Синельников на том свете

Разобрались.
– Черт-те что, – подвел я итог. – Значит, так. Эту магистраль мы перекрываем и срезаем. Сварка у вас тут есть?
– У нас все есть, – с мрачной гордостью отозвалась Герда.
– Чудесно. Муфты эти на пеньке выбрасываем и везде ставим шарово-конусные соединения. И задвижки шаровые – можно сделать?
– Можно.
– Какие?
– Любые.
– Постой, постой. И инструмент тоже любой?
Герда только хмыкнула. Я даже замер, ослепленный открывшимися перспективами.
– Тогда так… Задвижки «Бугатти», полнопроходные, со встроенными фильтрами. Перфоратор «ДеВалт», «болгарку» «крессовскую», трехпозиционную, плюс полный набор «Хилти». Манометры – «Толедо». Этот стояк заменяем на медный, с компрессионным переходником, а вот отсюда врезаем резервную магистраль. Давление дадим сначала в основную, затем в резервную и здесь вот стравим. Все дела.
– И ты все это можешь сделать? – недоверчиво спросила Герда.
– С инструментом и поддержкой – вполне.
– Если ты самый тихий, – полюбопытствовала она, – какие же в Москве бойкие?
Итак, мы с Гердой и полдюжиной подсобных чертей принялись гнуть и варить трубы, нарезать резьбу и долбить стены. Дела пошли нормально, к вечеру второго дня дали давление, опрессовали, и семнадцатый участок утратил весь свой гнилой и подтекающий романтизм. Прилетел даже Вельзевул, похлопал меня по плечу и сказал:
– Ну что же, Володя, замечательно, по такому случаю ты повышен сразу на два звания и получаешь чин инспектора. Герда, продолжайте, продолжайте в том же духе, сколько нам мучиться с этой рухлядью, переходите на двадцать шестой, и вперед…
И умчался. Герда, черти и я отметили это дело с достойным перебором, и дальше мое загробное существование потекло стандартным порядком. Кашель понемногу отпускал, поселили меня во вполне приличной хибаре, Герда притащила целую кипу каталогов с мебелью и одеждой и сонно предложила выбрать что угодно, поскольку всего навалом, а публике глубоко плевать, как я выгляжу. Мы крушили кирпич, тянули магистрали, наворачивали вентиля, ломали головы над старой схемой и рисовали новую, а в остальное время бродили по здешним этажам, подкрепляли силы спиртным и ужасно резались в покер со всеми чертями и такими же, как мы, наемниками.
Герда вела себя все загадочней и загадочней. Как-то с пьяных глаз я выразил сожаление, что не могу увидеть ее лица и волос и натуральном виде, после чего закономерно ожидал получить по морде разводным ключом. Но вместо этого моя начальная долговязина вдруг отмылась и явилась в довольно милых косичках на школьный манер. Открылось, что это весьма юное создание, вовсе не лишенное привлекательности. Я зааплодировал и заявил, что в таком формате руководство мне правится намного больше. Герда странно покивала и, по своему обыкновению, склонив голову на плечо, уставилась куда-то в угол слева от себя. В результате этих преобразований она вдруг начала ревностно следить за тем, чтобы я много не пил.
И вот как-то однажды мы сидели в колодце на пятьдесят втором участке на противных ржавых скобах из гнутой арматуры, в руках у нас была все та же драная схема, и ругались мы нехорошими словами, потому что ничего не могли понять.
– Так, подожди, – говорил я. – Вот наши заглушки – тут и тут, все правильно; вот, по идее, вентиль, хорошо, а куда же тогда делась магистраль? Куда, интересно, мы давление дали?
Герда, пребывая в неизменном полусонном состоянии, смотрела почему-то не на схему, а на меня и, как всегда, уронив голову влево, наматывала волосы на палец.
– Не знаю, – протянула она. – Может, они так вентиляцию обозначили?
И в этот самый момент перед нами выскочил черт, и объявил, что Главный требует меня сей же час к себе. Я никакого подвоха не ожидал, сказал: «Ладно, чертила, давай копыто», зато Герда вдруг встрепенулась и взглянула с тревогой, и тогда я тоже насторожился, и с этим беспокойным чувством, держась за чертову ногу, влетел все в тот же парадный зал, и там действительно увидел такое, что без всяких иносказаний остолбенел от страха.
