Черный меч царя Кощея
Пушкинское «авось», помноженное на шиллеровский романтизм, дало волю фантазии, и уже через полчаса территорию Немецкой слободы покинуло двое молодых фройляйн под опекой морщинистой, строгой фрау бонны. Не берусь судить о себе, ну, кроме того что в длинной юбке реально прохладнее и ноги покрываются гусиной кожей, а вот Митька был хорош. Этому подлецу всё к лицу.
– Эх, тока и жаль одна, что никто меня такую красивую не видит, – вздыхал он, смачно похрустывая капустным листом.
– Руку из декольте вынь, извращенец, – уже в третий раз попросил я.
Митяй вздохнул, в последний раз оторвал ещё по листочку от двух здоровенных кочанов, имитировавших ему грудь, и продолжил:
– А тока мне всё равно не ясно, как мы Бабуленьку-ягуленьку вызволять будем?
– У нас есть план.
– Ознакомиться бы хотелось…
– Хороший немецкий зольдат не задаёт вопросов, он выполняет приказ! – строго напомнил Кнут Гамсунович, печатая шаг, так что только кружева чепчика вздрагивали.
– Да знаю я, знаю, просто поговорить хотелось. А то чё интересного? Капусту есть нельзя, юбку задирать нельзя, спину чесать нельзя, парик снимать нельзя, а у меня под ним вся макушка вспрела…
– Митя, не капризничай, ты не девушка!
– Уже?!
Я забодался с ним препираться, а пинать коленом болтливую «подружку» нордической внешности, арийского роста, с широкой славянской мордой мне не позволял строгий взгляд Кнута Гамсуновича. Он ещё не протрезвел, но и, возможно, поэтому искренне наслаждался игрой в бабушку. Ему вся эта дешёвая театральщина явно нравилась, и, когда мы дошли до царского двора, где на нас вылупились трое дежурных стрельцов, немецкий посол начал первым:
– Гутен морген, мои храбрые друзья! Дас ист фрау Немец-перец-колбаса. Принесли передачу соседке Бабе-яге на гауптвахт. Эти цвай юные, скромные арийские фройляйн со мной!
– Э-э… дык в тюрьму, что ль? – неуверенно переглянулись трое бородачей.
Мы дружно кивнули. Стрельцы осторожно улыбнулись, мы с Митей тоже. Мужики чуток подуспокоились, нервозность ушла: в конце концов, две девушки и одна неагрессивная старуха в капоре – это ж не страшно, правда?
– Вы нас проводить, я? – подкрашенными губками улыбнулся посол, поправляя на носу круглые очки.
– Не, нам пост покидать нельзя.
Мы с Митей усилили улыбки. Стрельцы пошушукались и приняли компромиссное решение: старший ведёт «старушку к подружке», мне разрешили её сопровождать («вдруг по пути рассыплется?»), а Митя останется у ворот двух оставшихся стрельцов капустным бюстом номер восемь радовать.
Всё-таки простой у нас народ, невзыскательный. Юбка есть, талия есть, титьки по пуду, на лицо уже никто и не смотрит. Хотя, честно говоря, всё равно девушка из нашего младшего сотрудника получилась вполне себе симпатичная, голубоглазая, румянец во всю щёку, и ресницы густо сажей унавожены. Вечерняя косметика, непробиваемый стиль, всегда работает.
– Вы побыстрее там, – тихо прошептал он мне на ухо.
– Ты тоже тут… не перекокетствуй, – напутствовал я, и Кнут Гамсунович твёрдой рукой повлёк меня через царское подворье за старшим стрельцом. Тот оказался человеком солидным, обстоятельным, мы за ним были как за каменной стеной. Единственное, что как-то очень уж навязчиво расписывал, как тяжко мужику жить без бабы…
– Сам-то я ужо, поди, шестой год как вдовец. Непьющий, то есть умеренного потребления, по святым праздничкам, а так ни-ни. Дом-то в порядке содержу, попривык, служба вольностей не позволяет. Баловства сам не люблю, возраст не тот. Детишки-то взрослые уже, из родительского гнезда давно улетели, а я так думаю, что всё одно негоже мужику без женской ласки. Так оно вроде по-божески будет, да и жалованье у нас хорошее. А в Немецкой слободе, поди, бабы пообразованней наших будут, верно?
Наивная душа, Кнут Гамсунович активно поддерживал разговор, не видя, что его банально «клеят». Хотя, в отличие от Митькиного образа, ни груди, ни длинных ресниц, ничего примечательного – сухая, строгая, военизированная немецкая «фрау» солидных лет и не без фантазии. Особенно когда выпьет, как оказалось…
– Вот подвалы тюремные. – Стрелец остановился у входа в подземелье.
