Земляные фигуры

Высоченный Мануэль посмотрел на него сверху вниз с презрительной жалостью.
– Да, Мирамон, ибо я – Мануэль, и я следую своим помыслам и своим желаниям. Конечно, с моей стороны очень великодушно отказаться от богатств и власти, но Ниафер стоит этой жертвы, и, кроме того, она свидетельница моего великодушия.
Ниафер же, конечно, размышляла: «Это очень мило с его стороны, и я буду вынуждена из простой порядочности позволять ему такие безумства пару первых месяцев замужества. После чего, надеюсь, мы перейдем к более благоразумному образу жизни».
Между тем она с обожанием смотрела на Мануэля: совершенно так, словно считала, что он выказывает необыкновенную рассудительность.
А Жизель и Мирамон переглядывались, не понимая, что нашел этот длинноногий юноша в глупенькой замухрышке, которая на много лет его старше.
Так они наблюдали происходящее, и к ним пришла эта потрясающая мысль, которая удерживает множество супружеских пар в объятиях человеческой природы: «И насколько мудрее и счастливее наш брак, так или иначе, любого среднего брака!»
Мирамон лично был так глубоко тронут этим жутким открытием, что погладил жену по руке. Потом он вздохнул.
– Любовь победила мои создания, – сказал он загадочно, – а секрет счастливого брака, в конце концов, заключается в том, чтобы уделять как можно больше внимания чужим женам.
Жизель попросила его не строить из себя дурака, но сказала это очень мягко и, говоря, сжимала его руку. Она понимала этого могучего волшебника много глубже, чем позволяла ему это обнаружить.
Вслед за этим Мирамон стер с небесной тверди светила и зажег там праздничную радугу, а под ней затеял для свинопаса и служанки в честь их помолвки такое представление со всякими фантазиями и иллюзиями, какое показало весь спектр искусства Мирамона и доставило удовольствие всем, но особенно самому Мирамону. Их смешил дракон, охраняющий сокровища, танцевали наяды, и порхали херувимы, сладкоголосо распевая песни и загадывая забавные загадки. Затем они пировали, а им прислуживали сказочные слуги и оказывали все почести, достойные небожителей. А когда это празднество закончилось, Мануэль сказал, что, поскольку он в конце концов не стал богатым дворянином, они с Ниафер должны найти ближайшего священника, а потом вернуться к его свиньям.
– Не уверен, что тебе это удастся, – сказал Мирамон, – ибо если восходящим на Врейдекс препятствуют мифические змеи, то тем, кто решил вернуться, мешают настоящие смерть и судьба. Ибо должен сказать тебе, что у меня есть весьма капризный брат – форменный скучный реалист, без намека на эстетическое чувство, и он совершенно непредсказуем.
– Однако, – сказал Мануэль, – нельзя вечно жить среди сновидений, а смерть и судьба ждут всех. Так что мы попробуем.
Тут какое-то время темные глаза Мирамона Ллуагора оценивали их, и волшебник слегка вздохнул. Он знал, что этим молодым людям можно позавидовать, но в итоге они уже для него не важны – они сыграли свою роль.
Поэтому Мирамон сказал:
– Тогда идите своей дорогой, и, если не встретите автора и разрушителя всего живого, это будет для вас хорошо, а если встретите его, это тоже хорошо, потому что таково его желание.
– Я не буду ни искать, ни избегать его, – ответил Мануэль. – Я только знаю, что должен следовать своим помыслам и желанию, которое не удовлетворено сновидениями, даже если они, – юноша, по-видимому, искал сравнение, а затем с улыбкой сказал: – великолепны, как рубины стран Востока.
После чего Мануэль попрощался с Мирамоном и его красавицей женой и стал спускаться с волшебного Врейдекса вместе со своей замухрышкой Ниафер. Оба были довольны, потому что с ними шло счастье, хотя и не очень долго.
 
