Лютая зима-Отмороженный]
Квартет Ко Пайерса перешел от тягучей мелодии «Дюймового червяка» к стилизованным «Эскизам фламенко», при исполнении которых блистал молодой черный трубач Билли Эверсол.
– Я, конечно, тут же позвонил в полицию, – продолжал Фрирс. – Они помчались в Ок-Парк, в дом Хансена. Но он прибыл туда раньше. Его «Рэндж Ровер» стоял около входа. Дом был охвачен пламенем. Когда огонь погасили, в доме обнаружили тела миссис Хансен и Дениз – обе были убиты выстрелом в голову сзади из пистолета крупного калибра – и обугленное тело Джеймса Б. Хансена. Его идентифицировали по карточкам дантиста. Полиция решила, что он покончил с собой, воспользовавшись тем же самым пистолетом.
Курц отхлебнул пива, поставил стакан и сказал:
– Двадцать лет назад…
– Будет в следующем месяце.
– Но ваш Джеймс Б. Хансен на самом деле не мертв.
Джон Веллингтон Фрирс заморгал, глядя сквозь круглые стекла своих роскошных «армани».
– Откуда вы знаете?
– В противном случае зачем вам мог бы понадобиться детектив?
– Ну да, конечно, – согласился Фрирс. Он облизал губы и снова глубоко вздохнул. Курц понял, что этот человек испытывает боль – не только эмоциональную, но и серьезную физическую, какая бывает от болезни, и эта боль мешает ему дышать. – Он не мертв. Я видел его десять дней назад.
– Где?
– Здесь, в Буффало.
– Точнее?
– В аэропорту. Если еще точнее, то в зале номер два. Я уезжал из Буффало – я дал здесь два концерта в концертном зале Клейнхана – и купил билет на рейс до «Ла Гардиа». Я живу в Манхэттене. Только я успел пройти через металлодетектор, как вдруг увидел его на другой стороне зоны безопасности. Он держал в руках дорогую коричневую кожаную сумку и направлялся к дверям. Я закричал – я выкрикнул его имя, попытался догнать его, но люди из охраны аэропорта остановили меня. Мне не позволили вернуться обратно через металлодетектор, чтобы броситься за ним. А когда охранники наконец-то отпустили меня, он давно уже скрылся из виду.
– И вы уверены, что это был Хансен? – осведомился Курц. – Он выглядел точно так же?
– Ни в малейшей степени, – ответил Фрирс. – Он стал на двадцать лет старше и на тридцать фунтов тяжелее. Хансен всегда был крупным мужчиной. Он сам рассказывал, что, когда учился в колледже в Небраске, играл в футбол защитником. Но теперь он показался мне еще крупнее, еще сильнее. В Чикаго он носил длинные волосы и бороду – в конце концов, это было начало восьмидесятых, – а теперь у него оказались короткие седые волосы, подстриженные на военный манер – ежиком, – и он был чисто выбрит. Нет, он очень мало походил на того Джеймса Б. Хансена, который жил в Чикаго двадцать лет назад.
– Но вы уверены, что это был он?
– Абсолютно, – сказал Фрирс.
– Вы обратились в полицию Буффало?
– Конечно. Я потратил несколько дней на разговоры с разными людьми. Мне кажется, что один из детективов на самом деле поверил мне. Но в справочниках по Буффало и окрестностям нет никакого Джеймса Хансена. Никакого Хансена или человека, подходящего под его описание, нет ни в одном из местных университетов. В Буффало нет ни одного психолога, который носил бы такое имя. А дело о гибели моей дочери официально закрыто.
– И что вы хотели бы, чтобы сделал я? – спросил Курц, понизив голос.
– Видите ли, я хочу, чтобы вы…
– Убил его, – договорил Курц.
Джон Веллингтон Фрирс часто заморгал, голова музыканта дернулась назад, как будто его ударили.
– Убили его? Помилуй бог, нет. Почему вы так решили, мистер Курц?
– Он изнасиловал и убил вашу дочь. Вы – профессиональный скрипач, по всей видимости, человек богатый. Вы можете позволить себе нанять любого частного детектива, работающего на законном основании, даже целое агентство, если вам так захочется. Чего ради вам понадобилось приходить ко мне, если не за тем, чтобы этот человек был убит?
Рот Фрирса открылся, а затем закрылся снова.
– Нет, мистер Курц, вы неправильно меня поняли. Доктор Фредерик – это единственный человек в Буффало, которого я хорошо знаю. Да, несомненно, он попал в большую беду, но, невзирая на печальные обстоятельства его жизни, не утратил своей проницательности, так вот, он очень высоко отзывался о вас и рекомендовал как детектива, который мог бы разыскать для меня Хансена. Вы совершенно правильно оценили мое финансовое положение. Я очень щедро вознагражу вас, мистер Курц. По-настоящему щедро.
