Дело о черных орхидеях

У меня действительно было одно дельце, но, главное, мне хотелось смыться. Хотя благодаря паре прибыльных дел в начале года наш бюджет был в порядке на несколько месяцев, мне всегда было противно слушать, как Вульф отказывается от предложений. И не хотелось давить на него перед этими гибридами Хьюитта. Чтобы миновать толкучку, я отворил дверь с табличкой «Вход воспрещен» и спустился на один пролет по лестнице. Эта часть была закрыта для публики. На нижнем этаже я прошел сквозь джунгли упаковочных ящиков, каких то труб и баллонов, деревьев и кустов, не попавших на выставку. Затем свернул направо в коридор. Он тянулся по всей длине здания, но я знал, что где-то посредине есть выход. Слева вдоль стены в беспорядке стояли кадки и горшки с цветами. Справа запертые двери с табличками вели прямо к экспозициям. Пробегая мимо таблички «Ракер и Дилл», я послал ей воздушный поцелуи.
Наконец я вновь попал в основное помещение. Там стало еще теснее, чем полчаса назад, когда мы шли с Вульфом. Пробрался прямо к импровизированной сцене, обнесенной веревками. Эта часть выставки представляла собой громадный зал с островками экспозиций.
Протиснувшись между двумя зеваками, ожидавшими начала представления, я расположился рядом с низеньким служителем. Он стоял возле веревок, хмурясь на всю эту зелень.
– Хелло, Пит, – поздоровался я.
Он кивнул.
Я познакомился с Питом во вторник. Он мне не понравился. Очень даже не понравился. Тусклый взгляд и унылый нос придавали ему вид необщительного человека. Но он был гостеприимен и позволял мне чувствовать себя как дома.
– Ваши пионы симпатично выглядят, – сказал я, чтобы что-то сказать.
Слева от меня кто-то захихикал и сделал замечание, для моих ушей не предназначенное, но у меня хороший слух. Я строго посмотрел на хихикавших.
– Да, мэм, пионы, – сказал я. – Вы знаете, что такое цимбидия миранда? Нет? Я знал их еще в ту пору, когда не дорос до коленок моего дедушки. А вы знаете, что это фальнопсис?
– Нет, не знаю, но уверена, что вот это – рододендроны. Пионы! Пошли, Алиса!
Я посмотрел, как они возмущенно удалялись, затем повернулся к Питу.
– Простите, что выставил ваших посетительниц, но не их дело, если я предпочитаю называть их пионами. Что вы там разглядываете? Ищете признаки пожелтения Курума?
Он дернул головой в мою сторону.
– С чего вы взяли это пожелтение? – Он уставился на меня своими тусклыми глазами.
– Просто так. К слову. Я слышал, как Дилл рассказывал, что его экспозиция заражена. Интересно, распространяется ли это? Вам незачем смотреть на меня так. Я этой штукой не болею.
Его левый глаз закрылся, а правый продолжал смотреть.
– Когда это Дилл говорил?
– Да вот только что.
– Так. Я подозревал. – Он выпрямился, насколько ему позволял рост, и стал оглядываться по сторонам.
– Вы видели моего хозяина, мистера Апдерграфа?
– Нет, я только что пришел.
Пит ринулся с места, и я отправился следом. Но садовник свернул налево, а я пошел направо, миновал розарий и еще пару экспозиций и оказался у «Ракера и Дилла».
Толпа все прибывала. Было только четверть четвертого. Раньше чем через сорок пять минут они не станут вопить и наседать на веревки. Тогда Гарри приляжет отдохнуть, а Энн снимет туфли и чулки и опустит в воду ноги, равных которым определенно еще никогда не демонстрировалось на выставке цветов. Я занял позицию позади двух не слишком высоких дам. Сейчас Гарри что-то мастерил, а Энн вязала. То, над чем она трудилась, вряд ли могло мне пригодиться, но я интересовался не продукцией.
Она вязала, сидя на траве, будто на целые мили вокруг не было ни души, как актер Гарри и в подметки ей не годился. Он не смотрел на зрителей и уж конечно молчал, потому что задумана была пантомима, но движения и взгляды его выдавали, что он ни на минуту не мог забыть о публике.
Разумеется, я ревновал, но он раздражал меня и без того. Он был примерно моих лет и мазал чем-то волосы, чтобы они блестели. И еще он кокетничал. Одной из причин, по которой я обратил внимание на Энн, был случай во вторник, во время завтрака он накрыл ладонью ее запястье, а она выдернула руку, что отнюдь не было приглашением попробовать еще разок. Время от времени он все же предпринимал попытки, но она не обращала на них внимания, хотя и не догадывалась, что делает это для меня, – ведь мне пока не удалось поговорить с нею. Правда, она разрешает Хьюитту водить себя обедать и дарить орхидеи, что не слишком-то приятно, но не думаю, чтобы она особенно интересовалась едой – с такими-то ногами!
Вдруг Гарри вскочил и завопил: «Эй!» Это было первое слово, которое от него слышали.
Все, включая меня, уставились на него, застыв от удивления.
– Вы, Апдерграф! – вопил Гарри. – Убирайтесь оттуда!
Это был тот самый приятный молодой человек с серьезным подбородком, хозяин Пита. Он стоял в углу у края экспозиции. Срезав за веревкой веточку пиона, а может, лауреллии, он держал ее кончиками ножниц.
– Я об этом доложу! – не унимался Гарри.
Толпа задвигалась, забурлив от негодования, секунду я думал, что увижу суд Линча в качестве бесплатного развлечения на этой небывалой выставке цветов, но дело кончилось тем, что две женщины и какой-то мужчина бросились вдогонку за Апдерграфом. Хотите верьте, хотите нет, но Энн даже ни разу не взглянула в ту сторону и не пропустила ни петли в своем вязании. Прирожденная актриса.
На моих часах было двадцать пять минут четвертого. До великой сцены оставалось больше получаса. Я не мог оставлять Вульфа так долго одного и с великим сожалением потащился прочь. Возвращаясь прежней дорогой, я поискал глазами Пита, думая рассказать ему, как его хозяин был уличен в преступлении, но того нигде не было видно. Идя коридором, чтобы сократить путь, я заметил там особу, явно не относящуюся к регулярным посетительницам цветочных выставок. Она стояла возле двери с табличкой «Ракер и Дилл», симпатичная Маленькая штучка в сером пальто с маркой Четырнадцатой улицы на воротнике, в маленькой голубой шляпке и с зажатой под мышкой голубой кожаной сумочкой. Когда я приблизился, она взглянула на меня с сомнением.