Вера в слово (Выступления и письма 1962-1976 годов)
В Польше и на Украине, в Белоруссии, в Смоленской и в Новгородской областях я видел пепелища десятков Лидице и Орадуров, слышал рассказы женщин и детей, чудом уцелевших после того, как в отместку за действия партизан каратели сжигали целые деревни, истребляли сотни неповинных, беззащитных жителей.
Убежденные гитлеровцы и одураченные, развращенные или рабски покорные солдаты совершали чудовищные злодеяния. Ответственны те, кто их замышлял, кто отдавал и кто исполнял злодейские приказы, и те, кто их одобрял, оправдывал или скрывал, сознательно отрицая. Но объявлять все это виною нации и несправедливо и опасно, ведь именно так создается непрерывность "цепных реакций" мести и ненависти. Тот, кто пытается отрицать или оправдывать такие преступления, пусть даже из искреннего желания защитить нацио-нальное достоинство, и тем более тот, кто старается переадресовать их бывшим противникам, только вредит своему народу. Он ослепляет разум и оскопляет души соотечественников и провоцирует шовинистов другой стороны.
Именно так поступают сегодня все, полагающие возможным вывернуть наизнанку историю и возрождающие старую геббельсовскую сказку о "превентивном" нападении на СССР в июне 41 года.
Этой сказке немецкие солдаты верили только в самые первые недели войны. Тогда действительно едва ли не каждый пленный говорил, что "фюрер велел наступать на Россию, чтобы предотвратить внезапное нападение 180 русских дивизий, сосредоточенных на границе." Но год спустя уже ни один здравомыслящий военнослужащий в Германии не верил этому, т. к. весь ход войны однозначно свидетельствовал о том, что мы были застигнуты врасплох, что ни наша армия, ни промышленность, ни психология наших людей не были подготовлены к войне. Да и сам Геббельс уже летом 1942 совсем по-иному, цинично откровенно говорил: "Мы воюем не за трон и алтарь; это война за зерно, за хлеб, за изобильный стол к завтраку, обеду и ужину... это война за сырье, за каучук, за чугун, за сталь, это война за достойное человека национальное существование, которого мы раньше не могли себе позволить, как стыдливые бедняки..."
Нет, вопрос о том, кто на кого напал в июне 41 года, не может вызывать сомнений у серьезных историков. Но это, разумеется, не значит, что преступления Гитлера - "план Барбаросса", приказы расстреливать всех комиссаров, стратегические рассчеты, предусматри-вающие уничтожение большинства жителей Ленинграда и Москвы, всех евреев, всех цыган, значительной части "расово неполноценного" или "избыточного" населения восточных пространств, могут оправдать преступления Сталина.
Не могут еще и потому, что Сталин не только объективно невольно, но во многих случаях и вполне сознательно помогал Гитлеру.
Это я понял сравнительно недавно. Еще и после XX-го съезда, после первых разоблачений того бесчеловечного режима, который у нас стыдливо называли "культом личности", пытаясь объяснить и другим и себе, как же я мог стать убежденным сталинцем, как мог ревностно служить сталинской власти и даже гордиться своей причастностью к силам, подавлявшим и обманывавшим моих сограждан, я прежде всего ссылался на угрозу фашизма, на то, что, мол, именно Сталин был наиболее проницательным, наиболее решительным противником Гитлера, Муссолини, японских империалистов, т. е. тех сил, которые грозили гибелью и порабощением нашей стране и всему человечеству.
