За час до срока…

Два года назад на ней росли лучшие цветы в городе, но после того как садовник сбежал, они начали чахнуть, клумба стала зарастать сорняками.
На звонок дверь открыл лакей. Одет он был в темно-красную ливрею, на голове красовался напудренный парик.
— Что вам угодно? — с достоинством осведомился лакей.
— У меня срочное дело к господину Лукавскому, — ответил Николай.
— Как о вас доложить?
— Мое имя ничего не скажет господину Лукавскому. Доложите лишь, что я настаиваю. Наша встреча в его же интересах.
Лакей пустил Николая в дом и предложил ему обождать в холле. Посреди холла с большими зеркалами в позолоченных рамах журчал маленький фонтанчик.
В дальнем углу стоял стол с двумя массивными кожаными креслами, рядом — большой кожаный диван. Николай осмотрелся, снял перчатки и, заложив руки за спину, застыл в ожидании. Лакей вернулся через пару минут, сказал, что гостя ожидают, и проводил к хозяину.
Лукавский, одетый в пестрый восточный халат, встретил Николая в своем кабинете, стоя возле камина с незажженной сигарой в руках. Он осмотрел незваного гостя, как ему показалось, морского офицера, и знаком приказал лакею удалиться, что тот и сделал с поклоном.
— Слушаю вас, молодой человек, — начал разговор Лукавский. — Мне доложили, что у вас ко мне дело.
Николай, постояв несколько секунд в нерешительности, проглотил ком, подкативший к горлу, и с небольшой дрожью, скорее от волнения, нежели от испуга, заговорил о цели позднего визита.
— Милостивый государь. Я пришел к вам в столь поздний час, чтобы забрать то, что по праву вам не принадлежит. Тем более что вы уже сами поняли, что это так. Если вы не соблаговолите прислушаться к голосу разума…
Николай большими шагами медленно подошел к столу, на ходу перекладывая перчатки в левую руку, а правой доставая из-под овчинного полушубка револьвер.
— Здесь два патрона, — сказал Николай. Револьвер лег на стол, гулко стукнув о дубовую крышку. — Один для вас, другой для меня. Мне терять нечего.
Выбор за вами. Встретить утром солнце или стать еще одним экспонатом в вашей дьявольской коллекции.
Лукавский смотрел на револьвер таким же устало равнодушным взглядом, каким встретил позднего гостя. Через несколько секунд он перевел взгляд на молодого человека и, опустившись в кресло у камина, закурил сигару. Николай был готов к любому ответу.
— Мне шестьдесят два года, — спокойно сказал Лукавский. — За свою жизнь я участвовал во многих рискованных предприятиях. Я вижу, что вы не шутите, но мне абсолютно плевать на ваши угрозы. Однако прежде чем сказать вам «убирайтесь вон», только из любопытства я задам один вопрос. О чем именно вы говорили?
Николай посмотрел в спокойные глаза пожилого человека. Он понял, что испугать его не получится.
— Ваше последнее приобретение для дьявольской коллекции.
Лукавский, после своего вопроса опустивший взгляд на левый рукав халата, медленно поднял глаза на гостя. Взгляд был напряженным. От него по спине Николая пробежали мурашки.
— Почему вас интересует именно это? — с металлической ноткой в голосе спросил Лукавский.
— Я его внук.
В кабинете повисло тяжелое молчание, которое, как показалось Николаю, длилось целую вечность. В этой гнетущей тишине было слышно лишь, как отсчитывают секунды большие напольные часы и потрескивают свечи.
— Да. Вы правы, — наконец заговорил Лукавский. — Я почти сразу понял, что совершил ошибку. Большую ошибку. Первой умерла моя собака. Она провыла всю ночь, а к утру умерла. Через сутки не стало моего двоюродного брата Федора. Он удавился в той комнате, где после обряда посвящения ненадолго остался череп вашего деда. А потом… Много еще что было потом. И знаете, сударь, я, пожалуй, отдам вам то, что вы просите…
Николай слушал слова Лукавского, и в его груди бешено билось сердце. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал, но именно это и вселяло чувство тревоги.
— Вы сказали «обряда»?.. — спросил Николай, чтобы хоть что-то сказать.
