Доспехи из чешуи дракона
Шак не стал его догонять. Голод остудит пыл юного и во многом наивного сердца быстрее любых слов. Трактиры возле дороги росли, как грибы, а оба кошелька с заработанными медяками находились у него.
Глава 4
Голодный, злой, без штанов
Шак задержался в пути. Виной тому, как ни странно, было трико, не выдержавшее купания в грязи и треснувшее по швам, как только стало подсыхать, то есть где-то на сто двадцатом – сто тридцатом шагах наиглупейшей гонки за торопыгой-компаньоном.
Семиун не обернулся, услышав треск расползавшейся ткани и последующую за ним ругань. Он вообще принципиально не поворачивал голову, хоть бродяга пару раз и кричал, пытаясь облагоразумить вспыльчивого юнца. Семиун так и скрылся за поворотом дороги, зажав под мышкой меч и держа в руках дорогой его сердцу сундук, в недрах которого где-то между ретортами, склянками и реактивами притаилась охранная грамота, самая ценная вещь для того, кто шагал по дороге в поношенном, грязном камзоле и без штанов.
Печальное происшествие лишь подтвердило правило, выведенное Шаком много лет назад: «Товарищи и друзья особо несговорчивы именно в тот момент, когда от них могла бы проистекать хоть какая-то польза». Юный лекаришка мог бы сбегать в деревню за каким-нибудь старым тряпьем или, размахивая тарвелисской грамотой над головой, уберечь напарника от неприятной беседы с ополченцами, довольно часто патрулирующими дороги вблизи городов. Обычно беседа с представителями власти не смущала нищего скитальца, а частичная нагота не могла послужить причиной для игры в прятки; обычно, но только не сейчас, когда украшенную неровными заплатками и уродливыми швами суму Шака оттягивали целых два кошелька.
Деньги решают далеко не все, но в корне меняют линию поведения в большинстве случаев. Стоило лишь из-за поворота дороги, за которым недавно скрылся Семиун, показаться конному отряду, как Шак, царапая в кровь о колючие ветки голые ляжки, побежал в глубь леса, где нашел приют за гнилым стволом поваленного дерева. Присутствие по соседству недовольно зашипевшей гадюки не смутило беглеца. Не отрывая глаз от дороги, бродяга свернул змее голову, а затем отбросил скользкое, гибкое тело подальше в овраг. Укусы гадов опасны, но не столь смертельны, как алчный блеск в глазах вооруженных людей.
Всадников было пятеро. Их лошади пронеслись по пустынной дороге так быстро, что Шак не успел ничего разглядеть, кроме цвета развевающихся на ветру плащей. «Черно-зеленый с золотыми полосками по краям. Это не ополченцы и не городская стража, это наемники графа Лотара. Интересно, а что они здесь забыли? По словам мальчишки, до замка около двух дней пути… – размышлял Шак, возвращаясь на дорогу и между делом очищая голые ягодицы от прилипших к ним листков да стебельков.
Терпеливо дожидавшаяся кобыла поприветствовала трусливого хозяина радостным ржанием, а ее пустой желудок пропел отвратительную серенаду, недвусмысленно напомнив о том, что верных тяговых слуг нужно иногда и кормить. Трезво рассудив, что верхом без штанов он будет выглядеть чересчур эффектно, чем вызовет ненужный в данный момент интерес у путешествующих дам и может оскорбить завистников мужского пола, Шак взял хромоногую клячу под уздцы и, напевая под нос непристойную песенку, не спеша побрел вдоль дороги. Торопиться ему было некуда. Его задержка в пути должна была позлить Семиуна, который сейчас, как предполагал шарлатан, топчется на пороге корчмы, жадно ловит носом идущие от столов ароматы и проклинает себя за вспыльчивость, а скорее все же своего напарника за то, что тот не догнал его и не уговорил помириться.
Чудесная погода заметно улучшила настроение Шака. Свежий ветер нежно ласкал обнаженные ноги, а взопревшая под трико кожа пела песнь ликования. В этот миг бродяга искренне сочувствовал тем, кто заперт в мрачную темницу приличий. Окажись на его месте кто другой: горожанин, вельможа или даже простоватый сын природы – крестьянин, то до сих пор отсиживался бы в кустах, надеясь, что рано или поздно сможет одолжить у случайного прохожего пару лишних тряпок, чтоб прикрыть наготу. Но, к счастью, все поведенческие запреты и строгие догмы отступают, пасуют перед тем, кто свободен и независим от чужого мнения.
