. Он обожа­ет вкусно поесть. — И обернулась к молодому человеку: — Обеды Мэрион славятся на весь Лондон.
— Я знаю, — лучезарно улыбнулся он.
Миссис Тауэр поспешила ответить что-то подобаю­щее случаю, и мы спустились в столовую. Эта трапеза за­печатлелась в моей памяти как изысканнейшая комедия. Миссис Тауэр явно не могла понять — то ли парочка про­сто ее разыгрывает, то ли Джейн нарочно скрывала воз­раст своего жениха, чтобы поставить ее, Мэрион, в ду­рацкое положение. Но ведь Джейн никогда не шутила, а на недобрую выходку просто не способна. Миссис Тауэр изумлялась, досадовала, недоумевала. И все же овладела собой — ни за что не позволит она себе забыть, что она хозяйка и должна принять гостей, как положено. Она оживленно поддерживала беседу, а я спрашивал себя, за­мечает ли Гилберт Нэйпир, каким жестким, враждебным взглядом, наперекор маске дружелюбия, она на него смот­рит. Она его оценивала. Пыталась проникнуть в тайники его души. Я видел, все в ней кипит, искусно подкрашен­ные щеки ее пылали от гнева.
— У тебя прекрасный румянец, Мэрион, — заметила Джейн ласково.
— Я очень спешила, переодеваясь к обеду. Боюсь, я излишне подкрасилась.
— Разве это краска? Я думала, у тебя естественный цвет лица. Иначе я ничего не сказала бы. — Она мимо­летно, робко улыбнулась Гилберту. — Знаешь, мы с Мэ­рион вместе учились в школе. Теперь, глядя на нас, этого не скажешь, правда? Но, конечно, я всегда жила очень тихо и спокойно.
Уж не знаю, что она хотела этим сказать; трудно по­верить, чтобы это говорилось по простоте душевной; так или иначе, ее слова до того взбесили миссис Тауэр, что она махнула рукой на самолюбие. И объявила с улыбкой:
— Да, Джейн, нам с тобой уже стукнуло по пятьдесят. Если она хотела таким разоблачением смутить вдову
брата, то просчиталась. Джейн сказала добродушно:
— Гилберт говорит, ради него я не должна призна­ваться, что мне больше сорока девяти.
У миссис Тауэр слегка дрожали руки, но она и тут нашлась.
— Да, конечно, между вами некоторая разница в воз­расте, — с улыбочкой заметила она.
— Двадцать семь лет, — сказала Джейн. — По-твоему, это слишком много? Гилберт говорит, для своих лет я очень молода. Я ведь сказала тебе, что не собираюсь выходить за какого-нибудь дряхлого старца.
Тут уж я не мог удержаться от смеха, засмеялся и Гил­берт. Смеялся он от души, как мальчишка. Похоже, его веселило каждое слово Джейн. Но миссис Тауэр, видимо, уже еле сдерживалась, и я с опаской подумал: если не разрядить атмосферу, как бы она впервые в жизни не за­была, что она женщина светская. И постарался прийти на помощь.
— Наверно, у вас сейчас много хлопот с покупкой приданого, — сказал я невесте.
— Нет. Я хотела все заказать своей портнихе в Ливер­пуле, я всегда у нее одевалась с тех пор, как первый раз вышла замуж. Но Гилберт мне не позволил. У него очень властный характер, а вкус просто изумительный.