Человек из Назарета

Как только они пришли домой, Захария очень спокойно, старательно выводя каждую букву, принялся записывать все, что происходило с ним в тот день за завесой Храма. Елисавета покачала головой и заговорила.
— Мне не следовало в этом сомневаться, — сказала она. — Ведь то, на что все женщины надеются, но во что на самом деле не очень-то верят, когда-нибудь может и сбыться. Разве нельзя сказать, что наш Бог — это Бог, который смеется, и что Он очень любит хорошую шутку? Он выбирает женщину, детородный возраст которой давно уже миновал. Но ведь с таким же успехом Он мог бы выбрать и девственницу. Сдается мне, скоро и впрямь явится Мессия, поскольку, помнится, где-то в священных книгах сказано, будто некая девственница должна затяжелеть. Только получается, что тот, кого дарует нам Господь, это вовсе не Мессия, а его глашатай или провозвестник — не знаю даже, как правильнее сказать. Ах да, и еще я вижу, что ему следует дать имя Иоанн [34]. Это хорошо, что ты все быстро записал, иначе мог бы что-то забыть. Наш сын… да-да, у нас будет сын, и теперь я должна бережно хранить то, что внутри меня, а когда придет время и станут видны кое-какие признаки, мне придется укрыться от людских глаз. Все эти девять месяцев я буду говорить за двоих. Нет-нет, тебе не нужно записывать, что я это уже делаю.
И от любви и радости они бросились друг другу в объятья.
В день праздника Шаббат Шаббатон церемония искупления грехов по традиции заканчивалась тем, что людские грехи возлагались на козла отпущения, которого сбрасывали вниз с высокой скалы, находившейся неподалеку от Иерусалима, и он в мучениях погибал, разбившись об острые камни. Называли этого козла Са’ирла-Аза’зел, что означало «козел для умиротворения демона Аза’зела», обитавшего в пустыне. Вы можете прочитать об этом в шестнадцатой главе Книги Левит. Задолго до описываемых мною событий римляне точно таким же образом использовали невинность для принятия на себя вины, только в те времена это был человек, а не животное, и человек сам выбирал себе подобную участь. Выбор всегда очень важен, животное же выбирать не может.
Случилось так, что в день, когда Захарии явился архангел, козел отпущения, пасшийся на привязи в саду Храма под наблюдением двух служителей, оказался без присмотра, когда эти двое пошли взглянуть, что за суматоха поднялась возле Храма. Козел перегрыз веревку и убежал. И теперь нужно было искать другого козла.
ЧЕТВЕРТОЕ
А сейчас мы отправимся с вами в путешествие в Ха-Галил, или Галилею, что к северу от Иудеи, но не в самую северную ее часть, где высокие горы чередуются с глубокими ущельями, а несколько южнее — в места, которые именуются Нижней Галилеей. Холмы здесь гораздо более пологие, и именно среди них стоит город Назарет.
Жил в этом городе один человек средних лет, еще бодрый и крепкий. Он не обладал ни особенным воображением, ни остроумием, но был, несомненно, добропорядочным человеком. Звали его Иосиф, и занимался он плотницким ремеслом. Помимо прочих вещей, нужных и в хозяйстве, и для украшения жилища, он делал превосходные деревянные плуги, причем говорят, что некоторыми из них люди пользуются и по сей день. Но вообще-то он мог сделать почти все, что его просили изготовить: столы, табуреты, шкафы, хомуты для животных, посохи и даже шкатулки для драгоценных камней и других дорогих предметов, имевшие в крышках специальные секретные запоры в виде передвигавшихся в определенном порядке пластин, чему его научил один персидский мастер.
