Юрген

– Бог посодействует тебе, Рудольф! – сказал Юрген. – Как и многим другим в твоем положении.
Затем к Юргену и кентавру подошел еще один юноша с маленькой голубоглазой особой, от одного присутствия которой он приходил в восторг. И этот толстый и ленивый на вид юноша осведомил их, что он со своей девушкой гуляет по глянцу банки с горчицей, что Юрген воспринял как тарабарщину, а толстяк сказал, что он со своей девушкой решил больше не взрослеть, и Юрген воспринял это как замечательное проявление здравого смысла, если только у них это получится.
– О, у меня получится, – задумчиво сказал толстяк. – Если только при этом не возникнет неудобств.
Юрген какое-то время рассматривал его, а затем важно пожал ему руку.
– Я сочувствую тебе, – сказал Юрген, – ибо осознаю, что ты тоже чудовищно умный малый: поэтому жизнь тебя обжулит.
– Но разве ум не самое главное, сударь?
– Время покажет, дружок, – ответил Юрген немного печально. – И Бог посодействует тебе, как и многим другим в твоем положении.
И встретил Юрген в саду сонм юношей и девушек. И лица, увиденные Юргеном, были молоды, радостны, весьма прелестны и необычайно самоуверенны, а юноши и девушки толпами приближались к Юргену и проходили мимо него в первых лучах рассвета. И вот так все они шли, ликуя в сиянии собственной юности, а будущая жизнь казалась им лишь неким тщедушным антагонистом, от которого можно с неимоверной легкостью получить все, что пожелаешь. И все проходили парами – «словно вышли из Ковчега», сказал Юрген. Но кентавр сказал, что они унаследовали традиции, которые намного старше Ковчега.
– В этом саду, – сказал кентавр, – пребывает некоторое время каждый человек лишь в окружении своих иллюзий. Я вновь должен тебе напомнить, что в этом саду не встретишь никого, кроме воображаемых существ. Выдающиеся люди отдыхают здесь час-другой и уходят отсюда в одиночестве, чтобы стать старейшинами, и уважаемыми всеми торговцами, и епископами, и восхитительными полководцами на гарцующих конях, или даже королями на высоких тронах. Каждый, находясь потом на своем месте, больше вообще никогда не думает о саде. Но то и дело появляются робкие люди, Юрген, которые страшатся оставить этот сад без сопровождения. Они считают необходимым уйти отсюда с тем или иным воображаемым существом, которое проведет их по тропинкам и обходным путям, ведь воображаемые существа находят не много пропитания на общедоступных дорогах и избегают их. Таким образом, эти робкие люди должны красться в потемках со своими застенчивыми или игривыми провожатыми, и они никогда не рискнут по своей охоте появиться в тех людных местах, где скачут на конях и возводят троны.
– И что становится с этими робкими людьми, кентавр?
– Порой они переводят бумагу, Юрген, а порой переводят человеческие жизни.
– Тогда это отвратительные люди, – решил Юрген.
– Тебе лучше знать, – ответил кентавр.
– О, весьма вероятно, – сказал Юрген. – Между тем здесь есть некто, кто гуляет по саду в одиночку, и меня удивляет, что нарушаются местные указы.
Несс какое-то время смотрел на Юргена, ничего не говоря. И во взоре кентавра было так много понимания и сочувствия, что Юрген встревожился. Такой взгляд показался ему весьма неприятным.
– Да, несомненно, – сказал кентавр, – та женщина гуляет в одиночку. Но ее одиночеству не поможешь, так как юноша, любивший эту женщину, умер.
– Несс, мне бы хотелось благоразумно пожалеть об этом факте. Однако стоит ли принимать столь скорбный вид? В конце концов, умерло огромное количество людей, и, если посмотреть с другой стороны, этот молодой человек мог вообще не оказаться особой потерей для кого-либо.
И вновь кентавр сказал:
– Тебе лучше знать.
 
