Семь божков несчастья
— М-м-м… Боюсь, он не может подойти к телефону.
— Почему? Его нет дома? А как же вы проникли в его квартиру?
— Вообще-то, Петр Петрович дома, только как бы и нет его. Словом, он труп, — я наконец смогла произнести правду.
В эфире повисло продолжительное молчание. Я будто даже видела, как Ицхак Соломонович рвет на себе галстук и удивленно моргает своими колючими глазками.
— Нехорошая шутка, барышня, — сдавленно молвил Зильберштейн. — Я так понимаю, договоренности вы не соблюли. Будьте любезны, оставайтесь у Петра, милиция скоро приедет.
— А мы как раз милиционеров и ждем! — порадовала я антиквара. — И еще «Скорую».
На этот раз молчание длилось еще дольше. За это время Лизка выплыла из кабинета Симкина с довольной физиономией и хотела было поделиться новостями, но я сделала страшные глаза и показала ей кулак. Не думаю, что подруга впечатлилась, но зато поняла, что сейчас лучше рта не открывать. Молчание антиквара уже начало тяготить: с минуты на минуту ожидается прибытие милиции, а нам еще надо было ликвидировать следы нашего пребывания в квартире покойного и прикинуться бедными напуганными овечками. И кстати, неплохо бы решить, что следует говорить органам, а о чем лучше промолчать.
— Э-э… девушка… как вас там?
— Виталия, — с готовностью подсказала я.
— Ну да, Виталия. Я так понимаю, что до Петра вы все же доехали, раз я с вами говорю по его домашнему телефону…
Мне почудилось, будто Зильберштейн разговаривает со мной, словно с малолетним ребенком-дауном. Это показалось обидным, оттого я сердито засопела в трубку. Впрочем, Соломоныч не проникся. Он продолжал говорить вкрадчиво и настороженно:
— Но по какой-то причине вы нэцке ему не отдали. Я могу поинтересоваться, по какой?
Ну, и у кого из нас проблемы с головой? Уж точно не у меня!
— Говорю же вам, Петр Петрович сейчас уже не с нами! — досадуя на бестолковость антиквара, воскликнула я.
— Как вы попали в его квартиру?
— Соседка нас впустила.
— Соседка?
— Да! Она с Гейтсом гуляла, а тут мы. Мы с Лизкой малость подрастерялись — вы же не сказали номер подъезда. Кто ж знал, что Симкин в «китайской стене» живет?
— Короче, пожалуйста, — нетерпеливо попросил Ицхак Соломонович. Чувствовалось, что терпение у него на исходе. А чего, спрашивается, так тревожиться? Я и так излагаю в предельно краткой форме. Ладно, хочет покороче — сделаем!
— Мы вошли, а Петр Петрович в кабинете за своим столом сидит. Мертвый… — зловеще сказала я.
— Мертвый сидит? — уточнил Зильберштейн.
— Ага. Словом, мы с Лизаветой думаем, что его убили. Теперь вот сидим и ждем ментов. Ой, в смысле милиционеров.
— Говорил же, оставьте Хотэя мне! — в величайшей досаде воскликнул Зильберштейн, но тут же спохватился и задал главный (разумеется, для него) вопрос: — А что с остальной коллекцией?
Ответа на него я не знала, потому как пресловутую коллекцию даже и не видела. Впрочем, ответить все равно не получилось бы — входная дверь открылась, и моему взору предстали сперва зеленоватая от испуга соседка с истошно орущим Гейтсом, а потом и долгожданные органы в лице неулыбчивого майора лет сорока и двух сержантов с автоматами весьма угрожающего вида. Я имею в виду автоматы, конечно, сами парни были довольно симпатичными, но по долгу службы хмурились и, кажется, готовы были сию секунду нас арестовать. За их спинами с потерянным видом топтался какой-то мужик с невероятно длинным носом. Одет он был в штатское, но отчего-то ощущалось, что он тоже из органов. За ним маялась толстая тетка в линялом халате и мужик в серой майке, которая, как ни старалась, не могла скрыть бесформенного пивного брюха.
Дальнейшие события я помню лишь приблизительно, потому что пребывала почти в бессознательном состоянии. Только после того, как тело Симкина вынесли из квартиры в черном полиэтиленовом мешке, а потом кто-то сунул мне под нос ватку с нашатырем, я смогла вернуться к действительности и обнаружила себя сидящей на кухне с сигаретой в руке, хотя до этой минуты не курила и запаха дыма не выносила.
