Горящий Эдем
Наконец Сато отошел к своему подавальщику, который с поклоном поднес ему шелковое полотенце.
– Пожалуйста, играйте, Байрон-сан.
«Пожаруста, игирайде».
– Давайте вы, Хироси. – Трамбо широко улыбнулся. Брайент только что сообщил ему, что Кэтлин в самом деле подлетает к Кеахоле-Кона и уже заказала себе и адвокату номера в Мауна-Пеле. Его тошнило, но он не мог, не должен был этого показать. – Прошу. – Он сделал международный жест «только после вас».
Сато покачал головой, впервые выказав что-то вроде раздражения:
– Нет, играйте, а я пока подумаю, за какие грехи мне послана такая неудача.
Трамбо, хмыкнув, ударил по шару. И поспешил к флагу, нагнулся, чтобы поднять его, и вдруг замер.
– Подними его. Гас.
– Но, мистер Т…
– Подними и отходи.
– Мистер Т, тут… – Подавальщик неотрывно глядел себе под ноги.
– Я сказал: подними этот чертов флаг и убирайся! – Трамбо повысил голос до критических высот.
Втянув голову в плечи, подавальщик поднял флаг и пошел назад какой-то странной походкой. Трамбо подумал: уж не хватил ли его удар? Только этих проблем ему недоставало!
Чертыхнувшись, Трамбо поспешил к лунке, чтобы взять шар самому, пока японец ничего не заметил. К счастью, Сато был занят разговором с Инадзу Оно.
Сперва он не понял, что происходит. Когда его пальцы коснулись пальцев другой руки, ему просто показалось, что кто-то из-под земли хочет с ним поздороваться. В следующую секунду он замер, чувствуя, как волосы у него встают дыбом.
Он нагнулся и заглянул в лунку. Его шар лежал там, зажатый в пальцах посиневшей человеческой руки, отделенной от тела.
Оглянувшись, он увидел, что Сато и Оно все еще заняты разговором, а Бобби Танака только что промазал и теперь шел за шаром. Гас Ру стоял на краю поля, беспомощно опустив руки. Лицо у него было очень бледным для гавайца. В руке он по-прежнему держал флаг, и Трамбо заметил, что древко его испачкано кровью.
Он криво улыбнулся, глядя в сторону Сато. Почему-то в голове промелькнула мысль: «Что, если эта штука сейчас оживет и потащит меня вниз?»
– Отличный удар, Байрон-сан, – похвалил его Сато.
Трамбо продолжал улыбаться, застыв в неудобной позе. Уилл Брайент встревоженно смотрел на него – он уже понял, что с боссом что-то неладно.
Собравшись с духом, Трамбо взял шар из холодных пальцев, сунул его в карман и медленно выпрямился.
– Кто хочет выпить? – спросил он внезапно охрипшим голосом. Сато нахмурился:
– Выпить? Но, Байрон-сан, мы ведь только на четырнадцатой лунке.
Трамбо пошел к нему, стараясь заслонить своим телом лунку:
– Ну и что? Стало жарко, мы устали, вот я и подумал, что пора передохнуть и выпить в тени чего-нибудь холодного. – Он показал на пальмовую рощицу неподалеку.
– Я буду играть, – заявил Сато, очевидно, заподозрив соперника в неуклюжей попытке замять его поражение.
– Все равно промажете, – сказал Трамбо, все еще по-дурацки улыбаясь.
– Промажете?
– Не попадете в лунку.
– Почему это не попаду? – Сато нахмурился еще сильнее.
– Потому что сегодня жарко, Хироси. Игнорируя нахмуренные брови Сато и остальных японцев, он кивком отозвал Брайента на край поля.
– Там в лунке какая-то дрянь, – прошипел он в самое ухо помощнику. – Возьми у Гаса полотенце и выбрось ее, только так, чтобы япошки ничего не заметили.
Поглядев на босса, Уилл Брайент коротко кивнул и пошел к подавальщику.
Трамбо вернулся к японцу и похлопал его по плечу, отчего тот едва заметно поморщился.
– Позвольте вам кое-что показать. – Он достал из дипломата Брайента планы курорта и проспекты и эффектным жестом разложил их на сиденье тележки. Сато, Танака и Оно собрались вокруг – почему-то тут же оказался и старик подавальщик, – глядя на него, как на ненормального. «Может, я и правда спятил?» – подумал Трамбо. – Хироси, во время игры я думал вот о чем. Что, если устроить вот здесь…, и здесь…, и вот здесь новые поля и превратить это все в эксклюзивный суперклуб для токийских миллионеров?
