Истории о Рыжем Ханрахане

Стоял рядом с ним куст, так же щедро цветший, как и прочие в тот день, и порыв ветерка бросил на его плащ белые лепестки. — Цветы мая, — проговорил он, собирая их в ладонь, — вы не знаете старения, потому что умираете в расцвете красоты; и я вложу вас в свои стихи, чтобы благословить навечно.
Тут встал он и сорвал с куста веточку, и понес в руке. И все же выглядел Ханрахан в тот день старым и дряхлым, сгорбившись и опустив помутневшие глаза.
Когда он пришел в свою хижину, там никого не было, и он вошел и прилег на кровать, как делал обыкновенно, собираясь составить песню или проклятие. Недолгое время заняло у него сочинение на этот раз — так горяч был гнев, сила проклинающего барда. Составив стих, он задумался, как бы распространить его по всей округе.
Пришли к нему несколько учеников, желая узнать, будет ли сегодня урок; и Ханрахан сел на скамейку у очага, а дети встали кругом.
Ожидали они, что Ханрахан вытащит Вергилия или молитвенник, или букварь, но вместо того он поднял веточку боярышника, которую все держал в руке. — Дети, — объявил он, — сегодня у вас будет особенный новый урок.
— Вы сами и все прекрасные люди в сем мире подобны этим цветам, а старость — это ветер, который приходит стрясти лепестки. Я составил проклятие Старости и старикам, а вы слушайте и заучивайте его. — И вот что он проговорил:
 
 
      Оуэн Ханрахан, дряхлый поэт, в этот майский день молодой
 
      Свою голову горестно проклял, ибо стала она седой.
 
      Проклял пестрого он орла, что в глуши Беллиголи живет,
 
      Ибо старше тот всех на земле, и познал много бед и забот.
 
      Проклинает и старый тот Вяз, что запомнил начало веков,
 
      У Ступеней угрюмо растущий, у пустынной Двери Ветров.
 
      Проклинает он серую Щуку, что в Даргане влачит плавники,
 
      Потому что в боках ее древних остроги торчат и крючки.
 
      Проклят будь старикан Педди Бруэн, что живет у Колодца Невест,
 
      Потому что башка его лыса, а в душе его нет целых мест.
 
      Проклят будь Питер Харт, сосед, и дружок его — Майкл Гилл,
 
      Потому что врут они вечно, а закончить вранье нету сил.
 
      Проклят будь и Шемус Кулинан, пастух из Зеленой Земли,
 
      Потому что кривы его руки, ну а вместо ног — костыли.
 
      Старикан Педди До, ты отныне мрачным Севером проклят навек,
 
      Ты, решивший седою башкою лечь на грудь, что бела как снег.
 
      Ты, решивший сломать сладкий голос и милое сердце разбить,
 
      Будешь проклят до тех пор, покуда твоей жизни не кончится нить.
 
      Но восславит поэт цветочки, ведь они в этот день молодой
 
      Красотой расцветут, и до смерти будут нам сиять красотой.
 
 
Он повторял эти стихи детям, строчка за строчкой, пока каждый не смог пересказать хотя бы часть, а самый смышленый и все стихотворение.
— На сегодня довольно, — сказал он им тогда. — Теперь вы должны пойти по домам и петь эту песню, на мотив "Связок тростника", каждому встречному, а потом и самим упомянутым в ней старикам.
— Я готов, — откликнулся один из детей. — Я хорошо знаю старика Педди До. На последний Иванов день мы спустили ему мышь в камин, но ЭТО будет повеселее мыши.
— А я пойду в город Слайго и спою на улицах, — сказал другой.
— Правильно, — отвечал Ханрахан, — и дойдите до Буроу, передайте Маргарет Руни и Мэри Джиллис, что надо петь эту песню, и пусть поют ее все нищие и бродяги, сколько смогут. — Дети выбежали, гордясь и спеша свершить пакость, распевая на бегу, и понял Ханрахан — теперь его точно услышат все.
Следующим утром он уселся у двери хижины, следя, как по двое и по трое пробираются к нему меж деревьев ученики. Поячти все уже подошли, и он стал отмечать место, на котором стоит солнце, чтобы знать, когда кончить урок; но тут услышал он звук, подобный гудению пчел в воздухе или шуму подземной реки в пору половодья. Вскоре он узрел толпу, поднимавшуюся к хижине от дороги, и заметил, что состояла она сплошь из стариков, которых вели Педди Бруэн, Майкл Гилл и Педди До, и что у всякого в руках была дубина или крепкий сук. Когда они увидели его, то вздели вверх свои палки — словно это буря взволновала лес — и побежали на него, семеня слабыми ногами.
Он, не медля, помчался вверх по холму, пока не скрылся от их глаз.
Некоторое время спустя он вернулся, прячась в зарослях утесника, пробираясь вдоль канавы. Когда взору открылась хижина, он увидел, что старики толпятся вокруг нее, и один кинул на крышу пук горящей соломы.
— О горе, — сказал он. — Я восстановил против себя Дряхлость, Слабость и Болезненность, и теперь должен вновь скитаться. И, о Пресвятая Царица Небесная, — добавил он, — сохрани меня от Орла Беллиголи, от Ясеня со Ступеней Чужака, Щуки из озера Дарган и от горящей соломы их побратимов, Стариков!
  
Видение Ханрахана
 
В месяце июне показался Ханрахан на дороге близ Слайго, но не вошел в город, а отправился к Бен Бальбену; думы о прошлом овладели им тогда, и не было желания видеться с обычными людьми. Продвигаясь, он напевал под нос песню, пришедшую к нему в одном из снов:
 
 
      Старухи — Смерти коготь
 
      Нас не достанет там,
 
      Где льет Любовь сиянье
 
      Подземным городам;
 
      Там и цветы, и фрукты
 
      Весь год доступны нам,
 
      Там реки светлым пивом
 
      Бегут вдаль по полям.
 
      Старик в волынку дует,
 
      Лес вырос золотой,
 
      Царицы — очи-льдинки —
 
      Идут плясать толпой.
 
 
 
      Сказал лисенок малый:
 
      "Где мира боль и зло?
 
      Мне солнышко смеется,
 
      Луна берет в седло!"
 
      Но рыжий лис воскликнул:
 
      "О, не садись в седло!
 
      Ты мчишь в подземный город,
 
      А он — для мира зло!"
 
 
 
      Там все в высокой страсти;
 
      Чтоб биться веселей,
 
      Они мечи снимают
 
      С сверкающих ветвей;
 
      Но кто упал, сраженный,
 
      Вмиг восстает опять:
 
      Как хорошо, что людям
 
      Об этом не узнать.
 
      Ведь… ох, крестьянин сильный,
 
      Что знает только труд,
 
      От зависти иссохнет,
 
      Как треснувший сосуд.
 
 
 
      Вот Михаил снимает
 
      С сучка златой свой рог,
 
      Дудит в него негромко —
 
      Мол, выпекся пирог,
 
      А Гавриил вернулся
 
      С рыбалки — и рассказ
 
      О чудесах заводит,
 
      Зовет в дорогу нас.
 
      Поднимет древний кубок
 
      Серебряный, и пьет,
 
      Пока не ляжет, пьяный,
 
      Меж звезд на небосвод.