Верь мне и жди
Все. Ты ушел. Я кинулась к окну, чтобы увидеть, как ты уезжаешь, но ничего не разглядела: слишком высоко. Прошла на кухню, долго смотрела на чашку, из которой ты пил и которая еще хранила твое прикосновение. В пепельнице лежали несколько окурков, смятых твоей рукой, а в раковине стояла тарелка, из которой ты ел. Все это свидетельствовало о том, что я не сошла с ума и ты был здесь. А что теперь?..
В каком-то истерическом порыве я вытрясла пепельницу, вымыла посуду, открыла форточку, выветривая табачный дух. С остервенением принялась везде пылесосить и мыть пол. Сложила твою постель, чтобы убрать в тумбочку. Не выдержала, припала лицом к подушке, в последний раз вдыхая твой запах. Затем стянула наволочку и пододеяльник, отнесла их в ванную и сунула в стиральную машину. Никаких следов не должно оставаться! Почему? Я не знала.
И никаких больше портретов, фотографий, буклетов! Это безумие должно когда-то кончиться. У меня одна жизнь, и девчонки постоянно твердят мне об этом. Чего ждать еще? Надо принять как данность, что в реальной жизни не бывает счастливой и взаимной любви! Это все сказки, женские романы, голливудское кино. Я села за компьютер, полная решимости работать, а не страдать, и — разрыдалась. Безнадежно, душераздирающе. Невыносимо было сознание, что ты исчез навсегда.
Я бросилась к телефону. Кому сказать, что я умираю от боли? С кем разделить ее? Почему я не спросила номер твоего телефона? «Зачем?» — тотчас окорачиваю себя. Даже если бы и спросила, изменилось ли что-нибудь? Нет.
Телефон неожиданно зазвонил в моих руках, я вздрогнула и уронила трубку.
— Ты не спишь? — Это был Гошка.
— Нет, — переведя дух, ответила я. — А ты почему так рано поднялся? Выходной же.
— Работа срочная. Надо сегодня статью отправить, а у меня в голове шурум-бурум и ни одной готовой строчки. Оль, я пришлю тебе по электронке, поправишь?
— Ты же сказал, ни одной готовой строчки?
— Делов-то! Сейчас настрочу, материала — валом! — бодро ответил Гошка. — А ты чего такая кислая? Наверное, жалеешь, что не пошла вчера со мной на концерт?
— Жалею, — чтобы отвязаться, пробормотала я. И не выдержала, спросила: — Ну и как? Красков был на высоте?
— Спрашиваешь! Как всегда.
— Странно, — удивилась я. — Впрочем, он профессионал.
— Ты о чем, Оль?
Я опомнилась, сообразив, что размышляю вслух. Не рассказывать же Гошке про твой развод и настроение в связи с ним.
— Да, слушай! Сейчас прочел в Интернете, что Красков развелся с женой. Прикинь!
Я пожалела тебя: никуда не скрыться от пристальных взглядов, следящих за каждым твоим шагом. Вот она, публичная жизнь.
— Сколько они вместе прожили? Лет двадцать или больше? — продолжал сплетничать Гошка.
Я рассердилась:
— Это их личное дело, ты не считаешь?
Юноша удивился:
— Ты чего, Оль?
И действительно, чего это я? Обычно с удовольствием поддерживаю разговоры о тебе, а тут взбеленилась. Мне бы благоразумнее замолчать, так нет!
— Не даете человеку жить! Оставьте в покое хотя бы сейчас, когда ему и без того худо!
Немудрено, что Гошка обиделся. Он быстро свернул нашу странную беседу:
— Ладно, Оль. Ты не переживай так. Я пришлю тебе статью, хорошо? Ну, пока.
Потом я мучилась угрызениями совести. Зачем опять обидела парнишку? Однако впечатления прошедшей ночи были столь сильны, что тотчас вытеснили все иные. Я не вынесла тоски и вопреки решению достала твой диск, вставила в музыкальный центр. Слушая, свернулась в кресле и снова заплакала. Вспомнились вдруг слова бунинской Натали: «Разве бывает несчастная любовь?.. Разве самая скорбная в мире музыка не дает счастья?» Далее герой рассказа подтверждал: «Нет несчастной любви». Да, грех роптать. Судьба преподнесла мне такой подарок: любовь к тебе! И еще более расщедрилась — на миг пересекла наши линии. Это и есть мое счастье! Такое мучительное, горестное, безнадежное счастье…
Что ж, так и будем жить… Я позвонила Гошке и извинилась перед ним. Он не преминул воспользоваться моей добротой и напросился на ужин. Отказать было невозможно, и я принялась готовить любимое Гошкино жаркое. Когда он пришел, держалась непринужденно, подшучивала над ним. У меня была тайна, которая наполняла мою жизнь, делала ее чудесной. Всегда чуткий ко мне, Гошка не мог не заметить это. Он приглядывался весь вечер, потом не выдержал, спросил:
— Что с тобой? Наследство получила и не знаешь, как им распорядиться?