Из кого хочешь цикорий посыплется. Посреди зала стоял самолично ангел четырнадцатой категории Иннокентий со своей громадной книгой под мышкой и улыбался вечной сладкой улыбкой.
– Вот, Володя, – с усмешкой произнес Его Величество Вельзевул – он устроился тут же, небрежно привалясь плечом к собственному трону, – к тебе гости. Давай, Иннокентий, расскажи, с чем пожаловал.
Иннокентий приосанился и открыл книгу.
– Дорогой Владимир Викторович, – почти торжественно заговорил он. – Пришли ваши документы. Согласно постановлению, вы являетесь угодником четвертого разряда со всеми полагающимися правами и привилегиями. Поздравляю от души, поздравляю. Готов препроводить вас немедленно.
Едва миновал первый шок, я бочком, бочком, начал продвигаться ближе к Вельзевулу, и в конце концов оказался рядом, причем по какой-то причине уже стоя на карачках. Немного приподнявшись, я уткнулся ему в бедро и прохрипел:
– Ваше Величество, что хотите, все исполню, отслужу, только не отдавайте меня…
В ответ он положил мне руку на голову, а рука у него горячая, без малого утюг, но мне сразу стало легче – и сказал едва слышно: «Не трусь и не трясись так», затем перевел взгляд на Иннокентия:
– Видишь ли, Иннокентий, тут человек мне говорит, что не хочет он с тобой идти. Боюсь, в этот раз не выйдет у тебя ничего
Иннокентий от негодования даже весь вытянулся.
– Как же так, Владимир Викторович? Вы что же, отвергаете благодать небесную? Отвергаете рай? Не верю, не верю, подайте голос, под моим покровительством вы можете смело изъявить свою волю!
Большая злость меня разобрала, но я сдержался. Гонор в этих краях недорого стоит, но и совсем уж ползать на брюхе тоже смысла нет. Я встал и сказал вполне интеллигентно:
– Я вам не собака, господин Иннокентий, чтобы голос подавать, но говорю серьезно: ни вам, ни вашим сволочам я по доброй воле не дамся.
Тут Вельзевул захохотал своим дьявольским смехом, и потом очень ласково обратился к Иннокентию:
– Ну признайся, Кеш, обосрался… – и махнул мне. – Володя, все, иди, работай… Кеша, глупышка-дурашка, как же Он там тебя еще держит?
И что там было дальше, я уже не слышал, потому что черти унесли меня прочь.
Я завернул домой, достал из буфета флягу, хлебнул как следует и сел на кровать. Руки дрожали, как у эпилептика. Тут вбежала Герда и уставилась на меня безумными глазами.
– Слушай, чего сейчас было, – проговорил я нетвердым голосом. – Еще бы немного – и загремел. Хорошо, Главный отстоял, а то бы каюк… Представляешь, чуть не обделался от страха. Этот Иннокентий… я-то на ихнюю крутизну насмотрелся…
Она облегченно вздохнула, на секунду прикрыв глаза, и сказала:
– Я все знаю, – после чего подошла и отобрала у меня бутылку. – Снимай куртку, майку, и разворачивайся ногами вот сюда.
Герда вытряхнула меня из рабочих шкур, сама тоже вылезла из своих черных кож, и мы уселись на кровати спиной к спине. Спина у нее была почти такая же горячая, как рука у Вельзевула.
– Это что значит? – поинтересовался я.
– Площадь контакта больше, – туманно пояснила моя начальница. – Знаешь, как воины пожимали руки перед Куликовской битвой? Возле локтя, так что не только ладони, но и предплечья соприкасались. Между людьми были другие отношения… Ты о чем думаешь?
– О Высоцком. Он же там за меня заступился. Боюсь, влетит ему за мои выходки…
Герда фыркнула, шевельнув лопатками.
– Твой Высоцкий давно здесь, раньше тебя пришел. Поднимись на девятый уровень, да посмотри.
– Ух ты, – восхитился я. – И что он там делает?
– Вроде кино какое-то снимает… Бабы всякие бросаются на него, как сумасшедшие… Кстати, спрашивал про тебя.
Мы помолчали.
– Знаешь, Герда, – сказал я, – в тебе что-то есть.
Она сделала спиной неопределенное движение и ответила почему-то шепотом:
– Никакая я не Герда… Меня Светлана зовут, я из Свердловска… Ты тоже мне нравишься…