Северные новеллы
ОТ АВТОРА
Я не сделаю никакого открытия, если скажу, что Крайний Север, Арктика, Камчатка, Якутия, Колыма и Дальний Восток — неповторимые уголки нашей Родины. Есть в них могучая сила притяжения, и недаром человек, однажды побывавший в тех краях, заболевает болезнью Севера: его неудержимо влекут айсберги и торосы Арктики, зигзагообразные, словно молния, хребты Камчатки, дальневосточная тайга, похожая на непроходимые джунгли, синеокие озера Якутии.
Такие богатства таятся в их недрах, что нищенскими, жалкими покажутся в сравнении с ними состояния миллиардеров и даже самого Кащея Бессмертного; там, под землею, скрыты все полезные ископаемые, существующие в природе, вся таблица Менделеева.
Но не о мертвом богатстве природы, алмазах, золоте или серебре, пойдет речь в этой книге — о богатстве живом и потому бесценном: о животных. Обычных, необычных и редкостных, кому государством выдана охранная грамота, кто занесен в Красную книгу — в этот мудрый и одновременно позорный для человечества документ. О лосе и волке, тигре, снежном баране и калане, дельфине и морже, северном вороне и белом гусе, полярной сове и японском журавле, рыси, собаке, лошади, медведе буром, белом...
Надо заранее оговориться: не следует отождествлять героя этой книги, маршрутного и бурового рабочего, побывавшего во многих экспедициях на Крайнем Севере, с автором. Словом, «Я» — это лишь литературный прием. Свидетелем одних событий, которые легли в основу той или иной новеллы, был действительно я, о других был только наслышан, но все события в разное время произошли на самом деле, не выдуманы мною.
И конечно, «Северные новеллы» рассказывают о человеке. Точнее, об отношении человека к живому, бесценному богатству природы.
С болью в сердце приходится говорить, что это отношение далеко не всегда достойно человека. Можно было бы пойти по легкому пути: живописать, например, проказы медвежонка или воришки евражки, арктического суслика, который крал на стоянке геологов продукты. И мне забавно, и читателям приятно, ведь все мы любим цирк. Но не могу. Не могу, потому что вот сейчас, когда я пишу эти строки, где-то на любимом мною Севере, поймав браконьерскую пулю, бьется в предсмертных судорогах снежный баран и неандертальцы
в образе современных людей, вооруженные современной техникой и скорострельными карабинами, хладнокровно расстреливают с вертолета в панике бегущего от них белого медведя. Одним захотелось отведать мяса экзотического животного, другие преследуют уж совсем гнусную цель — продать шкуру белого медведя, она стоит хороших денег. И часто эти преступления остаются безнаказанными: трудно контролировать колоссальную по площади территорию, именуемую Крайним Севером...
Лет десять назад, работая с геологами на Камчатке, в глухом поселке я слышал от старика охотника (там все жители — охотники) такую фразу: «Нынче вот какое время настало: не человека от зверя — зверя от человека спасать надо...» Жестокие слова? Но ведь правда иногда бывает жестокой.
Люди приносят зло зверям, птицам и сознательно, расчетливо, и по легкомыслию, и по непростительному, преступному незнанию. Рад бы не говорить об этом, да не могу: погрешу против истины. Вот почему многие новеллы этой книги с грустным или трагическим финалом.
Существует четкая взаимосвязь, как звенья одной крепкой цепи: звери и птицы — весомая, главная часть природы, без них она мертва, бесплотна; природа — богатство, кладовая людей; человек, наносящий зло зверям и птицам, приносит вред всем людям Земли. Я буду рад, если юный читатель, прочитав «Северные новеллы», до конца осознает эту простую, но очень важную истину.
А если читатель полюбит моих героев, зверей и птиц, как люблю их я, захочет делать им добро — я буду счастлив.
Для этого вовсе не обязательно ехать за тридевять земель. Некоторых из них можно наблюдать даже в таком огромном и шумном городе, как Москва.
Животные и люди должны жить в мире и согласии: ведь гомо сапиенс — человек разумный рождается для добра, а не для зла.
