Возвращение блудного мужа (сборник)

Потом муж плескался в ванне, а Лиза лежала под душистой простыней и без особого трепета ждала его выхода, пытаясь из своего небольшого женского опыта сопрячь для первой брачной ночи что-нибудь сдержанно-нежное, как еще совсем недавно из старых нарядов составляла что-то новенькое для вечера в клубе. Нельзя сказать, что она в те минуты не испытывала к мужу никакого влечения, но это был не порыв, а некое подневольное любопытство.
Он вошел – от его влажного разогретого тела поднимался легкий парок, – и Лиза, впервые увидев эту клочковатую черную поросль дурно остриженного ризеншнауцера, сразу же почувствовала внутри себя, в том месте, где обычно теплится нежность, ноющую неприязнь к мужу. А его неестественно вздыбленная плоть (он, как потом выяснилось, сделал себе специальный укол) вызвала у нее только ужас. Первая ночь превратилась в мучительство, как, впрочем, и все последующие ночи вокруг Европы. Утром, умываясь, она неизменно находила в пластмассовом ведерке аккуратно завернутые в туалетную бумагу пустую надломленную ампулу и одноразовый шприц.
– Ты болен? – спросила Лиза, когда он, отмучив в очередной раз ее и себя, курил в постели.
– Если усталость – это болезнь, то да, болен, – ответил он обычным монотонным голосом.
– Может быть, пока ты не поправишься, нам надо быть осторожными?
– Не волнуйся. Детей у нас не будет…
– Ты совсем не можешь без этих ампул?
– Я не могу без тебя…
Когда они вернулись из свадебного путешествия, муж с головой ушел в бизнес, а она, уволясь из лицея, стала вести жизнь изнеженного домашнего животного, которого иногда выводят погулять в дорогие магазины и рестораны. Лиза, ненавидя себя, смотрела по телевизору все знойные сериалы, а потом по телефону они с матерью обсуждали какое– нибудь новое сумасбродство доньи Хуаниты или очередную выходку Мейсона – только бы не говорить о другом, о главном. Иногда в гости к молодоженам захаживали компаньон мужа, молчаливый урковатый парень, и его жена, вертлявая особа с мозгами, умещающимися на кончике языка.
Первое время муж пользовался теми же ампулами и еще какими-то таблетками, но потом врачи строго-настрого запретили это, понадеявшись (как это все чаще делает медицина по мере своего развития) на природные ресурсы организма. Лизу даже пригласили на особую беседу. Вальяжный ухоженный сексопатолог, с мужским интересом оглядывая жену своего пациента, объяснял, какой она должна быть нежной и нетребовательной, чтобы сохранить и упрочить семью. Но это было совсем нетрудно: неприязнь поселилась в ней где-то рядом с желанием, они даже иногда как бы перетекали друг в друга, но чаще все-таки неприязнь вытесняла желание и холодно торжествовала.
 