— Девять лет назад я был в Индии. Там я узнал о культе «Двенадцати голов».
У одного из местных племен есть поверье: разум после смерти не покидает тело в отличии от душы. Для исполнения культа могут быть использованы только «вместилища разума» с весьма определенными характеристиками. Бывший обладатель черепа должен при жизни быть наделен талантом. После прохождения через обряд посвящения череп становится вместилищем колоссальной энергии…
— Кто те люди, что были с вами, когда всю эту чертовщину увидел ваш кучер?
— Незачем вам этого знать, — сказал словно отрезал Лукавский. — Я отдам череп. Но вы уверены, что справитесь с той ответственностью, которую берете на себя? Я это спрашиваю, потому что знаю, о чем говорю. Как вы намерены поступить дальше?
— Отвезу череп в Италию. В России, очевидно, его не оставят в покое. Дед говорил, что Италия — его вторая родина. Там череп захоронят по христианскому обычаю.
Лукавский молча поднялся из кресла и подошел к шкафу из орехового дерева.
Достав из кармана ключ, он повернул им в замочной скважине и открыл дверцу.
— Как бы там ни было, теперь это ваша ноша.
Палисандровый ларец с золотыми углами и накладками появился в руках Лукавского.
Он медленно повернулся и поставил его на стол. Кровь застыла в венах у Николая. Сердце бешено отстукивало ритм, отзываясь эхом в висках. Лукавский повернул маленький ключ, торчавший в замочной скважине ларца. Замок щелкнул.
Меценат неспешно откинул крышку. По кабинету прошелся ветерок. Пламя свечей дрогнуло и заколыхалось. В ушах у Николая появился легкий звон, он сделал шаг и заглянул в ларец. Изнутри тот был отделан черным бархатом, на котором покоился череп, увенчанный лавровым венцом из золота. Николай смотрел не мигая.
— Зачем вам это нужно? — наконец смог он выговорить. — Вы задумали посоревноваться с дьяволом, собирая головы умерших?
— Хм. Может быть, и так… — чуть улыбнулся Лукавский.
— Но ради чего?!
— На этот вопрос однажды ответил сам Никольский. Скучно жить, господа.
Скучно и неинтересно. А во что только не ввяжешься от скуки… Но плохо, когда невинное оккультное развлечение перерастает в служение.
— Заигрывание с дьяволом не самый лучший способ уйти от скуки.
Лукавский посмотрел на Николая.
— Вы молоды и горячи, голубчик, — со вздохом и снисходительной улыбкой сказал он. — Вам еще только предстоит осознать всю тяжесть того, во что вы ввязались по собственной воле. Дай вам Бог успеть сделать все, что вы задумали. Забирайте ларец. Постарайтесь все сделать как можно скорее.
Помните — череп уже не просто часть останков вашего деда.
— Что вы хотите сказать?
— Череп прошел обряд посвящения. Теперь он вместилище могущественной силы, и никто, слышите — никто! — не знает, в какой момент этой силе настанет время освободиться и что это за собой повлечет. Чье-то счастье или горе.
— У каждого дела есть конец. Что вы собирались получить в финале?
— Довольно, — сказал Лукавский. — Я и так уже рассказал больше, чем следовало.
Мне придется ответить за то, что я отдал череп, равный которому появится теперь лет через сто.
Лукавский осторожно опустил крышку ларца и запер его на ключ. Затем он положил ключ на палисандровую крышку, взял ларец и вложил его в руки внука Никольского. Николаю показалось, что на плечи легло по мешку с крупой.
Ларец был легким, но общее ощущение тяжести, появившееся неведомо откуда, было слишком явственно. Николай завернул ларец в предложенный Лукавским кусок цветастой материи, еще раз посмотрел в глаза человека, которому все равно с кем играть — с Богом или дьяволом, — и размеренным шагом пошел к дверям.
— Степан! — крикнул Лукавский. В дверях появился здоровенный мужик. — Проводи гостя до ворот. Потом с братом зайдете ко мне. А вы, сударь…
Николай остановился возле двери и, обернувшись, посмотрел на Лукавского.
— Остерегайтесь людей со шрамом на лице. От виска и до подбородка.