Его банан (ЛП)

— На самом деле, есть одна вещь, которую ты могла бы сделать, прежде чем уйти, — сказал я. — Сходи за китайской едой для нас.
Она вошла в комнату, широко раскрыв глаза и прикрыв рот рукой с преувеличенным выражением шока.
— Ты? Ешь еду на вынос? Ты не боишься, что превратишься в клубок жира, и мне придется выкатывать тебя из офиса сегодня вечером?
— Я ем то, что ем, потому что хочу, чтобы мой ум был острым. Правильные питательные вещества в нужное время суток обеспечивают стабильный уровень энергии и хорошее настроение.
Она приподняла одну бровь:
— Так вот в чем проблема. Должно быть ты принимаешь не те питательные вещества, потому что не думаю, что когда-либо видела тебя в хорошем настроении, за исключением того раза, когда ты лапал меня.
Я не мог вспомнить, когда в последний раз краснел, но мне показалось, что я почувствовал, как тепло распространяется по моим щекам.
— Я не лапал тебя. Я пытался стереть кофе с твоей блузки, пока она совсем не испортилась.
— Точно. Ты только начал с моей груди.
— Они были... самым близким, до чего я мог достать.
Она удивленно рассмеялась и одарила меня пьянящей улыбкой.
— Это правда, что говорит твой брат? О твоем фетише секретарш?
— У меня никогда не было фетиша секретарш.
— Прошедшее время, — заметила она.
Я усмехнулся.
— Слушай. Если ты хочешь взять у меня интервью, тебе лучше принести поесть. Быстро. Думаю, у нас есть минут десять до того, как я смогу издавать только звуки слюноотделения и рычания. Я плохо справляюсь с голодом.
— Я почти уверена, что слюна не издает ни звука, для записи.
Она увидела выражение моего лица и подняла, защищаясь, руки.
— Хорошо, хорошо. Что ты хочешь из китайского ресторана?
— Все, что угодно, но обязательно купи крабовые рангуны (прим. это популярная закуска в США, которую там подают в большинстве китайских кафе. Начинка состоит из сливочного сыра, крабового мяса (чаще крабовых палочек), лука или чеснока. Необычная форма пельменей напоминает цветок или звезду). Я их не ел много лет и думаю, что сделаю все из-за одного прямо сейчас.
— Все что угодно? — спросила она с озорным блеском в глазах, прежде чем выскочить за дверь.
***
Она вернулась через тридцать минут с двумя огромными коричневыми мешками, полными еды. Это был худший вид пищи в смысле питания. Я подумал, что у моего диетолога, вероятно, будет сердечный приступ, если она это увидит, и я был уверен, что на следующее утро я буду чувствовать себя дерьмом, но по какой-то причине мне было все равно. Может быть, это был просто голод в животе или Наташа, ходячая катастрофа, так влияла на меня.
Я начал вытаскивать контейнеры, пока искал крабовые рангуны, а потом понял, что Наташа просто стоит и наблюдает за мной.
— Что? — спросил я.
— Мне кажется, мне нужно позвонить твоему куратору. Ты уверен, что все в порядке?
Я опустил на стол контейнер, наполненный рангунами, и пожал плечами.
— Почему что-то должно быть не так?
— О, — сказала она небрежно. — Понятия не имею.
Я откусил кусок от рангуна и откинулся на спинку стула, улыбаясь и жуя.
— Черт побери, они хороши. Раньше я ел их все время в колледже. Некоторые рестораны делают их в виде треугольных кармашков, заполненных внутри и с хрустящим откидным верхом. Но эти? Это самые лучшие, — я перевернул рангун в пальцах, показывая ей четыре маленьких заостренных кончика хрустящего теста, которые торчали из сочного и хрустящего кармана, наполненного восхитительным крабовым мясом и кремом.
— Я рада, что они тебе нравятся.
— Ты собираешься есть или просто будешь стоять там, странно себя ведя?
Она вздохнула, села и открыла самый скучный контейнер, какой только могла. Это была просто кучка простого белого риса. Казалось, что-то беспокоит ее, но я не был уверен, что я именно тот человек, которому она предпочла бы довериться, поэтому я решил насладиться едой напротив нее в течение нескольких минут, не разговаривая.
