Открытая возможность

— Что за черт, кто это? — воскликнул Стрэттон.
Очень крупный и очень толстый мужчина в штанах защитного цвета и в майке приближался с такой быстро­той, какую позволяли его толстые ноги. На бегу он гро­зил им кулаком и орал:
— Smerige flikkers! Verlockte ploerten!
— Боже мой, это же Ван Хассельт, — сказал Олбен.
Голландец Ван Хассельт был управляющим лесной концессией на одном из более широких притоков реки, примерно в двадцати милях от каучуковой плантации.
— Черт возьми, что это вы тут вытворяете? — спросил он, отдуваясь, когда подбежал к ним.
— Черт побери, вас-то как сюда занесло? — спросил Стрэттон, в свою очередь.
Он видел, что китайцы рассыпались в стороны, и от­дал своим людям команду окружить их и согнать в одно место. Затем снова повернулся к Ван Хассельту:
— Что это значит?
— Что значит? Что значит? — прокричал в ярости голландец. — Я сам хотел бы знать! Вы со своими прокля­тыми полицейскими заявляетесь сюда ни свет ни заря и принимаетесь палить ни с того ни с сего. Вы что, решили потренироваться в стрельбе по мишеням? Могли ведь убить меня, идиоты!
— Сигарету не хотите? — предложил Стрэттон.
— Каким образом вы здесь, Ван Хассельт? — снова спросил Олбен в полном недоумении. — Наш отряд при­слали из Порт-Уоллеса подавить бунт.
— Каким образом? Пешком пришел. А как же еще, по-вашему? Какой, к черту, бунт. Я усмирил бунт. Если вы за этим сюда явились, можете забирать своих чертовых полицейских и возвращаться назад. Пуля просвисте­ла прямо у меня над головой.
— Не понимаю, — сказал Олбен.
— Тут нечего понимать, — брызгал слюной Ван Хас­сельт, все еще беснуясь. — Несколько кули прибежали ко мне и сказали, что китаезы убили Принна и сожгли контору. Я взял моего старшего помощника, главного над­смотрщика и приятеля-голландца, он как раз у меня гос­тил, и пришел посмотреть, что тут происходит.
Капитан Стрэттон широко раскрыл глаза.
— Что, просто так пришли сюда, как на пикник? — спросил он.
— Неужели вы думаете, что, прожив в этой стране столько лет, я позволю паре сотен китаез навести на меня страх? Да они сами были до смерти перепуганы. Один, правда, посмел навести на меня ружье, но я тут же вышиб ему мозги. Ну, а остальные сразу сдались. Я приказал свя­зать зачинщиков. Собирался сегодня утром послать за вами лодку, чтобы вы приехали и забрали их.
Стрэттон с минуту ошеломленно глядел на него, а за­тем покатился со смеху. Он смеялся до слез. Голландец сердито смотрел на него, потом тоже стал хохотать. Он смеялся утробным смехом очень толстого человека, и жир­ные складки его тела тряслись. Олбен хмуро наблюдал за ними. Он был очень сердит.
— Как насчет сожительницы Принна и его ребятишек?
— С ними все в порядке, они спаслись.
Все это лишний раз доказывало, как мудро он посту­пил, не поддавшись истерике Энн. Конечно же, дети не пострадали. Он и не думал, что с ними может что-то слу­читься.
Ван Хассельт со своим маленьким отрядом отпра­вился назад в лагерь лесорубов, а вскоре и Стрэттон посадил в лодки своих двадцать сикхов, оставив Олбену его сержанта и полицейских, чтобы те приняли надле­жащие меры, а сам отплыл в Порт-Уоллес. Олбен вру­чил ему краткий отчет для передачи губернатору. У него было много дел. Судя по всему, ему предстояло поряд­ком здесь задержаться, а так как все строения конторы сгорели дотла и сам он был вынужден разместиться в хижине кули, он счел за лучшее, чтобы Энн оставалась дома, и послал ей соответствующую записку. Он был рад, что смог успокоить ее насчет судьбы несчастной сожительницы Принна. Сам он сразу же приступил к предварительному дознанию. Он допросил кучу свидетелей. Но через неделю Олбену пришел приказ немедленно прибыть в Порт-Уоллес на том же катере, который доставил ему это распоряжение. По пути ему удалось лишь на какой-то час повидаться с Энн. Олбен был несколько раздосадован.
