Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллю

— Фрёкен Лунде. Но лишь после того, как полковник Лунде и Виктория долго молча смотрели в пространство. Очевидно, фрёкен Лунде решила, что ей надо что-то сказать. Она наблюдательный свидетель. Она в точности запомнила, как была одета фру Люси Лунде и когда она вышла из дому.
— В общем, это происшествие никак на них не отразилось?
— С виду нет. Они люди старой школы. А старая школа требует умения владеть собой. Мне сдается, что весь клан Лунде — да, весь клан Лунде — считает неприличным, чтобы в их кругу происходило что-то неподобающее.
— Неподобающее?.. — переспросил я. — Хм-хм. А как насчет двух неудавшихся убийств и одного исчезновения?
На столе Карла-Юргена зазвонил телефон. Пока он слушал, что ему говорили, я разглядывал его лицо. Меня снова поразило, как он устал и осунулся.
— Сейчас буду, — сказал он.
— Что случилось? — спросил я.
— Ничего. На этот раз ничего. Просто меня вызывают по делу. И срочно. Извини меня, Мартин.
— Само собой, — сказал я. — Ну я пошел. Я намерен сам заняться розысками Люси Лунде.
Я поехал в Норвежскую оперу. Большинство артистов не слышали о Люси Лунде, кое-кто все же слышал, несколько человек ее помнили, но те, кто помнил, не видали ее с тех самых пор, как она — более двух лет назад — вышла замуж. Вдобавок полиция уже побывала в Норвежской опере.
Я заехал в правление Общества любителей поэзии — хотел увидеть тех двух унылых лириков и автора детективных романов. Оба лирика были на службе в редакциях своих газет. Один писал статью о сбыте яиц в канун пасхи, другой — отчет о заседании стортинга. Они уныло молчали. Ни один из них не видел фру Люси Лунде. Автора детективных романов я застал еще в постели. Редкие волосы прядями свисали ему на лоб, и вообще он с трудом продрал глаза. Потом накинул халат и побрел в кухню за бутылкой пива. Люси Лунде он не видел.
Я пообедал в Театральном кафе. Мне казалось, что название подходит к случаю.
Потом я медленно поехал по городу, высматривая, не покажется ли где белокурая головка Люси Лунде, — я знал, что с той же целью по улицам разъезжают сейчас все полицейские машины.
А что, если я найду ее первым…
Изредка на улице мелькала белокурая женская головка, и каждый раз я вздрагивал. Вздрагивал дважды. Сначала, когда думал, что это Люси, и потом, когда наезжал на ближайшую машину. Полицейские, конечно, ни на кого не наезжали. У них один человек вел машину, а другой высматривал белокурую голову.
Но я не нашел Люси.
Стемнело. На улицах зажглись фонари, замерцали рекламные вывески.
В Студенческом парке стало людно, зажглись прожекторы, подсвечивающие фасад Национального театра. Интересно, что у них там идет? Я не был в театре больше года. Ах да, вспомнил, в газете было написано — «Строитель Сольнес». Между прочим, строитель Сольнес упал с башни.
Если только я найду Люси, я… Что я?.. Не знаю. «Если только я сдам экзамен по математике, доцент Бакке, после каникул вызубрю литературу. Честное слово…»
Но Люси — не экзамен по математике, Я не знал, что мне делать. Не мог же я всю ночь разъезжать по городу, высматривая, не мелькнет ли где белокурая женская головка. К тому же Люси могла набросить на голову платок. Последнее соображение меня доконало.
Делать нечего — надо ехать домой и, кстати, переодеться в костюм полегче. В воздухе уже чувствовалась весна.
Я медленно поднялся по ступенькам на пятый этаж. Чем медленнее я буду идти, тем дольше протяну время.
Я извлек из кармана жидкую связку ключей, У меня было всего три ключа. Один от школы в Брискебю — от мирной и такой далекой теперь школы. Один от дома полковника Лунде и один от моей собственной квартиры на Хавсфьордсгате.
Я вставил ключ в замочную скважину и отпер дверь. Потом вошел в прихожую и захлопнул входную дверь за собой. Потом зажег свет. Если сначала зайти на кухню и выпить пиво, а уж после переодеться, можно еще протянуть время.
Я прошел через холл в кухню. По пути я всюду зажигал свет.
