Пауза (ЛП)

— Ему нужно немного времени. Сейчас ему многое нужно переварить, — проговорила Ева и, прислонившись к кухонным шкафам, сложила руки на груди. — Он приехал. Это уже прогресс.
Лорен пересекла комнату и взяла Еву за руки. Голос звучал нежно, но смягчить честность в словах было невозможно:
— Ева, прошло два года. Мы его теряем. Если мы не надавим, боюсь, он исчезнет навсегда. Мне невыносима мысль потерять их обоих. Знаю, вам тоже.
Ева тяжело вздохнула и закрыла глаза. Одной рукой она зажала рот, а вторую приложила к сердцу.
Кэлли это было знакомо. Такое же выражение лица частенько бывало у ее матери, когда врачи сообщали, что болезнь крала у Кэлли жизнь. Глубокая эмоциональная боль проявлялась в боли физической, стоило матери прийти к мысли о том, что придется жить без своей собственной плоти и крови. Ева крепко себя обнимала, отчаянно пытаясь сдерживаться, но знала, что утрата младшего сына послужит фатальным надрезом для и без того хрупкого сердца.
Внезапно на душе стало тяжело, и Кэлли рассеянно провела пальцами по груди.
— Я с ним поговорю, — тихо сказала она, чем удивила даже саму себя.
— Думаешь, идея хорошая? — задала Ева вопрос и шагнула к ней. — Я вот не уверена.
Кэлли бессильно улыбнулась и присоединилась к Еве в центре комнаты.
— Я уже видела подобное в других скорбящих семьях. Сейчас он прячется. Он затерялся в горе и чувстве вины. Только это он и позволяет себе ощущать. Без этого он не в состоянии существовать. Да и, скорее всего, уже разучился.
— Все это не его вина. — Ева указала пальцем вначале на себя, потом на Лорен. — Мы никогда его не упрекали. Как ему объяснить? Как вбить в голову?
Кэлли притянула Еву в объятия, а затем взяла стоявшую на стойке тарелку, затянутую фольгой. Где-то глубоко внутри все дрожало. Она замерла, прочувствовав важность момента.
— Не поймите неправильно, но дело не в вас. Дело не в том, что вы говорите или делаете, или вынудите его во что-то поверить. Дело только в нем. Он должен разобраться сам. В глубине души ему известно о вашей любви, но любви иногда недостаточно для того, чтоб у человека появилось желание спастись. Он сам должен хотеть жить.
— Как нам узнать, в чем он нуждается? — спросила Лорен, глядя то на Энди, то на Кэлли. — Мы могли бы помочь.
— Вряд ли он сам в курсе, — отозвалась Кэлли.
— Тогда как? Как нам его спасти?
С минуту Кэлли молчала, а потом распрямила плечи и покачала головой.
— Он спасется сам. Это единственный способ.
Лорен спрятала лицо у Энди на груди. Он обхватил ее руками и что-то зашептал на ухо. Успокаивающим жестом Ева коснулась спины Кэлли, по щекам катились слезы.
Кэлли, поглощенная мыслями, взглянула на дверь и продолжила:
— Его страшит то, что может случиться, если он позволит себе начать жить заново. Он настолько убежден, что заслуживает страдать, что его пугает мысль о жизни без мрака.
Кэлли покинула кухню, последние слова повисли в воздухе. С тарелкой в руке она направилась к гостевому домику. Сердце выстукивало ровный ритм, и всем своим естеством Кэлли надеялась, что поступала правильно. Существовало слишком много вариантов все испортить.
Между Энди и Треем что-то произошло, хотя Энди все отрицал. Кэлли не особо радовалась тому, что придется находиться наедине со вспыльчивым человеком, но еще она понимала, что Лорен права. Они близки к тому, чтоб потерять Трея навсегда. Ради Евы она должна попробовать все возможное.
На нижней ступени лестницы, что вела к боковой двери гостевого домика, Кэлли остановилась. Она легко провела рукой по волосам и обхватила косу.
— Это глупо, — проговорила она и попыталась сглотнуть ком в горле.
И все равно она вышагивала туда-сюда. Вряд ли Трей относился к типу мужчин, что желали нежности. Он явно пребывал не в том расположении духа, чтоб выслушивать заверения про отсутствие вины.