Глава IV
 
Доротея непонявшая
 
В этот момент к Юргену и кентавру подошла златовласая женщина, одетая во все белое, – та, что гуляла в одиночку. Она была высока, привлекательна и нежна, ее миловидность не была румяно-бледной, как у многих дам, славившихся своей красотой, но скорее имела ровный блеск слоновой кости. У нее был большой, с горбинкой, нос, а изогнутый рот – не из самых маленьких. И однако, что бы ни говорили другие, для Юргена внешность этой женщины была во всем совершенной. Вероятно, происходило так потому, что он никогда не видел ее такой, какой она была на самом деле. Ибо несомненно, что цвет ее глаз навечно остался для Юргена загадкой – нельзя было сказать, серые они, голубые или зеленые: они менялись, как море, но вместе с тем глаза эти всегда были привлекательны, дружелюбны и волнующи.
Юрген вспомнил это, увидев, что то была вторая сестра графа Эммерика, Доротея ла Желанэ, которую Юрген давным-давно (за много лет до того, как повстречал госпожу Лизу и завел ростовщическое дело) воспел в бесчисленных стихах под именем Желанье Сердца.
«И это единственная женщина, которую я когда-либо любил», – вспомнил Юрген внезапно, так как люди не могут постоянно думать о таких тонких материях.
И он поприветствовал ее с почтительностью, соответствующей обращению лавочника к графине, но и с незабываемым трепетом, пробудившимся в его степенном теле. Но самым странным, как он сейчас заметил, являлось то, что это была не привлекательная женщина средних лет, но молодая девушка.
– Ничего не понимаю, – сказал он вслух, – ведь вы – Доротея. И, однако, мне кажется, что вы не графиня Доротея, жена гетмана Михаила.
А девушка тряхнула светлыми прядями беззаботным, милым движением, которое графиня уже забыла.
– Гетман Михаил достаточно хорош для дворянина, и мой брат денно и нощно уговаривает меня выйти за него замуж. И, несомненно, жена гетмана Михаила будет появляться в атласе и бриллиантах при половине дворов христианского мира, и ей будет прислуживать множество лакеев. Но меня этим не купишь.
– Так давным-давно вы и сказали одному юноше, которого я помню. Однако вы вышли замуж за гетмана Михаила, несмотря на все это и вопреки большому числу других блистательных заявлений.
– О нет, только не я, – удивившись, сказала эта Доротея. – Я никогда ни за кого не выходила замуж. И гетман Михаил до сих пор еще не женился. Но ему сейчас двадцать восемь, и он к этому ежедневно стремится! Но кто вы, мой друг, и откуда у вас такие любопытные сведения обо мне?
– На этот вопрос я отвечу, словно он поставлен вполне разумно. Вы наверняка осознаёте, что я – Юрген.
– Я знала лишь одного Юргена. И тот был юношей, едва ли совершеннолетним… – Тут она прервала свою речь, и, каким бы ни был предмет, о котором задумалась эта девушка, мысль о нем нежно окрасила ее щеки, а воспоминание придало ее взору бесконечную радость.
И Юрген все понял. Он непостижимым образом вернулся к той Доротее, которую любил, но оставил. В прошлом же, наверстанном резвыми копытами кентавра, остался юноша, который когда-то любил эту Доротею и слагал о ней вирши как о Желанье Сердца Своего. Но в саду не было и следа этого юноши. Вместо него девушка разговаривала со степенным и полноватым ростовщиком сорока с лишним лет.
Юрген пожал плечами и посмотрел на кентавра, но Несс благоразумно отошел от них в поисках клевера. Теперь восток светлел, и его багрянец начинал отливать золотом.
– Да, я слышал о том, другом, Юргене, – сказал ростовщик. – О, госпожа Доротея, но он же любил вас!
– Не больше, чем я любила его. Целое лето любила я Юргена.
И осознание того, что девушка говорит удивительную истину, теперь пронзило Юргена острой, как боль, радостью. И он какое-то время стоял неподвижно, хмурясь и покусывая губы.
– Интересно, как долго бедняга любил вас! Может, он тоже любил целое лето. Однако, может быть, он любил вас всю свою жизнь. В течение двадцати лет и даже более двадцати лет я обдумывал это: и увлечен этим сейчас так же, как и в самом начале.
– Но, мой друг, вы говорите загадками.