Я рассмеялась сквозь слезы:
— Что-то в этом роде.
Больше ничего ему не сказала, как он ни выспрашивал.
Что было дальше? Я помню все до мелочей, хотя жила как во сне. Обошлось без депрессии и нервных срывов. Я работала, помирилась с Катей, и мы даже встретились втроем у меня.
Войдя в квартиру, Катя воскликнула:
— Ну наконец-то сняла!
— О чем это ты? — хором спросили мы с Шуркой.
— Да про тот огромный плакат, что у тебя висел на двери. Вижу, намечаются какие-то сдвиги. — И она вопросительно взглянула на меня.
Что я могла ответить? Я никому не раскрывала свою тайну, даже им, моим старинным подругам. Не знаю почему. Боялась выпустить тепло, которое меня грело, ждала чего-то еще? Не знаю. Наверное, не хотела делиться — такая я жадная всегда на тебя…
Я опустила глаза под пристальным взглядом нашего психолога, и она сделала вывод, что права. Я не стала ничего объяснять. Мы неплохо провели вечер. Я угостила девчонок курицей с грибами в сметанном соусе, свежим салатом и ягодным десертом. Мы выпили хорошего крымского вина, которое принесла по обычаю Катя. Обсудили новости, выяснили, кто что читал, смотрел. Катя делилась впечатлениями от книг Бориса Акунина, Шурка пересказала какой-то сериал. Я же была в восторге от французского фильма о Жорж Санд и Мюссе. Уговорила девчонок посмотреть его у меня на видео. Оценили. Шурка еще почитала некоторые опусы своих гениальных учеников. В общем, все было так хорошо, как прежде, в лучшие времена. Главное, меня не расспрашивали, не терзали вопросами о будущем и не учили, как жить. Наверное, смирились.
Я проводила девчонок до метро. Пока шли, Катя вдруг сказала:
— А может, нам никто больше не нужен? Может, это настоящая наша семья?
Шурка поддержала бурно, а я с удивлением посмотрела на Катю. Что это с ней? А ведь и впрямь за весь вечер Катя ни разу не вспомнила о Славике — на нее не похоже. Что-то неладно в датском королевстве. Я не стала допытываться. Надо будет, расскажет сама — так у нас повелось. Мы распрощались с намерением очень скоро собраться вновь.
Однако, как всегда, это «скоро» растянулось на недели. У меня был завал работы: мы открывали новую серию. Девчонки тоже вязли в бесконечных делах и проблемах. Перезваниваясь, мы обещали друг другу, что вот-вот разгребемся и встретимся. А время шло.
В тот день, о котором я хочу тебе рассказать (вернее, напомнить), шел густой влажный снег. Я приехала с работы поздно, домой не спешила, с удовольствием прогулялась по свежему снежку. Купила по дороге журнал — полистать перед сном, а на ужин — мороженые овощи, чтобы долго не возиться, не готовить для себя. Я ведь люблю готовить только для кого-то, ты знаешь. У самого подъезда мне вдруг подумалось: «В такую погоду, когда все делается фантастичным вокруг, веришь в чудеса. Пусть произойдет что-нибудь необычное! Случись, чудо!» Наверное, я почувствовала его приближение.
Придя домой, я кинула овощи на сковородку, а пока они готовились, проверила электронную почту. Внутреннее волнение искало выхода. Однако переписка не сулила мне никаких сюрпризов. Кое-что связанное с работой, коротенькая записка от Гошки, от Кати сообщение о новой выставке, которую неплохо было б посетить. Все как всегда. С неясным трепетом в душе я вернулась на кухню, и тут раздался звонок в дверь.
Я так вздрогнула, что выронила ложку из рук. «Гошка?» — спросила себя. Но он всегда предупреждает о визите по телефону. Забыв от волнения посмотреть в глазок, я открыла дверь. На пороге стоял ты. Несколько смущенный — да-да, я это видела! — с пакетом в руках.