Охраны не было, там двух здоровущих цепных псов по уши хватало. Настоящие волкодавы, с такими и на медведя можно.
– Гут пёсики? – осторожно пробормотал немецкий дипломат, всей трезвой частью мозга догадываясь, что верить умильным собачьим мордам не стоит.
– Да ты иди, не боись, женщин не трогают, – с улыбкой приободрил бородач. – Опять же хозяйство у меня хорошее. Так к чему речь-то…
Доверчивый Кнут Гамсунович рискнул-таки сделать шаг вперёд и едва успел спасти своё «хозяйство». Страшные челюсти лязгнули вхолостую, не дотянувшись на какие-то считаные сантиметры. Псы разочарованно переглянулись и, жалобно скуля, попросили дать им второй шанс. Посол молча выдвинул меня на своё место.
– Майн киндер отнесёт передачу моей подруге, яволь?
Стрелец даже тихо обрадовался, а я к псам подошёл спокойно. Мы с ними не первый день знакомы, они меня в любом костюме узнают. Страшные собаки сразу завиляли хвостами, стали лизать мне руки, ластиться и подставляться под поглаживания.
Я ещё раз оглянулся, подмигнул Кнуту Гамсуновичу и сдвинул засов на двери. Разумеется, настоящих тюрем на царском дворе не было. Государевых ослушников сажали вот в эти самые подвалы, где раньше у деда нашего царя действительно была пыточная. Я там сам сидел и Митька тоже, да и вообще кто только не отметился. Теперь, видимо, наступила очередь сотрудницы нашего отделения. Надеюсь, ненадолго…
– Бабуль, вы в порядке? – У меня дрогнул голос при виде маленькой сгорбленной фигурки в чёрном, тихо сидящей на охапке несвежей соломы.
– А что ж со мной сделается, Никитушка? – ровно ответила бабка, на раз просекая мой маскарад. – Один пришёл?
– Нет, с Кнутом Гамсуновичем. А Митька у ворот стрельцов отвлекает.
– Не стрельцов бояться надо, не они нам враги, не их решением меня, заслуженную оперативницу, без суда, без следствия под замок посадили…
– Бояр не было, – припомнил я. – Вообще весь двор пустой. Похоже, что после отъезда царя они резко расслабились и преспокойно пьянствуют по домам.
– Ну тады грех случаем не воспользоваться. Побег так побег, – решительно привстала Баба-яга. – Дай тока мне до дому добраться, а ужо оттуда я им всем такую кузькину мать покажу! И Кузьку, кстати, тоже!
– Не возражаю. Только «за». Меня пригласите полюбоваться?
Бабка улыбнулась столь чарующей улыбкой, что у меня сердце похолодело от страха. И не то чтоб я её боюсь, да? Мы же не первый год работаем вместе, она меня за внука держит, и как бы ни ссорились, но всерьёз руки на меня она никогда не поднимала. Мы вышли из подвалов плечом к плечу, пылающий взор Яги был полон мести.
– Ну слава богу, – встретил нас возрастной стрелец. – Покидаете нас, бабушка? А двери-то закрыть не забыли?
Я хлопнул себя по лбу и кинулся назад, закрывать. Правильно, если завтра сюда кто-то из бояр сунется, пусть лучше думает, что узница просто исчезла. Испарилась, улетучилась колдовским способом – в конце концов, кто ж не знает, на что способна Баба-яга…
Он с почётом проводил нас обратно до ворот, где двое молодых стрельцов уже почти дрались из-за девичьей Митиной улыбки. А улыбался он лишь потому, что капустные кочаны вниз скользили, и ему приходилось постоянно их ловить и поправлять. Одно движение к «грудям» – одна улыбка, стрельцам нравилось.
– Уходим, – быстро бросил я, не сбавляя шага.
Митя послал парням воздушный поцелуй и, качая бёдрами, пустился за Ягой и Кнутом Гамсуновичем. А меня на минутку перехватил за рукав бородач:
– Ты, энто дело, участковый, не серчай на наших, мы люди подневольные.
– Хорошо.
– И там… ежели что… замолви словечко фрау немецкой. Уж больно видная баба, приглянулась, аж сил нет…
Я только тут и понял, что собственно мой маскарад никого особенно не обманывал. Даже обидно чуточку. Как по моему личному мнению, так я играл по системе Станиславского, старался проникнуть в образ – непросто выглядеть настоящей девицей из Немецкой слободы, но и… тьфу! Какая, блин, разница, если даже у пьяного немецкого дипломата это получилось лучше! Позор на мою милицейскую голову…