Вера в слово (Выступления и письма 1962-1976 годов)
Товарищ Ромм сегодня только дал аргументы тем вчерашним проработчикам, которых он хотел бы проработать сейчас. И они, вопя, что к ним применяют старые сталинские средства расправ, могут избежать настоящего, т. е. спокойного, объективного, хорошо аргументирован-ного преодоления того вреда, который они причиняли и причиняют. Именно так уже действуют наследники Сталина, защищая свои позиции в литературе и искусстве.
Летом этого года в "Новом мире" было опубликовано короткое письмо Анны Ахматовой, Всеволода Иванова, Самуила Маршака и литературоведа профессора Бонди о непристойном, развязном фельетоне Назаренко, который попросту грубо издевался на страницах журнала "Октябрь" над серьезной научной работой старого пушкиниста. "Октябрь" откликнулся на это целой страницей, утверждая, что Ахматова и Вс. Иванов проработчики, а Назаренко, мол, жертва проработки. Это не просто нелепый анекдот. Давайте разберемся в том, что такое проработка? Это бездоказательное политическое обвинение, на которое обвиняемому не дают отвечать и которое, как правило, завершается оргвыводами. Раньше в худшем случае было: пожалуйте воркутинский уголек рубать, или ветлужский лес валить, или колымское золотишко добывать, а в лучшем случае - переходите на иждивение к родне, потому что несколько лет не будут печатать. Ничего этого теперь не будет и не надо к этому призывать.
В эти дни идет серьезный и страстный, откровенный партийный разговор о главных проблемах нашего искусства. Такие открытые честные разговоры самое опасное для всех наследников Сталина, в том числе и для тех, кто числится при искусстве и литературе. Потому что рассказать о них правду, рассказать убедительно, доказательно - значит их обезвредить.
Сегодня здесь много говорили о правде. Хорошо говорили. Это слово все чаще звучит у нас. И во имя правды я хочу поспорить с Ниной Александровной Дмитриевой, которая сделала очень хороший, даже блестящий доклад. Но в этом прекрасном докладе я услышал несколько фраз, резанувших по слуху, фраз, которые противоречат всему докладу, противоречат правде, которую мы во весь голос требуем от искусства, от науки об искусстве, от всех наших разговоров об искусстве... Я имею в виду фразы о модернизме, который, дескать, "на содержании у империализма". Это печально знакомое словосочетание произносилось как на грех именно в тот день, когда здесь в Москве на Коммунистической улице открылась выставка московских художников-абстракционистов... Так ведь сегодня-то уже, слава Богу, никто, ни один просто здравомыслящий человек не поверит, что этих московских ребят содержит империализм. Я не люблю абстрактную живопись. В 9 случаях из 10 произведения абстракционистов мне не нравятся, либо кажутся только забавными. Но говорить, что абстракционизм в живописи возник и существует только по воле империализма или ему в угоду, значит говорить заведомую неправду, противоречить фактам. Ведь общеизвестно, что так называемое левое искусство, которое находит крайнее выражение в абстрактной живописи, наиболее массового расцвета достигло у нас именно при советской власти, в первые годы после революции, в годы до культа личности.
И, напротив, наиболее последовательному беспощадному уничтожению оно подвергалось там, где его называли "культурбольшевизмус", когда в гитлеровской Германии засовывали в шкафы с удушливыми газами полотна Клее, Кокошки, Кандинского, Шагала, Пикассо... Да и такие близкие к империализму люди, как Трумен, Эйзенхауэр, Черчилль, папа Пий всегда неодобрительно отзывались об абстрактной живописи. И, кстати, они-то приписывали ее происхождение нам. Орест Верейский рассказывал, как во время недавней поездки в США он и его спутники хотели осмотреть музей в Бостоне, который был закрыт, - они попали туда в воскресенье. Дежурный полисмен, узнав, кто они, сказал укоризненно: "Ага, это вы, русские художники, придумали вместо живописи мазню, которую никто не понимает..." Говорил он, разумеется, неодобрительно и был вполне убежден, что абстрактную живопись завезли в Америку от нас...