У окна, за которым уже сгустился вечерний сумрак, стоял кухонный стол. По обе стороны стола — два стула. Мне казалось, что я всегда ставлю их рядом у длинной стороны стола. Выходит, не всегда.
Один из стульев стоял немного вкось.
«Кто ел из моей тарелки?» — спросил медведь.
Я вошел в гостиную и зажег свет.
Освещенная висячей лампой гостиная показалась мне большой, просторной, холодной. Я зажег другие лампы — на письменном столе, бра над книжной полкой и торшер за моим персональным стулом у камина. Сидя на этом стуле, я читал по вечерам.
Стул был придвинут слишком близко к камину.
«Кто сидел на моем стуле?» — спросила медведица.
У меня застучало в висках. В голове завертелись обрывки сказки.
В детстве это была моя любимая сказка. Черт побери, что же потом сказал медвежонок?
Я прошел через столовую и открыл дверь в спальню.
И тут я сразу вспомнил слова медвежонка.
«Кто спал в моей кровати?» — спросил он.
В моей кровати лежала Люси Лунде.
Люси Лунде собственной персоной.
Я зажег свет и увидел, что она укрыта одеялом по самую шею. Видна была только белокурая головка, которую я разыскивал целый день.
В это мгновение я понял, насколько справедливо странное выражение: «кровь застыла в жилах». Волосы зашевелились у меня на голове. Не знаю, как долго я стоял в дверях и смотрел на белокурую головку, неподвижно лежавшую на моей подушке. Потом подошел поближе. Люси спала. Спала сладким сном.
Я постоял, глядя на нее. Во сне лицо ее было простодушным и беззащитным. Она казалась ребенком; она даже спала, по-детски приоткрыв рот.
Я зажег ночник. Она лежала без движения.
— Люси! — окликнул я.
Она открыла глаза. Сначала голубые глаза смотрели отчужденно. Потом она взглянула на меня в упор и тотчас рывком села на кровати. Она натянула на себя одеяло до самого подбородка.
— Мартин! Ты напугал меня до смерти.
Ну и ну! Оказывается, это я ее напугал!
— Это ты напугала меня до смерти, Люси. Не говоря уже о том, что ты до смерти напугала своих домашних и поставила на ноги всю полицию.
— Полицию!.. Мартин… помоги мне… Я… Полиция.
И вдруг, без всякого перехода, она заплакала. Уткнулась лицом в подушку и заплакала навзрыд.
Я сел и стал ждать. Я решил дать ей выплакаться. В конце концов должна же она когда-нибудь перестать. Так я, по крайней мере, надеялся. Спешить было некуда.
Через некоторое время рыдания стихли. Она еще полежала всхлипывая. Потом обернулась ко мне.
— Ты не позволишь им забрать меня, Мартин?
Глаза-незабудки расширились от слез и страха.
— Накинь халат, Люси, и пойдем с гостиную. Там нам будет удобней поговорить.
— Мой халат…
Она отбросила одеяло. На мгновение у меня мелькнуло опасение — я вспомнил ее былые уловки. Вспомнил кружева, вырез и прозрачный нейлон.
Но тут она спустила ноги с кровати — на ней была моя пижама!
— Придется тебе дать мне свой халат, Мартин. У тебя нет халата поприличней?
— Мой халат в доме полковника Лунде, — сказал я. — Вот возьми купальный.
— Он слишком велик, — возразила Люси.
Ах вот как! Мой купальный халат ей, видите ли, велик. Я почувствовал, что начинаю злиться. Но все же я не утратил способности мыслить и понял: я злюсь просто потому, что у меня отлегло от души. Люси жива-здорова, с ней не случилось никакого несчастья.
— Идем в гостиную, — сказал я.
Она поплелась впереди меня. Было так странно видеть ее на низких каблуках. Она сразу стала маленькой. Маленькой, по-детски беспомощной и какой-то трогательной. Она прошла в дальний угол и села на мой личный, неприкосновенный стул. Потом достала спичку и зажгла камин.
Я зажег спиртовку. До половины наполнил кофейник водой. Потом заварил кофе и разлил его по чашкам.
— Пей, Люси.
Она, как послушный ребенок, стала прихлебывать кофе. И молчала. Я осушил свою чашку.