Наслаждаясь возможностью свободно проветривать то, что обычно потеет и преет под грубой тканью одежды, Шак завернул за поворот и тут же, в каких-то пятидесяти шагах, увидел чуть перекошенную избушку придорожного трактира. Когда-то, возможно, совсем недавно, здесь находился домик лесника, в чьи угодья частенько наведывались или сам граф, или любители пострелять рябчиков из его свиты. Конюшня казалась чересчур большой, да и вид у нее был довольно запущенный, хоть, несомненно, и нес на себе отпечаток былой ухоженности.
Хромоногая кобылка заупрямилась, когда хозяин попытался завести ее в стойло. Виной тому были то ли стойкий запах застарелого навоза, исходивший из-под навеса, то ли сногсшибательное амбре от местного пьянчужки, тщетно пытавшегося освежиться в деревянной бадье возле завалившейся набок изгороди. Довольно молодой парень (судя по крепости обнаженного торса, ему было не больше тридцати) упорно макал свою вихрастую голову в мутную жидкость, фырчал, отплевывался кровью и неустанно грозил какому-то Риваю, поблизости отсутствующему, но явно поспособствовавшему раскраске отекшей рожи «купальщика» в багрово-фиолетовые цвета с богатой гаммой оттенков и полутонов.
При виде бродяги дебошир-неудачник выпрямился и, позабыв о водных процедурах, уставился на голые ноги путника. Нечленораздельный звук, нечто среднее между «г-г-м-м-м» и «з-ы-ы-ы-ы», свидетельствовал о крайней степени удивления, зависти к почти идеальной стройности нижних конечностей чужака и неодобрения по поводу чересчур фривольной манеры одежды.
– Вот уж не ожидал…пропойца и строгость нравов, – презрительно хмыкнул Шак и, стараясь случайно не задеть еле стоящего на ногах ворчуна, провел привередливую лошадь на относительно свободный от засохших конских лепешек пятачок.
Однако люди часто путают мудрость и трусость, а нежелание связываться с дураком принимают за слабость. Едва Шак успел привязать лошадь, как его спина ощутила толчок. Острые костяшки пальцев врезались в хребет точно между лопатками, причинив боль и откинув не ожидавшего нападения сзади шарлатана прямо на столб, служивший единственной опорой для обветшавшей крыши. К счастью, удар был не настолько сильным, чтобы Шак повалил столб, а торчащий из дерева ржавый гвоздь всего лишь расцарапал щеку, а не выколол глаз.
Ярость мгновенно охватила рассудок нашего героя, но холодная голова тут же взяла взбунтовавшиеся эмоции под контроль. Когда на шею Шака обрушился еще один, такой же ощутимый удар, он был совершенно спокоен, даже румянец уже успел сойти с обезображенного свежим шрамом лица. Бродяга резко посторонился, и вложивший в третий, завершающий удар остаток сил пьянчуга потерял равновесие, затанцевал на одной ноге, балансируя руками, а затем повалился всем телом на столб. Каким-то чудом широкий лоб драчуна умудрился избежать столкновения с древесиной.
– Р-р-г-з-ээээ! – брызгая слюной и забавно шлепая губами, испустил боевой клич нападавший, тщетно пытаясь оторваться от опоры, на которой полулежал, и снова принять подобающее настоящему бойцу вертикальное положение.
– Э-э-э, дружок, так не пойдет, – зловеще рассмеялся бродяга, вытирая ладонью кровь со щеки. – Ляпанул сам, дай и другим душу отвести!
Конечно, можно было пощадить убогого, ударить кулаком, но Шаку не захотелось мараться. Тело пьяницы было липким и мокрым, в грязевых разводах, а на штанах виднелись куски еще не успевшей отсохнуть блевотины. Дотрагиваться до такого – себя не уважать; другое дело палка – она все стерпит!
Тычок тупым концом в ухо оторвал пьяницу от столба и опрокинул на бок. Два других, более слабых – в лоб и в живот – превратили его тело в обмякшую тряпку.
– Ну, вот и все, вот мы и скисли, – с сожалением пробормотал Шак, брезгливо морщась, и, осторожно взяв драчуна за пояс, потащил его тело к выходу. – Хочешь быть первым бойцом на деревне? Нужна закваска…настоящая, ядреная, крепкая!