Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллю

— Это ведь тоже можно понять, не правда ли, полковник Лунде?
— Да, конечно.
— Чего же вы боитесь?
Он отпил глоток из своего стакана. Затем посмотрел на меня. Он явно прикидывал, в какой мере он может положиться на своего новобранца.
— Виктория относилась к моей нынешней жене с такой неприязнью, что я отправил ее учиться в Англию. Она очень способная девочка. Но она не желала заниматься. Совсем не желала. Она сдала лишь экзамены за неполную среднюю школу, но это же так мало! Во всяком случае, в наши дни. Вот с какой просьбой я хочу к вам обратиться, доцент Бакке. Не согласились ли бы вы поселиться у нас и заниматься с Викторией, подготовить ее к экзамену на аттестат зрелости?
Аттестат зрелости? Что ж, аттестат — вещь полезная. И Виктории он не помешал бы. Совсем напротив. И все же я отчетливо понимал: если даже полковник Лунде и не лгал мне в глаза, то пока еще он пребывал на весьма дальних подступах к истине. К истинной причине, побудившей его сделать мне подобное предложение.
— Я не берусь за работу такого рода, — сказал я, — Да и к тому же держать у себя в доме доцента в качестве гувернантки обошлось бы вам слишком дорого.
Я намеренно вел себя как барышник.
Не нравился мне этот полковник Лунде. Правда, я жалел его, как жалел бы любого другого человека, попавшего в беду.
— Я буду платить столько, сколько вы скажете. Я согласен платить вам большие деньги.
— Что значит «большие»? — спросил я. Должен признаться, что мне все же было немного стыдно.
— Пятьсот крон в месяц, — сказал он. — Плюс довольствие и жилье. Да. Потому что очень важно, чтобы вы жили здесь.
Пятьсот крон. Тут я вдруг впервые по-настоящему пожалел полковника Лунде. До такой степени он был несносен и невыносимо старомоден — истинный представитель уходящего поколения.
— Я буду с вами откровенен, доцент Бакке…
Я понял, что меня с места в карьер произвели в сержанты.
— Вы ведь были замешаны в истории с убийством, не так ли?
Меня снова охватило раздражение — как накануне, когда Люси задала мне тот же самый вопрос. Я ничего не ответил.
— Я буду с вами совершенно откровенен, доцент Бакке. И надеюсь, то, что я скажу, останется между нами. Я больше не хочу иметь дело с полицией. То, что вы будете готовить Викторию к экзаменам и для этого поселитесь здесь, это… это официальная версия. Истинная же причина, по которой я прошу вас жить у меня, такова: я хочу, чтобы вы присматривали за моей дочерью. Виктория тревожит меня.
Навряд ли полковник Лунде разбирался в людях.
Однако он весьма искусно соблазнил меня приманкой, против которой я не мог устоять. Приманкой, которая возбудила мое проклятое любопытство, Мне следовало бы родиться во времена рыцарства, тогда я с утра до вечера разъезжал бы на белом коне, охраняя девиц от разных неведомых опасностей.
Но тут было не только любопытство. Ведь я собственными глазами минувшим вечером видел маленькую фрёкен Лунде и знал, что с ней пытались сделать. И мне нравилась Виктория с ее темной челкой над умным худеньким личиком — тоненькая, дурно одетая и невзлюбившая свою мачеху Виктория. Девушка, которой можно было приказать сделать книксен и идти мыть посуду.
Была еще одна причина — более веская, чем мое врожденное любопытство. Дело в том, что я вдруг поверил в искренность полковника Лунде, И мне было не по себе от мысли, что Виктории угрожает опасность.
Даже очень не по себе.
— Я принимаю ваше предложение, — сказал я — Мне полагается в школе полугодовой отпуск. Но сначала мне надо уладить кое-какие дела. После этого я могу приступить к своим обязанностям, Когда мне явиться?
Темные глаза на сухом смуглом лице были устремлены прямо на меня. Я пытался прочесть, что в них было написано. И я не мог прочесть ничего, кроме облегчения.
— Приходите сегодня вечером, доцент Бакке.
Меня произвели в адъютанты.
Было не больше десяти часов утра.
