Эндшпиль

– Я думала показать Марии детскую группу и ясли в общежитии женатых студентов, – ответила Кей Саттер.
– Отлично, отлично! – откликнулся Саттер. – У нас с Энтони запланирована еще одна короткая встреча, а потом вам пора отправляться в Атланту.
Мария Чен бросила на Хэрода вопросительный взгляд. Тот пожал плечами, и обе женщины вышли.
Обширный кабинет преподобного Джимми Уэйна Саттера, в отличие от красно-сине-белых тонов, преобладавших в остальной части комплекса, был декорирован в основном в нежных тонах беж и землянистого цвета. Одну стену целиком занимало окно, выходившее на луг и небольшой клочок леса, оставленный строителями. Позади широкого письменного стола полстены было целиком покрыто фотографиями прославленных и власть предержащих лиц, почетными грамотами, удостоверениями о награждениях, афишами и другими документами, свидетельствовавшими о высоком и стабильном положении Джимми Уэйна Саттера.
Хэрод рухнул в кресло и вытянул ноги, шумно выдохнул воздух.
Саттер снял пиджак, повесил его на спинку кожаного кресла и сел, засучив рукава и обхватив голову руками.
– Ну что, Энтони, позабавился?
Хэрод запустил пальцы в свои завитые волосы.
– Надеюсь, никто из моих сотрудников не увидит этого.
Саттер улыбнулся.
– Почему, Энтони? Неужели причастность к богоугодному делу может повредить кинобизнесу?
– Повредить ему может мой идиотский вид. – Хэрод посмотрел в дальний конец кабинета, где находился бар. – Можно, я что-нибудь выпью?
– Конечно, – ответил Саттер. – Сделаешь сам? Ты здесь все знаешь.
Хэрод уже направлялся к бару. Он налил себе водки “Смирнофф”, добавил льда и вытащил еще одну бутылку из потаенного шкафчика.
– Бурбон?
– Да, пожалуйста, – сказал Саттер. – Ты рад, что принял мое приглашение? – осведомился преподобный, когда Хэрод протянул ему бокал.
Хэрод сделал большой глоток.
– Ты думаешь, было разумно засвечиваться, показывая меня в этой программе?
– Они и так знали, что ты здесь, – возразил Саттер. – Кеплер следит за тобой и одновременно вместе с братом К, не выпускает из виду и меня. Может, твои показания немного смутят их.
– Не знаю, как их, меня-то они точно смутят. – Хэрод направился к бару за новой порцией водки.
Саттер захихикал и принялся разбирать бумаги на своем столе.
– Энтони, только не подумай, что я отношусь цинично к своему сану.
Хэрод замер с кубиками льда в руке и посмотрел на Саттера.
– Ты что, смеешься надо мной? – воскликнул он. – Ничего циничнее, чем это мероприятие, я еще в жизни не видел.
– Вовсе нет, – тихо возразил Саттер. – Я отношусь к пастырству очень серьезно. Я действительно забочусь о людях, и благодарен Господу за дарованную мне способность.
Хэрод покачал головой.
– Джимми, уже два дня ты водишь меня по этому фундаменталистскому “Диснейленду”, здесь все до последней мелочи, которую я видел, направлено на то, чтобы извлекать деньги из бумажников провинциальных идиотов. Твои автоматические линии отсортировывают конверты с чеками от пустых, компьютеры сканируют письма и пишут стандартные ответы, телефонный банк тоже компьютеризирован, ты проводишь направленные почтовые кампании, которые по своему размаху превосходят даже Дика Виггери, а телевизионные церковные службы низводят мистера Эда до уровня снобистских разглагольствований...
– Энтони, Энтони, – покачал головой Саттер, – нельзя зацикливаться на внешней стороне дела, надо смотреть вглубь. Верующие моей электронной конгрегации – в своем большинстве.., да, простаки, провинциалы и недоумки. Но это никак не дискредитирует мою проповедническую деятельность, Энтони.
– Да ну?
– Вовсе нет. Я люблю этих людей! – Саттер стукнул своим огромным кулаком по столу. – Пятьдесят лет назад, когда я был юным евангелистом.., когда я семилетним мальчишкой, преисполненный благоговения к Слову Божию, обходил палатки с папой и тетей Эл, я знал, что Иисус наградил меня Способностью с какой-то целью.., а не просто для того, чтобы делать деньги. – Саттер взял в руки листок бумаги и уставился на него сквозь свои бифокальные очки. – Энтони, как ты думаешь, кто написал эти слова: “Проповедники, бойтесь наступления науки, как ведьмы боялись наступления дня, и смейтесь над роковыми провозвестниками, желающими отказаться от обмана, на котором основана их жизнь” ? – Саттер поверх очков пытливо взглянул на Хэрода. – Как ты думаешь, кто это написал, Энтони?
Хэрод пожал плечами.
– X. Л. Менкен? Меделин Муррей О'Хеер? Саттер покачал головой.
– Джефферсон, Энтони. Томас Джефферсон.
– Ну и что?
Саттер ткнул в сторону Хэрода своим мясистым пальцем.
– Неужели ты не понимаешь, Энтони? Несмотря на всю евангелистскую болтовню о том, что эта страна основана на религиозных принципах.., о том, что это христианская нация и всякое такое.., все ее отцы-основоположники, подобно Джефферсону, были атеистами, остроголовыми интеллектуалами, унитариями...
– Ну и что?
– А то, что эта страна была образована пачкой секулярных гуманистов, Энтони. Вот почему в наших школах больше нет места Богу. Вот почему ежедневно в абортариях убивают миллион нерожденных младенцев. Вот почему, пока мы болтаем о разоружении, коммунисты набирают силу. Господь наградил меня Способностью пробуждать сердца и души простых людей, чтобы мы смогли превратить эту страну в христианское государство, Энтони.
– И для этого тебе нужна моя помощь в обмен на твою поддержку и защиту от Клуба Островитян? – осклабился Хэрод.
– Рука руку моет, мой мальчик, – миротворчески улыбнулся Саттер в ответ.
– Похоже, в один прекрасный день ты собираешься стать президентом, – заметил Хэрод. – По-моему, вчера мы говорили лишь о том, чтобы слегка перетасовать иерархическую структуру Клуба Островитян.
Саттер развел руками.
– А что плохого в том, чтобы мыслить по-крупному, Энтони? Брат К., Кеплер, Траск и Колбен уже много десятилетий забавляются политикой. Я познакомился с братом К, сорок лет назад на политическом съезде консервативных проповедников в Батон-Руж. Поверь, не будет ничего дурного, если в Белом доме ради разнообразия вдруг появится добрый христианин.