Необходимо серьезно разобраться в общественных и психологических предпосылках развития всех весьма разнообразных течений современного, в частности и так называемого модернистского искусства. Необходимо исследовать и то, какое место оно занимает в идеологической борьбе. При этом необходимо преодолеть то, ставшее, увы, традиционным, неуважение к правде, когда можно было признавать правдивым лишь суждение, исходящее из "вышестоящих инстанций", а несоответствующие ему факты, даже самые очевидные, полагалось искажать, отвергать или просто игнорировать.
В Англии и в Италии среди молодых художников-абстракционистов много коммунистов и комсомольцев. О Пикассо здесь уже достаточно говорили. Можно вспомнить и о Матиссе, о Леже. Молодые московские архитекторы говорили мне, что сейчас Москва несомненно на первом месте в мире по количеству произведений абстрактной живописи, создаваемых ежемесячно.
Это не должно умилять. Но значит ли, что стоит впадать в панику, в отчаяние, кричать об идеологических диверсиях империализма?
В 20-е годы один французский врач стал было удалять аппендикс у младенцев, полагая, что аппендикс никому не нужная, "бессодержательная" часть организма и от него возможны только неприятности. Возникла мода и несколько тысяч детей были подвергнуты такой профилактической операции. Но потом обнаружилось, что в большинстве случаев после удаления никому не нужного и, казалось бы, даже вредного отростка, дети стали развиваться ненормально, становились болезненными, участились случаи кретинизма. Объяснить этого никто не мог, но факты были явственны.
Вот и мы в 30-е годы, особенно в 1937-38 г.г., насильственно удаляли "аппендиксы" модернизма. И это не прошло бесследно для нашего искусства. Когда сегодня мы на выставках прикладного искусства или на выставках плакатов, афиш встречаемся с польскими или чешскими коллегами, мы со стыдом убеждаемся, как мы от них отстали. И, право же, не приходится особо доказывать, что все преимущества в развитии как раз самого массового, истинно "всенародного" искусства - в оформлении плакатов, афиш, товаров широкого потребления, интерьеров, словом, в развитиии искусства, призванного украшать повседневную жизнь миллионов людей, мы утратили в результате разгрома пресловутого модернизма, преследования и шельмования абстракционистов.
Искусственное подавление, административное устранение того, что может быть даже большинству зрителей и читателей в данный момент казалось ненужным, неприятным, даже "ненормальным" в искусстве, обратилось в конечном счете в свою противоположность. Это должно стать для нас очень серьезным уроком.
Тема нашей конференции "Традиции и новаторство". От каких традиций нам нужно отказаться, пожалуй, ясно для всех. В этом мы почти единодушны. Но то обстоятельство, что и сегодня кто-то хочет планировать новаторство, пытается давать "установки", каким именно оно должно быть, - это ведь тоже дурная традиция. В ней заключено "контрадицио ин адъекто", она противоречит самой сущности любого новаторства. Во всем, и тем более в искусстве, "езде в незнаемое". Ведь потому оно и новаторство, что его нельзя предвидеть, что самое лучшее в нем всегда неожиданно.
И, говоря об этом, мы можем ссылаться на ленинские принципы, не как на некое отвлеченное понятие, а на их воплощение в конкретном историческом опыте. Вспомним, как Ленин относился к поэзии Маяковского, к ВХУТЕМАСу, к некоторым спектаклям МХАТа... (С места:,,Отрицательно". )
Вот именно: относился отрицательно, однако ничего не запрещал и не позволял запрещать. (Председательствующий Ю. Калашников: ,,Запрещать ничего нельзя!")... Да, нельзя. И Ленин ничего не указывал художникам, не наставлял их, не советовал, как им следует работать. В крайнем случае говорил: "Мне это не нравится; меня это не радует... А в общем-то Анатолий Васильевич Луначарский лучше в этом разбирается". Однако и Луначарский, который и сам был литератором, драматургом, и поэтому был, естественно, пристрастен, субъективно заинтересован в вопросах литературы, искусства, не допускал, чтобы его пристрастия, его вкусы сказывались на его деятельности Наркома. Он заботился о том, чтобы литераторы и художники не слишком жестоко дрались друг с другом, чтобы не было эстетических законодателей-монополистов, всевластных администраторов.