– А если я его действительно найду? Что вы будете делать, мистер Фрирс?
– Сообщу в полицию, конечно. Я буду жить в аэропортовском отеле «Шератон», пока весь этот кошмар не закончится.
Курц допил последний глоток своего пива. Ко играл блюзовую версию «Летнего времени» Гершвина.
– Мистер Фрирс, – сказал Курц, – вы чрезвычайно цивилизованный человек.
Фрирс поправил очки:
– Так вы возьметесь за это дело, мистер Курц?
– Нет.
Фрирс снова заморгал:
– Нет?
– Нет.
Несколько секунд Фрирс сидел молча, а затем встал.
– Спасибо, что уделили мне время, мистер Курц. Я сожалею, что побеспокоил вас.
С этими словами Фрирс повернулся к выходу, но успел сделать лишь несколько шагов, когда Курц окликнул его по имени. Скрипач остановился и обернулся, на его красивом, но исполненном боли лице промелькнуло нечто, похожее на надежду.
– Да, мистер Курц?
– Вы забыли вашу фотографию, – сказал Курц. Он поднял фотографию мертвой девочки.
– Оставьте ее у себя, мистер Курц. У меня больше нет Кристал, жена покинула меня через три года после смерти девочки, но у меня сохранилось много фотографий. Оставьте ее у себя, мистер Курц. – Фрирс пересек зал и вышел за дверь бара «Блюз Франклин».
Подошла Руби, внучка Большого Папаши Брюса.
– Папа велел мне сказать вам, что эти два копа поставили машину на улице слева.
– Спасибо, Руби.
– Хотите еще пива, Джо?
– Скотч.
– Какой-нибудь особый сорт?
– Самый дешевый, – ответил Курц. Когда Руби отвернулась и направилась к бару, Курц взял фотографию, изорвал ее на мельчайшие кусочки и сложил их в пепельницу.
ГЛАВА 5
Анжелина Фарино Феррара ежедневно в шесть утра совершала пробежки, невзирая даже на то, что в это зимнее время в Буффало в шесть утра стояла полная темнота. Большая часть постоянного маршрута ее пробежки проходила по улицам или пешеходным дорожкам, освещенным уличными фонарями, а для темных участков дистанции она носила на голове туристский фонарик, пристегиваемый ремешками. Анжелина предполагала, что фонарик придавал ей не слишком элегантный облик, но ей было наплевать с высокой башни на то, как выглядит она во время пробежки.
В декабре, по возвращении с Сицилии, Анжелина продала старый особняк Фарино, находившийся в предместье города, носившем название Орчард-Парк. Центр управления остатками операций, которые вела Семья, она перевела в пентхаус здания-кондоминиума, [11] господствующего над прибрежной частью Буффало. От города побережье отделялось лентами скоростных автомагистралей и широко раскинувшимся парком, но по ночам она могла смотреть на север и на восток, насколько это позволял близко лежащий горизонт Буффало, а ее западный фланг охраняли озеро и река Ниагара. Правда, с тех пор, как Фарино Феррара приобрела это жилье, на западе не было видно ничего, кроме льда и серых облаков над рекой, хотя временами сквозь них можно было рассмотреть Канаду. Ту самую Канаду, являвшуюся землей обетованной для ее дедушки в годы «сухого закона», когда и были заложены первые основы фамильного капитала. День за днем пялясь на лед и тоскливый горизонт Буффало, Анжелина Фарино Феррара с нетерпением ждала весны, хотя и знала, что летом будет досрочно освобожден ее брат Стивен и наступит конец сроку ее пребывания на посту действующего дона. [12]
Ее ежедневный маршрут составляли полторы мили к северу по прибрежному бульвару, затем через подземный переход она перебиралась на берег замерзшей реки – это место сейчас никак нельзя было назвать пляжем, – пробегала еще полмили, а потом возвращалась обратно по аллее вдоль Риверсайд-драйв. Ее брат Стиви, сидевший за решеткой в Аттике – Анжелина знала, что все остальные именовали его Малышом Героином и никак иначе, – категорически запретил ей выходить одной. Но хотя она и привезла из Нью-Джерси и Бруклина способных ребят на смену тем идиотам, которых держал на службе ее отец, ни один из этих откормленных маминой лазаньей [13] мальчиков не был в достаточно хорошей форме, чтобы не отставать от нее во время бега. Анжелина завидовала новому президенту Соединенных Штатов: тот не слишком увлекался бегом трусцой, но, когда ему приходило в голову пробежаться, у него всегда имелись люди из Секретной службы, способные бежать рядом с ним.