Точка соприкосновения (СИ)

- Что за кошка между вами пробежала? – попробовала было Элис узнать подробности поначалу, но ни я, ни Эдвард не сознались.
- Ни в чем, - холодно отрезала я.
- Ни в чем, - вяло подтвердил Эдвард, когда Элис посмотрела на него в упор.
Они с Розали удивленно переглянулись, но не стали давить. Думаю, Элис бы замучила меня расспросами, если бы мы жили вместе. К счастью, я жила с самодостаточной и тактичной Розали, которая сказала вечером только одно: «Если захочешь поговорить, я всегда здесь» и, улыбнувшись, надела незаменимые наушники, оставив меня тем самым в покое.
Постепенно все привыкли к тому, что мы с Эдвардом друг для друга не существуем, перестав обращать на наши странности какое-либо внимание.
В первый день после ссоры Каллен пытался наладить контакт… довольно глупым способом. На лекции по анатомии мне в бок что-то стукнуло. Удивленно обернувшись, я поняла, что этот скатанный в шарик клочок бумаги – по всей видимости, записка. Что за детский сад!
Я проигнорировала ее, а также еще штук двадцать, прилетевших следом. Когда мне надоело, я демонстративно раскрыла одну, прочитала «прости», смяла и бросила обратно к остальным (мысленно оценив их количество, но не подав никакого виду, что меня это впечатлило). Я в упор смотрела на Каллена несколько секунд – может, он зарубит себе на носу, что так просто наша проблема не решается?!
И да, он все понял. Я отвернулась, но периферийным зрением наблюдала, как он бросил ручку на стол и откинулся назад. До самого конца лекции он больше ни слова не записал.
Я не знала, как плохи его дела, до сегодняшнего дня. Я совершенно не интересовалась его успехами или неудачами, целиком погрузившись – наконец-то – в свою учебу. Поэтому меня ждал неприятный сюрприз.
Мы с Элис направлялись в административный корпус за расписанием на следующий семестр, договорившись встретиться там с Розали. Уиллон нашел себе новых друзей, и в нашей компании теперь тусил реже. Эдвард несколько дней не появлялся в университете, но мы привыкли – он и до этого регулярно пропускал занятия.
Роуз стояла перед стендом и внимательно просматривала списки учеников – кандидатов на отчисление. Элис присвистнула, когда Роуз ткнула пальцем в имя и фамилию. «Эдвард Каллен», - прочитала я. Словно сотня кошек разом выпустила когти в мое сердце – такая была боль. Я сглотнула, почему-то уверенная, что в неуспеваемости Эдварда виновата я.
Глупости, - строго одернула я себя, - ты ни при чем, Свон. Он сам виноват.
Но эта мысль засела в голове и больше не отпускала.
- Надо помочь парню, - задумчиво проговорила Розали, покачивая головой.
- Я бы отнесла ему конспекты, но сегодня не могу – у меня гостит мама.
- Белла, может, это сделаешь ты? – не растерялась Роуз, и обе девушки взглянули на меня в тревожном ожидании.
В любой другой момент я бы сказала «нет», но не сегодня, когда фамилия Эдварда оказалась в списке отстающих, и я вдруг представила, какой станет моя жизнь здесь без него… Мне бы порадоваться – я же всегда это предсказывала и даже хотела – но почему тогда в груди разливалась такая ужасная горечь расставания? Словно не его будущее, а мое сейчас висело на волоске от крушения надежд, и мне позарез нужно было держать его рядом с собой, - даже если мы с ним не разговариваем. Свон, ну ты же форменная собака на сене.
- Ладно, - взяла я протянутые Элис конспекты, мысленно приплюсовав к ним свои, лежавшие в рюкзаке – все они понадобятся, если парень долго бездельничал.
Элис аккуратно записала мне на запястье номер кампуса и комнаты, чтобы я не забыла. И, просмотрев, не вывесили ли новое расписание, я начала свое новое путешествие в ад, всю дорогу споря с собой, правильно ли поступаю. С точки зрения дружеской поддержки – разумеется! Как ни крути, мы все были друзьями, а друзья обязаны друг другу помогать. С обратной стороны – я ничего не должна была Каллену, особенно после того что он мне наговорил. А эти противные и необъяснимые муки совести – чистейшая нелепость! Не моя вина, что он такой безнадежный лентяй!
