Пятнадцать суток за сундук мертвеца
—Афоня, где мои брюки?!
Я натянула одеяло на голову и попыталась сосредоточиться на сне, который мне снился. В этом самом сне один популярный телеведущий признавался в любви и бросал к моим ногам все богатства мира.
— Я тебя спрашиваю или Пушкина?! — вновь вернул меня к действительности голос вреднейшего существа по имени Клавдия.
Клавка — моя сестра по папенькиной линии. Она на год младше меня, но вредности в ней хватит на все страны СНГ. И еще всем соседям останется.
Вообще-то, год назад я была уверена в своем сиротстве. Папашку я не помнила совсем. Он бросил маму, когда я только родилась, наградив предварительно довольно глупым имечком Афанасия. С таким именем мне хорошо жилось только в яслях. После выхода одного известного фильма, который быстро стал любимым у всего народонаселения, моя спокойная жизнь кончилась. Друзья, подруги, приятели, одноклассники и однокурсники на полном серьезе заявляли:
— Афоня, ты мне рупь должен! — и тут же добавляли: — Нет, два.
Сперва я бесилась и пыталась колотить обид-чиков. Но потом научилась философски относиться к нападкам и предпочитала отшучиваться.
Клавка появилась через полгода после смерти мамы.
В один не совсем прекрасный вечер звонок в дверь оторвал меня от проверки тетрадей с сочинениями любимых балбесов. (Я преподаю русский язык и литературу у старшеклассников в гуманитарном лицее.) В полной уверенности, что явился один из балбесов, забывший вовремя сдать тетрадь, я нацепила суровое выражение на лицо и распахнула дверь. На пороге стояло небесное создание с голубыми глазами и белобрысое.
Если бы я знала, что внутри этого создания находится вечный двигатель, то захлопнула бы дверь и подперла ее тумбой для обуви. Но тогда я этого не сделала, за что теперь и расплачиваюсь.
— Афанасия? — создание моргнуло и оскалилось. Должно быть, это означало улыбку. — Афанасия Клюквина?
Я оторопело кивнула.
— Клавдия, — представилась белобрысая. — Клавдия Клюквина.
Не спрашивая разрешения, Клавдия Клюквина просочилась в квартиру, таща за собой огромную спортивную сумку с надписью «Гавайи».
— Ты кто? — я снова обрела дар речи, обалдевая от такой бесцеремонности гостьи.
— Я твоя сестра, — бесхитростно сообщила Клавка.
— Ты уверена? — осторожно уточнила я.
— Ага. Сергей Клюквин тебе знаком?
Еще бы! Это мой незабвенный папаша. Я нахмурилась:
— Его здесь нет. И вообще-то, я папеньку ни разу не видела, не помню и знать не желаю!
Клавдия достала из баула домашние тапочки, переобулась и заявила:
— Я полностью тебя поддерживаю! Папа наш — гад редкостный. Ты даже представить не можешь, сколько Клюквиных по бывшему Союзу бродит! Папенька постарался. А что сделаешь? Любил он слабый пол, до последнего часа кобелился!
Я снова впала в ступор. Ничего себе! До сегодняшнего вечера я была уверена в собственной эксклюзивности, а теперь оказалось: родственников у меня, что поганок в лесу. Я не на шутку перепугалась. А ну как они все ко мне в гости нагрянут?!
После недолгих расспросов, во время которых Клавка сноровисто приготовила ужин практически из ничего, выяснилось, что папенька помер. Какое-то время он скитался по белу свету, оставляя детишек в самых отдаленных уголках нашей необъятной родины. Однако здоровье ухудшилось, и он осел у матери Клавдии. Во время редких просветлений от приступов белой горячки он сообщил Клавдии о наличии в столице у нее родной сестры Афанасии. И вот теперь Клавка приехала покорять Москву в полной уверенности, что уж кровная сестренка пропасть не даст.
— Так я у тебя поживу? — спросила Клава.
В принципе, я очень хотела ей отказать. Но, видимо, под влиянием сытного ужина мой язык брякнул:
— Конечно, живи. Мне не жалко!