— Не понимаю, почему губернатор не дал мне наладить дела, вызвав к себе. Это крайне неудобно.
— Боже мой, когда это губернатора волновало, удобны или неудобны для подчиненных его распоряжения? — улыбнулась Энн.
— Бюрократизм чистейшей воды. Я бы взял тебя с собой, дорогая, но только я не задержусь там ни минуты сверх необходимого. Хочу как можно скорее подготовить материалы для выездного суда. В такой стране, как эта, очень важно, чтобы правосудие не запаздывало.
Когда катер подошел к Порт-Уоллесу, один из портовых полицейских сказал Олбену, что у начальника порта его ждет записка. Записка была от секретаря губернатора. Олбена уведомляли, что по прибытии он долж­ен как можно скорее явиться к его превосходительству. Было десять утра. Олбен пошел в клуб, принял ванну, побрился, надел чистые брюки, аккуратно пригладил светлые волосы, вызвал рикшу и велел отвезти себя к губернатору. Его сразу же провели в кабинет секретаря. Тот пожал ему руку.
— Пойду доложу начальству, что вы здесь, а вы пока присядьте, — сказал он.
Вскоре секретарь вернулся.
— Его превосходительство через минуту вас примет. Если не возражаете, я закончу разбирать письма.
Олбен улыбнулся. Нельзя сказать, чтобы секретарь был очень разговорчив. Он ждал, покуривая сигарету, и развлекался собственными мыслями. Предварительное дознание он провел успешно, ему было интересно им заниматься. Наконец явился дежурный и сказал, что губернатор готов его принять. Олбен встал и проследовал за ним в кабинет губернатора.
— Доброе утро, Торел.
— Доброе утро, сэр.
Губернатор сидел за большим письменным столом. Он кивнул Олбену и указал на стул. Во внешности губернатора превалировал серый цвет — седые волосы, серое лицо, серые глаза; он вообще выглядел так, будто выцвел на тропическом солнце. Он прожил в этой стране тридцать лет и шаг за шагом прошел все ступени служебной лест­ницы. Сейчас он казался усталым и удрученным. Даже голос его звучал как-то тускло. Олбену губернатор нра­вился потому, что был человеком спокойным. Он не считал губернатора умным, но, бесспорно, никто лучше его не знал эту страну, а огромный опыт с успехом заменял ему ум. Губернатор, не говоря ни слова, остановил на Олбене долгий взгляд, и тому пришла в голову странная мысль, что губернатор в замешательстве. Он чуть было не заговорил первым.
— Вчера я встречался с Ван Хассельтом, — внезапно произнес губернатор.
— Да, сэр?
— Изложите, пожалуйста, свою версию того, что про­изошло на плантации Алуд, и доложите о принятых вами мерах.
У Олбена был весьма упорядоченный ум. Он вполне владел собой. Он знал все факты, выстроил стройную ар­гументацию и смог четко изложить дело. Он тщательно подбирал слова и ни разу не запнулся.
— В вашем распоряжении имелись один сержант и восемь полицейских. Почему вы не отправились немед­ленно на место происшествия?
— Я не хотел идти на неоправданный риск.
На сером лице губернатора обозначилась легкая ус­мешка.
— Если бы офицеры нашего правительства колеба­лись идти на неоправданный риск, эта страна никогда не стала бы частью Британской империи.
Олбен молчал. Трудно было разговаривать с челове­ком, который говорит явную чепуху.
— Я хочу услышать, на каких основаниях вы приняли решение.
Олбен спокойно изложил эти основания. Он был со­вершенно убежден в правильности своих действий. Сейчас он лишь повторил более развернуто то, что ранее го­ворил жене. Губернатор внимательно слушал.
— Ван Хассельт со своим управляющим, голландским приятелем и надсмотрщиком-туземцем, похоже, отлично справился с ситуацией, — сказал губернатор.
— Ему просто повезло. Но это не мешает ему быть круглым дураком. То, что он сделал, было безумием.
— Вы хоть понимаете, что, предоставив голландскому плантатору выполнить за вас ваше дело, вы поставили колониальную администрацию в смешное положение?
— Нет, сэр.
— Вы сделались посмешищем для всей колонии.
Олбен улыбнулся:
— У меня достаточно крепкие нервы, чтобы вынести насмешки людей, мнение которых мне абсолютно безразлично.