Сато недоуменно смотрел на него. Он с самого начала хотел сделать из Мауна-Пеле такой клуб, и обе стороны прекрасно это знали.
– Все это хорошо, но я хочу играть, – Сато повернулся к полю.
Уилл Брайент склонился над лункой, зажав в руках полотенце. Ше Ру сидел на лавовом склоне, согнувшись и обхватив голову руками.
– Вы только взгляните на это. – Трамбо чуть ли не силой повернул маленького японца назад к карте. Он чувствовал, как по коже Сато пробегают мурашки отвращения. – Я имею в виду, срыть здесь все бульдозером, устроить лагуны, сады и всякое такое, как на западе… Как вам такой план?
– Байрон, – вмещался Бобби Танака, – я думаю, мы…
– Заткнись. – Трамбо оглянулся. Уилл Брайент с полотенцем убегал за лавовую гряду. – Просто я хотел об этом сказать. Нужно делиться с партнерами новыми идеями, так ведь? А теперь можно вернуться к игре.
Инадзу Оно что-то сказал своему боссу.
– По-моему, следующим бьет мистер Сато. – обратился он к Трамбо.
– Конечно-конечно. – Среди японских слов Трамбо уловил «американец» и «сумасшедший». Плевать. Сато взялся за клюшку, и в ту же минуту из-за лавовых глыб появился Брайент. Никто, казалось, его не заметил. Как ни странно, Сато с одного удара попал в лунку. Все зааплодировали, кроме Гаса Ру, который до сих пор не поднял головы.
По пути к пятнадцатой лунке Брайент подошел к боссу и шепнул ему:
– Мне кажется, я заслужил премию.
Глава 8
Для полинезийской культуры характерно бинарное видение мира, при котором категории устанавливаются в противопоставлении. Наиболее распространенной является дихотомия мужчины к женщине, где «мужские» качества это доброта, сила, а «женские» – слабость и нечто темное, опасное, – но, парадоксальным образом, – по сути своей дающее жизнь.
После ленча Элинор, Корди и Пол Кукали отправились на поле петроглифов. Тропа петляла между глыб аха, как гладкая лента, брошенная на каменистый пляж. Справа тянулись прибрежные скалы, слева остались пальмовые рощи и поля для гольфа. Элинор морщилась, когда к звукам ветра и волн добавлялись крики игроков.
– Когда Трамбо начал строить курорт, – сказал куратор, – мы обратились в Верховный суд штата, чтобы защитить петроглифы и древние рыбные пруды.
– А где же пруды? – спросила Корди Стампф.
– Вот именно. – Пол Кукали горько улыбнулся. – Прежде чем вышло решение суда, они засыпали пруды. Я угрожал международным скандалом, и петроглифы не тронули…, только проложили рядом с ними беговую дорожку.
Они остановились перед табличкой, поставленной рядом с невысокой скалой, на которой была изображена еле различимая мужская фигура.
– Это и есть петроглифы? – спросила Корди.
– Да.
– И сколько им лет? – Она наклонилась над рисунком, расставив свои крепкие ноги.
– Никто не знает. Но поселения здесь одни из самых древних на острове…, возможно, они относятся ко времени прибытия первых полинезийцев. Это было тысяча четыреста лет назад.
Корди присвистнула.
– А это что за круглые дырки?
Пол и Элинор тоже склонились над скалой.
– Их называют «пико», – объяснил куратор. – Когда младенцам обрезали пуповину, ее клали в эти отверстия и закладывали их маленькими камнями. Люди шли издалека, чтобы спрятать здесь пуповину своих детей. Можно только догадываться, почему этому месту приписывалась такая большая мана.
Корди хотела задать очередной вопрос, но Элинор опередила ее.
– Мана – это духовная сила, – сказала она.
Пол кивнул:
– Древние гавайцы считали, что маной обладает все, но некоторые места вроде этого считались особенно могущественными.
Элинор встала и подошла к скале, на которой между отверстиями-пико было нарисовано несколько человеческих фигур. Она посмотрела на одну из них – с птичьими ногами, торчащими волосами и огромным пенисом.