Глава V
 
Засада Вечности
 
Мануэль и Ниафер без помех спускались с Врейдекса. Нигде не существовало более счастливого, да и более преданного влюбленного, чем юный Мануэль.
– Мы первым делом поженимся, милая коротышка, – говорил он, – и ты поможешь исполнить мой гейс, а после мы отправимся в путешествие на край земли, чтобы увидеть пределы этого мира и их оценить.
– Вероятно, нам лучше подождать до следующей весны, когда дороги станут лучше, Мануэль, но мы непременно первым делом поженимся.
В залог этого Ниафер позволяла Мануэлю поцеловать себя, и юный Мануэль говорил в очередной раз:
– Нигде нет такого счастья, как мое счастье, и любви, как моя любовь.
Вот так переговариваясь и вот так развлекаясь, они спустились к подножию серой горы и к старым кленам, под которыми обнаружили двух людей, явно кого-то поджидавших. Один – высокий мужчина, – сидя на белом коне, держал поводья другого черного коня без всадника. Шляпа у него была надвинута на лицо так, что едва можно было разглядеть его черты.
У второго – рыжего, с непокрытой головой – была внешность юнца, но его лица также было не разобрать, поскольку он сидел на обочине и подравнивал ногти маленьким ножичком с зеленой рукояткой.
– Приветствую вас, друзья, – сказал Мануэль, – и кого же вы здесь ждете?
– Я жду того, кто поскачет на моем черном коне, – ответил всадник. – Предписано, что первый, кто пройдет здесь, сядет в это седло, но вас двое, вы идете в обнимку. Поэтому выбирайте, кто из вас будет первым.
– Это отличный конь, – сказал Мануэль, – скакун, достойный Шарлеманя, или Гектора, или любого из знаменитых героев старины.
– Все они скакали на моем черном коне, – ответил незнакомец.
– Мне страшно, – прошептала Ниафер. Над ними в редкой, побуревшей листве кленов зашуршал украдкой ветер.
– Да, это отличный скакун, хоть и старый, – продолжил незнакомец, – он самый быстрый и неутомимый скакун, обгоняющий всех. Некоторые, правда, считают за недостаток, что его всадники не возвращаются, но всем не угодишь.
– Мой друг, – сказал Мануэль переменившимся голосом, – кто ты и как тебя зовут?
– Я – брат Мирамона Ллуагора, повелителя девяти снов, но я – повелитель другого рода сна. А что до моего имени, то оно – в твоих мыслях. Это то, что больше всего страшит тебя, это то, о чем все думают с рождения.
Наступила тишина. Мануэль заставил губы двигаться.
– Если б мы шли по другой дороге! – сказал он. – Если б остались в стране сновидений!
– Все высказывают сожаления при встрече со мной. Но это уже не играет никакой роли.
– Если бы не выбор, то мне было бы легче вынести это. Ты говоришь, что только один последует за тобой, и если я скажу: «Ниафер» – я всегда буду помнить об этом и ненавидеть самого себя.
– Но я скажу то же самое! – Ниафер прижалась к нему: она дрожала.
– Нет, – заметил всадник на белом коне, – ты можешь выбрать.
– Увы, – ответил Мануэль, – другого я произнести не смогу. Однако мне бы хотелось, чтобы меня не принуждали в этом признаваться. Это звучит дурно. Так или иначе, я люблю Ниафер сильнее, чем кого бы то ни было, но я не могу ставить жизнь Ниафер выше своей, было бы просто нелепо так думать. Нет, моя жизнь мне весьма необходима, и на меня наложен гейс – я должен создать статую на этом свете, прежде чем покину его.
– Мой дорогой, – сказала Ниафер, – ты выбрал правильно.
Всадник ничего не сказал. Но он снял шляпу, и они затрепетали. Было видно родство с Мирамоном, поразительное сходство, но они ни разу не видели на лице изобретателя иллюзий того, что увидели здесь.
Затем Ниафер шепотом попрощалась с Мануэлем. Они поцеловались. После чего Мануэль помог ей подняться в седло, и Ниафер ускакала с Дедушкой Смертью вместо Мануэля.
– Сердце мое разрывается, – сказал Мануэль, мрачно рассматривая свои ладони, – но лучше она, чем я. Все же это скверное начало: вчера у меня в руках было огромное богатство, сегодня – огромная любовь, а сейчас я потерял все.
– Но в отношении того, как в чем-либо добиться успеха, вы рассуждаете неверно, – сказал другой незнакомец.