— Как вы себя чувствуете? — казенным голосом поинтересовался майор.
Я помнила, что милиции по возможности надо говорить правду, поэтому честно призналась:
— Голова болит, — на что майор, грустно улыбнувшись, порадовал:
— Раз голова болит, значит, она еще на плечах. Пока.
Что-то я не поняла: это шутка такая или противный мужик делает прозрачные намеки? А может, успокаивает? Я с надеждой заглянула в глаза милиционера, но ничего хорошего там не нашла, и оттого закручинилась пуще прежнего.
— Меня зовут Иван Иванович Сидоров. Я следователь… Впрочем, название отдела и отделения вы все равно не запомните. Итак, хотелось бы задать вам несколько вопросов, касающихся смерти гражданина Симкина, а главное, получить на них развернутые ответы.
Я беспомощно всхлипнула и поискала глазами Лизавету. Ее поблизости не оказалось. Полагаю, она тоже сейчас имела неприятный разговор с органами. Мысль покаяться уже родилась в моей голове, но тут с воплем: «Это они его убили!» в помещение ворвался Соломоныч.
Даже не переведя дух, он с ходу начал давать показания. Я слушала его и отчетливо понимала — остаток своей жизни проведу за колючей проволокой.
По словам Зильберштейна, выходило, будто мы с Лизаветой — главные злодеи и кровожадные убийцы. Мы, оказывается, убили уважаемого Петра Петровича с целью завладеть его уникальной коллекцией нэцке. После чего имели наглость заявиться лично к нему, Ицхаку Зильберштейну, лучшему другу Симкина, с просьбой оценить одну из украденных нэцке.
— Они придумали совершенно нелепую историю про какие-то пещеры. Они меня загипнотизировали. Да-да, теперь я понимаю, почему я им поверил. Арестуйте их немедленно, товарищ майор! Только будьте осторожны, а то они и вас загипнотизируют, — закончил Соломоныч, с ненавистью глядя в мою сторону.
— Жулик! — ухмыльнулась я, выслушав словоблудие антиквара. — Сам хотел Хотэя к рукам прибрать, да только Лизка не позволила. У нее глаз — алмаз, пройдох с первой попытки определяет. Товарищ майор, — обратилась я к органам, — этот тип, то есть господин Зильберштейн, давно зуб точит на коллекцию Симкина. Как увидел у нас Хотэя, аж затрясся весь. Я сильно подозреваю…
Сперва мне показалось, что на кухне что-то взорвалось, но когда я открыла глаза, оказалось, это майор шибанул кулаком по кухонному столу. Стол у Симкина оказался не приспособленным к таким перегрузкам, поэтому обрушился на пол со страшным грохотом.
— Товарищ майор! — вбежал один из сержантов. — Оружие нашли. Стандартный ПМ. Гильзу ищут…
— Убийцы! — прошипел Соломоныч, с ненавистью глядя в мою сторону. — Арестуйте их, товарищ майор!
— Еще неизвестно, кто из нас убийца, — парировала я, посмотрев на антиквара с неменьшей «приязнью».
Милиционер собрался было еще раз шарахнуть по столу и даже сжал кулак, но тут вдруг обнаружил, что молотить уже не по чему, поэтому он ограничился лишь грозным рычанием:
— Молчать!
Мы с Соломонычем разом умолкли, но продолжали буравить друг друга взглядами, полными ненависти.
— Значит, так, — распорядился майор, — вы, гражданин, подождите покуда. Мы с девушкой побеседуем, а там, глядишь, и до вас очередь дойдет. Итак? — обратился ко мне следователь, когда Зильберштейн нас покинул.
Вздохнув, я приступила к покаянию. Рассказ вышел коротким, но интересным и складным. Во всяком случае, майор слушал, не перебивая.
По моим словам, выходило, что фигурку Хотэя мы с Лизаветой чисто случайно нашли в пещере, подумали, что она представляет историческую ценность, и решили вернуть ее хозяину, который наверняка горевал о пропаже. Да вот незадача — опоздали малость…
О найденных в пещере трупах я, разумеется, промолчала: чего ж о них говорить, раз все равно от парней ничего не осталось? Да и не пролезли бы менты через клизму при всем своем желании!
Майор задал еще несколько малоинтересных вопросов, но меня порадовал тот факт, что он заинтересовался Зильберштейном. Будет знать старый мошенник, как оговаривать честных людей!