Во время описываемых мною событий у Иосифа было два юных ученика, Иаков и Иоанн, и вот в один прекрасный день молодой Иаков, устав работать пилой и рубанком, сказал буквально следующее — как бы ему хотелось быть великим царем или еще каким большим человеком, которому ничего не надо делать — ешь себе медовые сласти да пей шербет из драгоценного кубка! На что Иосиф повернулся к нему с такими словами:
— Право же, новые цари, вроде Ирода Великого, как его теперь именуют, подобным образом и проводят жизнь. Они ничего не делают, лишь жиреют себе, пока не станут слишком жирными даже для своего излюбленного развлечения — порки рабов. Но не таковы были истинные цари Израиля. Они занимались ремеслами, работали, как и мы, вернее сказать, как и я, поскольку вы, ребята, сдается мне, пока еще просто играете, но и вы, придет время, научитесь работать как следует. Разве не был царь Давид пастухом? Я, как вы знаете, принадлежу к крови Давидовой, и я горжусь тем, что работаю плотником. Вы, парни, тоже должны обучиться этой гордости. Руки у вас должны быть крепкими — не то что у этих гоев, их руки мягкие, как оконная замазка. И о том, как ведет себя дерево, как придавать ему форму, вы обязаны знать все, да-да. Мальчики мои, не начинайте жизнь с грез о лучшей доле, о том, как было бы хорошо продавать и покупать товары в богатых иерусалимских лавках и чтобы ваши нежные благородные пальцы пахли мягким мылом. Нет запаха лучше, чем запах кедра. В этом будет ваша жизнь, и такая жизнь тоже хороша. Я, например, прошу только одного — чтобы в жизни ничего не менялось, то есть не менялось в моей жизни, вот что я хочу сказать.
Затем Иосиф достал из шкафа образцы деревянных соединений, которые применяются в плотницком деле, — разного рода уголки, служившие для показа, как можно соединять между собой деревянные детали, — и начал экзаменовать своих учеников. Двойной клин. Соединение при помощи шипа и клиновидного паза. Так, хорошо, хорошо. Стык взакрой. Нет, глупый мальчишка, это врубка шипом в гнездо. А это что? Соединение на шипах и шпонках. Хорошо.
Свет в дверном проеме померк, и Иосиф, прищурившись, вгляделся в силуэт человека, пожаловавшего в мастерскую.
— А, госпожа Анна! Ты хорошо выглядишь.
— Хорошо я не выгляжу, да и чувствую себя неважно, — отвечала гостья. — Ты сам увидишь, когда свет не будет бить в глаза. Может быть, мы отойдем ненадолго куда-нибудь, где бы нам не мешал свет?
— Стало быть, ты пришла не как заказчица? — спросил Иосиф.
— Нет, — ответила женщина, — не как заказчица.
Иосиф повернулся к ученикам и сказал:
— Могу я вам доверить, чтобы вы это осторожно, очень осторожно выровняли? Пусть рубанок сам идет по дереву. Не давите на него.
Он провел гостью в небольшое жилое помещение позади мастерской, очень просто обставленное и вполне подходившее для холостяка среднего возраста. Оно состояло из спальни и комнаты для сидения и еды. Кухней служила хибарка во дворе, где хранилась древесина. Иосиф налил Анне вина и вгляделся в ее лицо. Женщина сильно исхудала и выглядела гораздо старше своих лет. Совсем недавно она овдовела.
— Он был хорошим человеком, — сказал Иосиф.
— Иоахим был лучшим из людей, — молвила Анна. — На похоронах про него говорили: «Небольшой, но драгоценный камень дома Давидова» — и это сущая правда.
— Я не желал бы большего, если бы такое сказали обо мне, — произнес Иосиф. — И о тебе, понятно, тоже. Но тебе, конечно, еще жить да жить, — добавил он с учтивостью плотника.
— Думаю, уже недолго осталось, — сказала Анна.
Теперь, когда Иосиф смог лучше разглядеть ее лицо — бледное, с морщинами от пережитого, — он мысленно согласился с нею.
— У меня все продолжаются эти изнуряющие истечения, — продолжала Анна. — Тот же кровавый понос, что свел в могилу бедного Иоахима. Думаю, я скоро последую за ним, вот почему я пришла к тебе сегодня. Я хочу поговорить о моей дочери.
— Ты хочешь, чтобы я стал ее опекуном? — спросил Иосиф.
— Нет, — ответила Анна, — я хочу, чтобы ты стал ее мужем.
— Позволь, я налью тебе еще немного вина, — предложил Иосиф, немного помедлив. Он налил вина ей, а заодно и себе и затем сказал: — Тебе должно быть достаточно хорошо известно, что я не могу быть чьим бы то ни было мужем. Тебе должно быть не менее хорошо известно, что в этой самой мастерской — еще когда она принадлежала моему отцу, упокой Господи его душу, — я получил повреждение. И получил его в том самом месте, которое для мужчины наиболее стыдно повредить. Это значит — если позволительно сказать такое даме, — что я не способен выполнять роль мужчины.