6
 
Он посмотрел на Лизу из своего тоскливого далека и потянулся за халатом. Ей вдруг стало жалко мужа, она остановила его руку и положила себе на грудь, досадуя на предательскую гусиную кожу.
– А помнишь, как нам было хорошо тогда, в круизе? – вдруг мечтательно соврала она.
– Да?
– Ты был сильный и нежный!
– Да, припоминаю…
– А помнишь запах океана? Океан пах тобой! – Лиза почувствовала себя романтично-похотливой героиней знойного мексиканского сериала.
– И тобой, – ответил он.
Лизе показалось, что голос мужа стал другим, – исчезла эта бесившая ее бесстрастность синхрониста и появилось что– то живое. И еще она вдруг почувствовала, как впервые за эти два года неистребимая знобкая неприязнь растворяется в теплой наплывающей нежности.
– Скажи, – спросила она, – о чем ты подумал, когда в первый раз… ну… когда мы стали вместе?
– «Когда мы стали вместе». – Он как-то особенно произнес это неуклюжее словосочетание и, улыбаясь, повторил: – «Когда мы стали вместе», я подумал о том, что объятия любимой женщины отличаются от объятий нелюбимой, как небесный нектар от поддельной хванчкары…
– А ты что, пробовал нектар? – совершенно серьезно спросила Лиза, в изумлении глядя на мужа, никогда не отличавшегося разговорчивостью, а тем более красноречием.
– Пробовал! – ответил он и привлек ее с порывистостью нетерпеливого и уверенного в себе любовника.
В это время зазвонил красный телефон.
Муж удивленно пожал плечами, резко отстранился от Лизы и, откинув крышечку микрофона, приставил аппарат к уху. Несколько секунд он слушал молча, и его лицо постепенно становилось желто-серым, как у ракового больного.
– Но ведь ты же говорил, что все предусмотрено! – Его голос снова сделался вялым и монотонным. – Как это ни одной царапины? А водитель? Понял… Стоп! Стоп, я сказал… Бесполезно… Он не простит, даже если мы на коленях будем перед ним ползать… Нет, от него не спрячешься…
Говоря все это, муж встал и, неловко перекладывая телефон из руки в руку, принялся надевать халат. Лиза внезапно поймала себя на том, что в его кустистой черной поросли, так ее всегда раздражавшей, есть даже какая-то возбуждающая трогательность. Смысл звонка до нее все еще не доходил: муж часто ругал по телефону своего компаньона, обещал даже как-то прогнать его.
– …Нет, этого я давно не боюсь, еще с Африки… – бесцветно говорил он в красную трубку. – Бумаги у меня в порядке. Осталось сжечь кое-какой мусор. Тебе тоже советую. Времени у нас в лучшем случае до вечера… Прощай!
Муж захлопнул крышечку телефона и, отражаясь в зеркалах, медленно пошел к двери. На пороге он обернулся и сказал очень тихо:
– Ничего не бойся: тебя никто не тронет. И постарайся, гусенок, хоть раз в жизни попробовать нектар!
 
7
 
Больше она никогда его не видела.
 
Подземный художник
 
Но есть минуты, темные минуты…
 
Н. Гоголь. «Портрет»
 
1
 
Эта история началась в душный июльский день, когда жара, точно изнурительно пылкая любовница, преследует и мучит, не оставляя в покое ни дома, ни на службе, ни за городом…
Темный, отливающий рыбьей синевой «Мерседес» остановился на углу Воздвиженки и Арбатских Ворот, в самом, что называется, неположенном месте. Постовой милиционер, радостно помахивая жезлом, заспешил к нахальному нарушителю. Но, увидав номер, содержавший какую-то, наверное, только ГАИ внятную тайну, поморщился, отвернулся и стал высматривать иную поживу, побезопаснее.
Открылась автомобильная дверца, и наружу вылез плечистый, коротко остриженный парень, одетый в черный костюм, в каких обычно ходят телохранители и похоронные агенты. Нос у парня был когда-то сломан самым чудовищным образом. Он поежился, будто из прохладного предбанника попал в жаркую парную, и, почтительно склонившись, помог выбраться из машины молодой женщине, точнее – даме.
Она была хороша! Высокая, стройная, но без той подиумной впалой членистоногости, которая почему-то выдается теперь за совершенство. Наоборот, ее узко перехваченная в поясе фигура обладала всеми необходимыми слабому полу обогащениями, волнующе очевидными под беззащитным летним шелком. Собранные в узел темно-золотистые волосы открывали высокую шею, перетекавшую в плечи таким необъяснимым изгибом, что просто дух перехватывало.
Выйдя из машины, женщина тут же надела большие темные очки, поэтому залюбовавшийся прохожий мог оценить лишь тонкий прямой нос, нежный подбородок и ярко-алые губы, нарисованные с художественной основательностью – такую могут себе позволить лишь немногие женщины, для которых тратить время и тратить деньги – примерно одно и то же.
В прежние годы подобных красавиц можно было встретить в кино, на улице и в общественном транспорте. По этому поводу кто-то даже сочинил двустишие:
Затосковал? В метро сходи ты!
Там обитают афродиты…
Но пришли новые времена. Одни красавицы уехали за обеспеченным счастьем в дальние страны, другие заселили телевизор, а третьи заточены теперь в подмосковных замках, окруженных трехметровыми заборами, и в город приезжают разве что в дорогих машинах с непроницаемыми стеклами. Очевидно, их мужья и любовники ни в коем случае не желают делиться со всем остальным миром ухваченной по случаю красотой. Нет, конечно, на столичных улицах еще можно иной раз увидеть совершенство, разглядывающее витрину бутика, но в подобных редких случаях автор этих строк, к примеру, чувствует себя орнитологом, обнаружившим на ветке дворового тополя жар-птицу.