Я простояла перед неприметной, самой обычной дверью комнаты в мужском кампусе несколько минут, прежде чем решилась постучать. Днем вход в это здание был свободным, так что кроме меня, по коридору сновало немало девушек – некоторые за ручку с парнями. Никто не обращал на меня внимания, однако меня не оставляло чувство, будто вокруг не хватает воздуха. Что я скажу? Да ничего – отдам конспекты и слиняю. Я не обязывалась с ним болтать.
Шаги в ответ на стук были какими-то неохотными, словно Каллен был недоволен, что его разбудили или отвлекли от какого-то важного занятия. Он открыл дверь, и его скучающее лицо вытянулось от удивления.
- Ты? – широко распахнул он глаза и приоткрыл рот.
На нем не было ничего, кроме трусов, и этот вид пробудил во мне воспоминания, о которых думать совершенно не следовало.
- Вот, - протянула я ему гору тетрадей, пытаясь не быть грубой и одновременно желая выглядеть как можно холоднее – чертово противоречие, вечно живущее во мне. – Элис передала.
Потрясение в лице Эдварда сменилось безразличной маской. Он молча забрал тетради и пошел прочь, бросив на ходу:
- Будешь уходить, закрой дверь.
По какой-то необъяснимой причине я медлила. Тупо стояла на пороге, следя за тем, как двигается в серых боксерах упругий зад, как идеально расположены на спине мышцы, и какие стройные и ровные у Эдварда ноги. Проходя мимо заваленного хламом стола, Эдвард швырнул туда тетради и упал спиной на мятую кровать, не глядя на меня. Локоть прикрыл лицо, будто парня мучил яркий дневной свет.
Черт возьми, откуда во мне это болезненно скребущее чувство беспомощности и сострадания? Ты не виновата, Свон, в том, что он разгильдяй. Ну и что, если твои тетради затеряются, никому не нужные, среди горы пакетов с чипсами и пустых бутылок кока-колы – наплюй, развернись и уходи. Убирайся, пока не сделала ситуацию еще хуже.
Но я уже сломалась. Тихо, украдкой, как смущенный вор, шагнула вперед и закрыла дверь за спиной, кусая губу. Не зная даже, что собираюсь сказать. И тем более – сделать.
- Черррт, - выругался Эдвард, сдавив пальцами лоб, как будто у него болит голова. Он простонал с досадой слово еще более матерное, словно бросал негодование самому небу. И только потом заметил меня. - Ты что, не ушла? – смотрел он на меня из-под приподнятой ладони.
Мысленно я закатила на него и на себя глаза. Что я должна ему ответить? Неужели мне придется тянуть эту лямку, от которой я так отчаянно отбрыкивалась – «делать ему домашку», лишь бы он оставался здесь? И тут же противный голосок запищал из глубины запертой на десять замков души: «А что, если это именно то, чего ты всегда хотела, но боялась признаться? Мечтала, чтобы он в тебе нуждался, даже в такой странной и бесперспективной форме».
Сморщив лицо, я прошла вперед и повесила сумку на спинку стула, решительно собираясь остаться. Брезгливо расчистив край стола, поправила тетради так, чтобы они лежали аккуратно, корешок к корешку, не выбиваясь ни на миллиметр. Эдвард все это время наблюдал за мной, почти не дыша. Когда я повернулась к нему, он выглядел озадаченным и хмурым.
Я понимала, что читать лекцию двадцатилетнему оболтусу – глупо и бессмысленно, поэтому просто подошла и молча присела рядом, на краешек кровати, стараясь не обращать внимания на привлекательный и почти голый вид передо мной. Надо было с чего-то начать, но я не имела понятия, о чем собираюсь разговаривать.
- Слушай, тебя отчислят, ты уже в списке, - приступила я издалека.
Он снова закрыл лицо локтем, отказываясь смотреть на меня.
- Знаю.
Я мрачно нахмурилась. Не хочу этого делать, но мне придется.
- Ну, хватит киснуть, Каллен. Если надо, я помогу.
Он перестал дышать. Я слышала, как его дыхание полностью прекратилось.
- Ты серьезно?
Нет, чертов лентяй, я шучу!
- Для чего еще нужны друзья?
Губы Эдварда растянулись в довольной улыбке, и я чуть не откатила все назад, испугавшись, что все вернется к старому, и парень попросту меня использует, как многих девочек до меня. Но он совладал с собой. Убрал руки от лица: в его глазах читалось слишком много различных эмоций, поэтому я не смогла выделить ни одну. Кончиками пальцев он потянулся ко мне, но не сделал ничего, кроме легкого прикосновения к плечу. Так осторожно изучают что-то очень хрупкое, находящееся под строгим запретом.