Кэлли вспомнила о Лорен, Еве и крошке Алекс. Они так его любили, а он ничего не видел… Точнее, не разрешал себе видеть. Он отказывался видеть, что творил со своей семьей. Позор на его голову за то, что закрылся в тот момент, когда они нуждались в нем больше всего. Да как он смел наживаться на любви своей семьи? Каким тупоголовым нужно быть, чтоб не осознавать, что ради него они много чем пожертвовали? И какое расстояние готовы преодолеть, чтоб убедиться в его отличном самочувствии?
Глупый, эгоистичный мужчина нуждался в человеке, который укажет на то, как он поступал с окружающими людьми.
Расположившись в тени заходившего солнца, Кэлли разработала план. Начнет она с того, что промарширует по ступеням и объяснит Трею, что увиливая от семейного ужина, он проявлял неуважение к матери. Он казался парнем, который любил откровенность. Никакой слащавости, одна лишь правда. Именно так она и поступит. Она выскажет мистеру Обтягивающие Штанишки О'Брайену, что семья в нем нуждалась, и ему стоило бы очухаться, пока не стало слишком поздно.
Кэлли увлеклась мысленной беседой с самой собой и поднялась по лестнице к боковой двери. Она замерла и заглянула сквозь дверь-ширму в гостевой домик.
У нее перехватило дыхание. Ева поделилась с ней историей о том, как мальчишки О'Брайен вместе с отцом потрошили и переделывали старую хижину, но Кэлли была совершенно не готова к сногсшибательной тонкой работе, касавшейся каждой детали.
Но еще красивее вырезанных вручную лестниц и планок на стенах, выкрашенных в насыщенный цвет, был Трей О'Брайен.
Он стоял, опустив руки на деревянную каминную полку и свесив голову на грудь, и разглядывал огонь. Кэлли перевела дух и наблюдала за миллионом мыслей, что отражались у него на лице. Танцевавшее пламя освещало песочного цвета волосы, а вот лицо почти полностью скрывала тень. Взглядом она блуждала по тому, что могла рассмотреть в его практически идеальном профиле. Рабочая рубашка исчезла, ее место заняла чистая белая футболка, натянувшаяся на мускулистой спине и крепко обхватывавшая четко очерченные бицепсы.
Ее поразила внезапно нахлынувшая волна эмоций. Какой же Трей потерянный. Бремя смерти Джейми было осязаемо в каждом аспекте жизни. В какой-то момент по вине вышедшего из-под контроля случая его жизнь была вышвырнута в огненную бездну. И он сдался.
Кэлли вздохнула, опустив плечи, ей вдруг стали видны все рваные раны Трея. Страдал он сильнее, чем она могла вообразить. Повторив жест Евы, Кэлли приложила руку к сердцу.
Скованная смятением, она оказалась втянута в яростную внутреннюю битву. До безумия хотелось его защитить и забрать его боль, даже если придется нести тяжкий груз самостоятельно. Но сейчас ее жизнью управлял дикий инстинкт самосохранения. Тот, который признавал опасные ситуации и требовал бежать подальше.
Кэлли охватил трепет, и она вновь схватилась за косу. Обернулась к дому, потом взглянула на тарелку в руке. Как же она умудрилась столь неверно истолковать ситуацию? Она была не готова… а на карту так много поставлено.
— Ты войдешь или так и будешь стоять и пялиться?
Хриплый голос напугал, и Кэлли чуть не уронила тарелку. По спине прокатилась дрожь, и на миг она замерла. Отвечать не хотела, боялась того, насколько сильно чувствовала его боль. И она оцепенела.
Однако желание понять глубину его горечи победило, она успокоилась и, глубоко вздохнув, сделала шаг.
Трей не шевелился и не сводил глаз с огня, что отбрасывал тени на его лицо. Перед ней стоял всего лишь человек — разодранный разрушительными эмоциями, воевавший с собственным сердцем. Его душа пыталась постепенно исчезнуть — это трагически прекрасное и устрашающее зрелище.
Ей глубоко обидно за него. Его печаль охватила каждый уголок комнаты и разрушила броню, выстроенную ею для защиты. Кэлли почувствовала, что слезы вот-вот прольются, и подавила глупое желание сказать что-нибудь правильное.
— Чего ты хочешь, Кэлли?
В голосе не было ни злобы, ни провокации. Эмоции отсутствовали напрочь, остались только сдержанность и бесстрастность. Примерно так же Трей проживал свою жизнь.