Дверь с треском распахнулась. Сначала в барак ворвались шипящие клубы морозного пара, потом из них, как из пены, выросла знакомая фигура бурового мастера в овчинном полушубке, огромной волчьей шапке и собачьих унтах. Из правого рукава полушубка был выдран изрядный клок.
— Я пристрелю эту тварь!..— загремел он и сорвал с гвоздя, вбитого в бревенчатый венец, карабин.
Три-четыре человека бросились на бурового мастера, удерживая его от исполнения смертного приговора.
— Ведь нарочно сделал крюк, обошел его! Так нет — догнал и...— успокаиваясь и вешая за ремень оружие, сказал он.— Злее голодного волка!
Буровой мастер был человеком на редкость спокойным и выдержанным, казалось, ничто не могло вывести его из равновесия.
Я присвистнул, лежа на нарах. Завтра наступала моя очередь отвозить на собачьей упряжке керн — наш «продукт», добытую колонковым бурением породу, цилиндрические кругляшки гранита, уложенные в ящики.
До поселка, где находилась база экспедиции, было двое суток езды, или одна луна пути, как говорят камчатские аборигены — эвены и коряки,— и провести это время в обществе Бешеного мне ничуть не улыбалось.
Я натянул унты, накинул полушубок и вышел на мороз.
Одиннадцать распряженных ездовых псов лежали возле длинной грузовой нарты. Я хотел было зайти за угол барака, но вдруг раздалось длинное, басовитое, воинственное рычание, и от своры отделился Бешеный. С поднятым трубой хвостом и ощеренной пастью он бросился ко мне. Я успел захлопнуть изнутри дверь.
Вот так-то. Иной раз этот дьявол в собачьей шкуре, если особенно не в духе, не даст сбегать до ветру. Пожмешься, пожмешься и под хохот буровиков вновь лезешь на нары.
Но сейчас никто не засмеялся.
— Что-то нужно решать,— сказал буровой мастер.— Неровен час, кого-нибудь до смерти загрызет.
Начальник геопартии, сидевший за грубым самодельным столом, заваленным бумагами, повернул ко мне голову. Тоном приказа он сказал:
— В поселке подыщешь другого вожака. Сам не найдешь — от моего имени попроси начальника экспедиции. Он поможет. На покупку кое-что подбросит бухгалтерия, еще скинемся по трешке с брата. Так что особенно не торгуйся. Вопросы есть?
— А куда девать Бешеного?
— В расход. Бешеный — исчадие ада, его в живых нельзя оставлять. Да в поселке не стреляй: оштрафуют. В тайгу замани.
В партии он появился в конце сентября, когда на Северной Камчатке уже прочно лег снег, разбойничала пурга и стояли легкие первые морозы. Минуло две недели, как мы ездили на нарте. Смену, три человека, собаки развозили на буровые и обратно. Три буровые были разбросаны за четыре, семь и одиннадцать километров от барака; каждая работала в три смены. Весной, летом и осенью мы ходили на буровые пешком, дорога выматывала нас больше работы. Камчатское такси
собачья упряжка — домчит за считанные минуты; проехаться с ветерком на нарте — одно удовольствие; псы здорово выручали нас.
Однажды ночью меня разбудила грызня собак. Такое случалось довольно часто. Властолюбивые псы дрались за право подняться на высшую ступеньку иерархической лестницы — именоваться вожаком. Упряжка образовалась недавно из собак, приобретенных нами в разных поселках, и псы еще окончательно не решили, кто же будет их хозяином и повелителем. Пока с грехом пополам это почетное звание удерживала широкогрудая северная лайка по кличке Корф (так назывался поселок на Северной Камчатке, где буровики купили собаку). О том, как тяжко было ему главенствовать в упряжке, красноречиво свидетельствовали многочисленные шрамы и свежие раны, исполосовавшие тело северной лайки.
Обычно драка продолжалась минут пять—семь, не больше. Этого времени Корфу было достаточно, чтобы отбить атаки и осадить «претендентов на престол». Но сейчас грызня не прекращалась.