Но со временем я узнал новые факты, научился и по-новому - независимо от предвзятых аксиоматических доктрин и сакрализованных идеологических табу - размышлять о том, что знал раньше. И убедился, что уже в 1930-33 г. г. Сталин объективно помогал Гитлеру, понуждал немецких коммунистов сосредотачивать свои силы прежде всего на борьбе против социал-демократии. А в 1936-39 г. г. сталинская военная помощь Испанской республике была слишком ограниченной, чтобы решающим образом повлиять на ход гражданской войны, однако достаточной для того, чтобы Гитлер и Муссолини могли, ссылаясь на советскую угрозу, посылать Франко сотни самолетов, тысячи танков, десятки тысяч кадровых вояк. В 1936-41 г. г. Сталин и его палачи уничтожили, загнали в тюрьмы и лагеря огромное большинство генералов, адмиралов, старших офицеров, руководителей промышленности. Без нашей тогдашней помощи вермахт не мог бы так успешно воевать во все последующие годы. Материалист-прагматик Сталин, зная, как неоценима эта помощь для Германии, вероятно именно потому так тупо доверял дружбе Гитлера. Он доктринерски полагал, что тот не может решиться на риск войны, чтобы приобрести то, что получал просто так. Слепая доверчивость обычно столь подозрительного диктатора разоружила нашу страну и материально и морально, обрекла наши армии на жестокие поражения первого года и весь народ на небывалые страдания, бедствия, кровавые жертвы...
Впрочем, и Гитлер в свою очередь не раз помогал враждебному собрату. Гитлеровский террор и откровенно человеконенавистническая воинственная программа его партии побуждали миллионы людей видеть в Сталине и "меньшее зло" и даже выдающегося руководителя наиболее мощных антифашистских сил. Многие из нас, вероятно, никогда бы не превратились в сталинцев, если бы не было гитлеровщины. И, разумеется, мы не знали, тогда не поверили бы, что в 1937 году гестапо сотрудничало со Сталинским НКВД, помогая состряпать обвинение против маршала Тухачевского и ведущих военачальников Красной армии, а в 1940 году сотни немецких и австрийских антифашистов были прямо из советских тюрем переправлены в немецкие.
22 июня 1941 года Гитлер обрек свою империю на неминуемую гибель, но спас сталинский режим от распада и возможного крушения. Война, развязанная нацистами, стала Отечественной войной для русского народа и для большинства других народов Советского Союза, пробудила в них все лучшие силы. Вопреки поражениям и потерям, вопреки рационалистическим рассчетам зарубежных стратегов эти силы нарастали с каждым годом. Наша народная война привела к заслуженному разгрому гитлеровского тоталитаризма. Но, одновременно, к незаслуженному торжеству сталинского. Ему содействовали также и зверства оккупантов и бездарная стратегия фюрера...
4.
"По сути никто не может научиться чему-либо из истории, потому что она содержит лишь множество глупостей и множество дурного." Так сказал Гёте 17 декабря 1824 г. ("Разговоры с Ф. Ф. Мюллером"). Но уже пять лет спустя он говорил по-иному. "Об истории может судить лишь тот, кто сам пережил ее, кто на себе испытал историю. Так бывает и с целыми нациями." (Из "Годы странствий Вильгельма Майстера", 517 максима) .
Многие поколения народов Европы испытали на себе жестокую историю нашего века. И как бы противоречивы и разноголосы ни были ее оглушающие поучения, все же мне представляется, что мы можем и должны извлечь из них некие общие уроки.
...Родители моего отца и его сестра - самая мне близкая из теток были расстреляны в октябре 1941 года в Киеве в Бабьем Яру; там за два дня уничтожили более 50000 киевлян еврейского происхождения. Оккупационные власти объявили об этой расправе, как о "возмездии" за действия партизан, взорвавших здания, в которых размещались учреждения вермахта. Мой брат, сержант артиллерии, в том же году погиб в бою. Еще несколько родственников постарше были расстреляны, повешены или "загазованы" в других городах, а молодые убиты на фронтах, умерли от ран... С тех пор многие из нашей родни говорили о немцах не иначе, как с ненавистью, отвращением, и они возмущались моим отцом, который был воспитан в гуманистических традициях русской интеллигенции, моим "догматическим" интернационализмом, возмущались, что мы не разделяли их чувств и отвергали требования массового возмездия, не хотели осуждать немецкую нацию в целом.
Подобно моим старым тетям и дядям рассуждали в первые послевоенные годы многие люди нашей страны - образованные и необразованные, старые и молодые, бывшие военнопленные и бывшие "остарбайтеры", пережившие оккупацию и пережившие осаду Ленинграда, испытавшие зверства карателей и "брандкоммандос", которыми замыкались планомерные отступления вермахта.