Веслом по фьорду!

Пленницы дожидались новых супругов — викинги из Долины Зверя долго не держали рабов, они их продавали. Разумеется, в первую очередь женщин. Ибо кому же охота, чтобы по возвращении новая рабыня счастливо разболтала новой хозяйке, как именно, в какой позе и сколько раз её взял «верный» муж госпожи…
Торн, сын Айфона, был пьян и счастлив. Ел жареную баранину, жир каплями застывал на седеющей, некогда русой бороде. Запивая щедрыми глотками медовины из тяжёлого золотого кубка, он всё пристальнее присматривался к французскому вину и богемским ликёрам. Зала, полная победителей, гудела, рыгала и пыталась петь «Из-за острова на стрежень…».
Его сын, юный Гуннар, неспешно примерял плетёные стальные кольчуги из общей кучи секонд-хенда, нужных размеров не было.
— Отец, я первым взобрался на стену и сбросил трубача! Значит, мне полагается первым выбрать доспех и жену… Или парочку жён, как ты считаешь?
— Недоносок! — едва не поперхнувшись, ответил Торн. — Тебе просто повезло.
— Но, папа!
— Ещё немного, и план провалился бы! Как ты мог уронить кинжал?! Испугался? Тот гасконский лис на стене сразу почуял неладное. Хорошо, что у него куриная слепота…
— Это роковая случайность, па! Ремень перетёрся!
— О, великий Один, будь так любезен, брось в него сотню градинок покрупнее, чтобы не верещал!
— Перетёрся! Вот, сам смотри.
— Скажи, почему ты наказываешь меня таким потомством, Один? Ремень у него перетёрся! Послушай, Гуннар, может, я ещё должен тебе трусы менять и мыть голову раз в неделю? А ещё жениться он собирается!
Баранья нога застыла на пути ко рту. Кузнец покосился на чадо, раздумывая, то ли дать ему тумака, то ли и вправду женить. В кубке осталось ещё на пару глотков. Торн решил отложить решение, хмыкнул и заорал:
— Мы победили, братья!!! Вот — трофеи, вот — вино, у нас была славная битва. Друстара, этого полена в глазу викинга, нет его больше!
— Йоу! — ответил радостный хор.
— Скажи им, папа! Прочти им стих! — восторженно кричал Гуннар.
— Я вошёл в эту крепость, как нож в масло!
— Да, как он вошёл в неё! — поддержал хор слева.
— Я рубил их топором!
— И каким топором! — отозвался хор справа.
— Я собрал серебра и золота кучу!
— Как, уже собрал, и без нас?! — удивились и слева, и справа.
— Да ладно вам, это враки, просто стихи такие…
Кузнец нахмурился и замолчал.
— Папа начал писать стихи! — вновь обрадовался Гуннар.
— Заткнись! Просто вырвалось. И не смотри так. Я что, дурак, приносить себя в жертву на кромлехе? Для этого есть специально откормленные поэты. Ладно, неважно! Выпьем же за победу, бешеный сосунок! И, кстати, мотай на ус: стёганка из оленьих шкур намного прочнее и легче любого из этих железных платьев. Проверено.
Гуннар послушно отбросил кольчугу, принял наполненный родителем кубок и осушил его. Широкая улыбка озарила мрачное безбородое лицо.
— Вкусно!
Он стал мужчиной и воином, как герой любимых сказок Пламен Славянин. Пламен сильный, храбрый, тот самый, который кладёт великанов на лопатки и охмуряет самых красивых гномих. Сказки эти знала только мама Рея, а маме рассказывал дедушка Сезар, которого Гуннар никогда не видел. Рыжеволосый воин был куда круче летающего сына Карла, вечно пьяного похитителя инфантильных детей из дурацкой страшилки.
А хитрый Пламен мог бы угнать любого коня, даже восьминогого скакуна Слейпнира, принадлежащего Одину. Тут было на кого равняться, правда?
— Сынок, чего замечтался! Давай спой с нами! — весело заорал Торн. — Эй, Бьярни, сыграй-ка нашу песню на скрипице! Да погромче!
Первыми запели струны, а за ними слаженно подтянулся и крепкий мужской хор:
 
 
Голодные боги
 
вернулись домой,
 
был в Асгарде вечер,
 
мир и покой.
 
Им каши хотелось
 
овсяной поесть и
 
выхлебать мёду
 
бочек так шесть.
 
Наполнился ими
 
волшебный чертог,
 
и каждый на кухню
 
отнёс то, что смог:
 
икряную сёмгу
 
доставил Эгир,
 
а Фрейя — козлов
 
круторогих и сыр,
 
овсяной крупы
 
и суровых быков
 
им Тор подогнал
 
сорок восемь голов.
 
И так сделал каждый,
 
кто в Асгард пришёл.
 
Вдруг Фригг закричала:
 
«Похищен котёл!»
 
Она суетилась,
 
ключами звеня:
 
«Совсем закрутилась,
 
простите меня!
 
Я, право, не знаю —
 
висел в очаге,
 
я мыла его
 
накануне в реке!»
 
Сгустились бровей
 
непролазные чащи —
 
где же найти
 
котёл подходящий?
 
Знаем, что в Миргарде
 
есть молодец
 
по имени Торн —
 
превосходный кузнец!
 
И боги послали
 
к людям гонца
 
в Асгарда кущи
 
позвать кузнеца.
 
Раздвинулись тучи,
 
над фьордами ночь,
 
вот этот викинг,
 
что должен помочь.
 
Предстал перед ними,
 
не верит глазам.
 
«Умеешь?» — «Умею!»
 
«Тогда по рукам!»
 
Он молотом Тора
 
пластины клепал,
 
а Ньёрд ураганом
 
мехи раздувал.
 
И вот котелок
 
полон каши висит.
 
«Спасибо, норвежец,
 
что хочешь — проси!»
 
Просил он удачи в
 
дальних краях,
 
попутного ветра
 
и рыбы в снастях.
 
Чтоб новые земли
 
с высокой травой
 
встречали ладью
 
с безземельной семьёй.
 
Чтоб каждый поход
 
приносил серебра,
 
а мёд на пиру
 
веселил до утра,
 
чтоб в Миргард его
 
вернули тотчас.
 
Сказано — сделано,
 
он среди нас!
 
Будем же вместе,
 
лихие бойцы,
 
старые волки
 
и злые мальцы!
 
Боги ведут
 
нашу дикую рать,
 
мы не позволим
 
богам голодать!
 
 
* * *
А где-то далеко-далеко бьющийся в экстазе Реас вне себя проорал застольную песню викингов не своим голосом и без чувств упал на влажные от пота подушки. Вот уже пятнадцать лет подряд в доме на холме творилось неладное. Герцог Делян Пощаков постепенно отошёл от государственных дел, и теперь все заботы его заключались в поиске новых и новых врачей для единственного ребёнка.
Реас превратился во взрослого тридцатилетнего мужчину, но это, пожалуй, всё, что можно было бы сказать о нём хорошего. В остальном он являл собой пример загадочной болезни, которой не успели дать названия, а лечили его чем придётся — врачи предпочитали честному отказу от медицинских услуг подолгу водить богатого клиента за нос, а затем с прискорбием объявляли, что случай «чрезвычайно запущенный и осложнённый клинически». Получив расчёт, исчезали, а их место занимали другие. Которые также исчезали с набитыми кошельками и неопределённым диагнозом…