В конце концов, она подняла глаза от риса, к которому едва прикасалась. Ее лоб был нахмурен.
— Что это было, что ты сделал в моей квартире? — спросила она.
Этот вопрос удивил меня. Я положил в контейнер кусок мяса на шпажке, который ел.
— Ничего особенного.
— Нет. Ничто особенного, если бы ты использовал свои миллиарды долларов, чтобы позвать какого-то личного помощника, который выбросил бы меня у моего дома. То, что ты сделал, действительно внимательно. И ты дал моей собаке морковку. Я знаю, что ты это сделал, так что даже не пытайся отрицать.
— Морковка была переломным моментом, или?
— Нет, — ответила она. — Переломного момента нет. Я просто устала думать, что что-то поняла о тебе, а потом ты идешь и делаешь что-то, что не имеет никакого смысла. Ты нанял меня, чтобы наказать. Ты практически заставляешь меня быть твоей рабыней. Ты унижаешь меня, как только у тебя появляется шанс. А еще ты отпускаешь грязные шуточки, флиртуешь со мной, лапаешь меня и делаешь что-то до смешного деликатное, когда я напиваюсь до потери сознания. Ты даже починил мое дурацкое окно на кухне, которое никогда не открывалось, — она демонстративно пожала плечами. — Я просто устала от этого. Я хочу знать, должна ли я ненавидеть тебя, или ты должен мне нравиться, и ты заставляешь меня чувствовать себя эмоциональным эквивалентом пинбола.
Я откинулся на спинку стула.
— Пинбол между ненавистью и симпатией, — сказал я. — Значит, иногда я тебе нравлюсь?
Она закатила глаза, как всегда. Это не было неуважительным или незрелым, как бы это выглядело у кого-то другого. Это было игриво и сексуально. У меня было такое чувство, будто мы вместе подшутили.
— Это также означает, что временами я тебя ненавижу.
В моем мозгу зазвенели тревожные колокольчики. «Выключить. Выкинуть. Конец всего этого. Сейчас».
Система безопасности, которую я два года строил в своем теле, хотела сделать все, чтобы удержать меня от продолжения этого разговора, но Наташа умела обходить все это. Я не мог контролировать себя рядом с ней. Не всегда.
— Ну, — сказал я. — Значит, нас двое.
Она сверкнула полуулыбкой.
— Значит, иногда я тебе нравлюсь?
— Иногда, — ответил я. — И обычно в те моменты, когда это не имеет никакого чертова смысла.
Она закусила губу.
— Когда я тебе нравлюсь, из любопытства, конечно?
— Когда у тебя хватило смелости указать на график конфликта с WeConnect на ужине. Когда ты надела нелепый костюм кэдди, который я просил тебя надеть. Когда ты пыталась подсыпать сахар в мой кофе. Когда — я точно знаю — ты возбудилась, когда я очищал свой кофе... с блузки.
Она опустила глаза и сделала глубокий, судорожный вдох.
— А как ты догадался, что я возбудилась?
— Так же, как и сейчас, — ответил я. — Ты почти не дышишь и не моргаешь. Щеки и грудь покраснели. Ты сидишь прямо, как стрела. Каждая часть твоего тела находится в состоянии повышенной готовности. Держу пари, твоя кожа покалывает от электричества.
Она рассеянно провела ладонью по руке, где волосы у нее встали дыбом, а кожа покрылась гусиной кожей.
— Неправда, — тихо сказала она. — Это больше похоже на солнечный свет. Как будто теплый свет заставляет меня чувствовать жар во всем теле, — она замолчала, посмотрела на меня и снова закусила губу, что заставило меня серьезно усомниться во всех обещаниях, которые я дал себе, чтобы избежать осложнений.
— И это теплое чувство, — сказал я. — Что ты хочешь с ним сделать?
Она усмехнулась.
— Честно? Оно заставляет меня жаждать бананов.
Я почувствовал, как меня выбивает из колеи эта нелепость.
— Что? — спросил я.
— Что-нибудь холодное. Как банановый сплит, который я купила после того, как забрала заказ в китайском ресторане. Я оставила его в комнате отдыха, там хватит на двоих.