С тех пор Клавдия и живет у меня. Я не жалуюсь и даже успела ее полюбить. Она, как настоящая женщина, могла сотворить из ничего салат, скандал и шляпку. Кроме того, все хозяйственные заботы Клюквина-младшая взяла на себя. А я и не возражала! Моя работа требовала слишком много сил и времени. Ни на личную жизнь, ни на домашние хлопоты их не хватало. Единственный, на мой взгляд, недостаток Клавки — это способность рассовывать свои вещи по разным углам и тут же забывать, что куда положено. Причем касалось это только ее вещей. Мои находились всегда в полном порядке и на своих, строго определенных Клавдией местах.
Вот и сейчас Клюквина-младшая носилась по квартире в поисках своих брюк и мешала моим романтическим грезам.
— Афоня, вставай, в школу опоздаешь! — взывала к моей гражданской совести сестра. — Черт, где же брюки?!
— У меня каникулы, — напомнила я, окончательно распрощавшись с душкой телеведущим, но из принципа не желая вылезать из-под одеяла.
— У тебя педсовет, — напомнила Клавка.
Я мысленно пожелала ей провалиться ко всем чертям и, не открывая глаз, потащилась в ванную. По пути мне то и дело попадались какие-то предметы. Наконец я добралась до места, разлепила глаза и уставилась на себя в зеркало. Оттуда на меня взирала заспанная физиономия с всклокоченными и торчащими во все стороны волосами.
— И что ты во мне нашел, милый? — спросила я героя своих сновидений.
Признаюсь: сама в себе я находила мало интересного. Худая, невысокая, с вредным характером... Неудивительно, что влюбляются в меня только учению!. Парни постарше лишь снисходительно взирают и так же снисходительно дружат. Для них я всегда была и есть лишь Афоня и «свой парень».
«Ну и черт с вами!» — однажды решила я. Как ни странно, но педагог из меня получился отличный. Дети меня любили, к предмету относились с уважением, коллеги ценили, а начальство боготворило. Если бы я сегодня не явилась на педсовет, то никаких карательных мер не последовало бы. Зато можно было выспаться хорошенько. Но бдительная Клавдия серьезно подходила к процессу моего воспитания и расслабляться не давала. Она однажды и навсегда уверовала, что без нее я пропаду от своей безответственности и заработаю язву желудка. В последнее время Клавка загорелась идеей обустройства моей личной жизни, а заодно и своей. Почти каждый вечер она предлагала мне кандидатов. Где Клюквина их брала — ума не приложу. Как я ее ни пытала, Клавка молчала, как легендарный Сергей Лазо перед паровозной топкой.
Я вполуха слушала Клюквину, поглощая блинчики с творогом и одновременно наблюдая за своей безмолвной подружкой Тырочкой. Тыра — это моя морская черепашка. Маленькая такая, полосатенькая и с красной головкой. Словом, красавица, да и только! Тырочку мне в прошлом году подарили мои балбесы на какой-то очередной праздник. Я мысленно поблагодарила господа за то, что изобретательные детки не приволокли в по-дарок медведя гризли или варана с острова Комодо. Они, как известно, достигают чудовищных размеров. А Тырочка что? Она очень даже безобидная рептилия. В ней есть одно очень ценное качество — Тыра всегда молчит. Я настолько прониклась любовью к черепашке, что уже и не мыслю существования без нее. Летом я выставляю ее на балкон дышать кислородом прямо вместе с аквариумом. С приходом осени пришлось завести походную банку и выгуливать подружку не более пятнадцати минут в день. Прогулки с Тырочкой способствовали улучшению цвета моего лица и знакомству со всеми собачниками нашего двора.
— Афоня, ты меня слышишь? — ворвался в мое сознание голос Клюквиной.
Я, разумеется, ее не слышала. Но признаться в этом значило бы навлечь на свою голову поток обиженно-воспитательных сентенций.
— Конечно, слышу! — воскликнула я с энтузиазмом.
Та удовлетворенно кивнула:
— Хорошо. Значит, сразу после педсовета идешь домой. Будем приводить тебя в порядок.
Тут стало ясно, что напрасно я пропустила первую часть выступления сестрицы, зато вторая часть меня озадачила и огорчила. Как раз сегодня мы с коллегами по работе устраивали небольшой междусобойчик. Нужно же отметить в тесном педагогическом кругу наступление долгожданных каникул. Да и в порядок меня приводить, пожалуй, не стоило: лучше все равно не станет, а навредить можно запросто. Как сообщить об этом Клавке, я не знала. Поэтому беспокойно заерзала на табуретке.