Я сидел у себя в комнате. Передо мной на письменном столе лежала телефонная книга.
Я должен был найти каменотеса. Того самого каменотеса, который высек надпись на надгробии Виктории Лунде.
Телефонная книга была раскрыта на списке учреждений и фирм, и я изучал графу «Каменоломни, каменотесы—шлифовка и экспорт камня». В подзаголовке указывалось: «Смотри также: Надгробные памятники». Я был уверен, что я на правильном пути. Люси сказала: звонил каменотес. А раз так, его фамилия должна значиться в этом списке.
Я был в цейтноте. Ведь я отлично знал, что предпримет уголовная полиция города Осло. Она предпримет в точности то же самое: начнет искать каменотеса. Но уголовная полиция будет действовать дотошно, педантично, а я — нет.
Я не знал, скольких людей Карл-Юрген Халл отрядил для этой работы, я мог только предполагать. Два человека — быть может, три. Я надеялся, что не больше двух. Тогда они поделят соответствующую графу в телефонной книге на две части — точно посередине, — и каждый станет прочесывать свой список.
Я отнюдь не ставил под сомнение работу уголовной полиции города Осло. Просто мне ужасно хотелось первым достичь цели. И я знал: если я первым найду таинственного каменотеса, то я добьюсь от него большего, чем полиция. Едва ли у этого каменотеса совесть вполне чиста, и если к нему явится человек, который начнет размахивать перед его носом полицейским удостоверением, это вряд ли поможет делу. Ясно, что я буду в выигрыше, если только мне удастся найти каменотеса достаточно быстро.
Я решил действовать по методу исключения и вооружился шариковой ручкой. Сначала я вычеркнул из списка все крупные фирмы. Человек, которого я искал, вряд ли работал в крупной фирме. Я вычеркнул «Акционерное общество по добыче мрамора и сланца». За ним — «Ателье каменных изваяний при Норвежском союзе скульпторов». Несчастные телефонистки! Подумать только: им сотни раз приходится произносить все это скороговоркой!..
В полиции любят систему: первый сотрудник начнет с первой буквы алфавита. Точнее, с фирмы «Акварситт», Акерсгатен, 20. А второй, очевидно, с «Обелисков и Монументов» в Грефсене.
Я выискал три фамилии с адресами, которые показались мне подходящими. Точнее говоря, отвечающими моим собственным предположениям. Взяв еще одну шариковую ручку, я красной чертой подчеркнул все три фамилии. Затем, прихватив с собой телефонную книгу, я спустился вниз и сел в машину, а книгу в раскрытом виде положил рядом с собой.
С первыми двумя адресами мне не повезло. В обоих случаях я использовал прием игры в покер, который заключается в том, что вы притворяетесь, будто знаете то, что в действительности вам неизвестно. То есть я заготовил единственный вопрос и выпалил его сразу, без предисловий. Два первых каменотеса посмотрели на меня так, словно я спятил. Я оставил их в этом заблуждении: мне некогда было что-либо объяснять.
Я взглянул на третий — и последний — адрес в моем списке. Т. Кнутсен, каменотес, Корстадсгате. Это было похоже на строчку из букваря: Кнутсен, Каменотес, Корстадсгате — все три слова на букву К. Если и Кнутсен окажется не тем, кого я ищу, мне придется снова рыться в телефонной книге. Я был уже близок к отчаянию.
Маленькая мастерская Т. Кнутсена находилась неподалеку от Майорстюэн, зажатая между авторемонтной мастерской, магазином садоводства и бензозаправочной станцией. На небольшой площадке перед мастерской стояли образцы надгробных камней. Я вдруг подумал, что в последнее время прогулки среди надгробий вошли у меня в привычку.
Я постучал в дверь и вошел.
В маленькой мастерской царил полумрак. Свет единственной лампы был направлен на камень, над которым мастер работал.
— Чем могу служить? — подняв голову, спросил Кнутсен.
Он был еще совсем молод, с близорукими глазами, глядевшими из-за толстых стекол очков, со следами глубокой усталости на юном лице. Видимо, не так-то легко было конкурировать с «Ателье каменных изваяний при Норвежском союзе скульпторов».
В третий раз за последние полчаса я задал провокационный вопрос: