Индекс страха
Неожиданно Хоффман испытал еще одно давно забытое чувство: восхитительную, детскую жалость к себе. И вдруг, к собственному ужасу, обнаружил, что плачет.
— С вами все в порядке, Алекс? — Над кушеткой наклонилось лицо Таллона, красивое, обеспокоенное, невыносимое.
— Никаких проблем.
— Вы уверены, что все хорошо?
— Я в порядке. — Хоффман быстро вытер глаза рукавом пижамы и снова надел очки.
Рациональная часть его сознания понимала, что резкие перепады настроения наверняка вызваны травмой, но от этого они не становились менее реальными. Он отказался снова лечь на каталку, спустил ноги с кушетки, сделал несколько глубоких вдохов и, когда вошел в соседнюю комнату, уже сумел взять себя в руки.
— Алекс, это радиолог, доктор Дюфор, — сказала Габриэль.
Она показала на миниатюрную женщину с коротко остриженными седыми волосами, которая сидела перед монитором компьютера. Дюфор повернулась, едва заметно кивнула ему через худое плечо и вернулась к изучению результатов сканирования.
— Это я? — спросил Александр, глядя на экран.
— Совершенно верно, месье. — Она даже не обернулась.
Хоффман разглядывал свой мозг отстраненно, даже с определенным чувством разочарования. Черно-белое изображение на экране могло быть чем угодно — куском кораллового рифа, снятого подводной камерой, видом лунной поверхности или лицом мартышки. Его беспорядочность, полное отсутствие формы и красоты угнетало. Это просто не мог быть конечный продукт. Скорее всего, перед ним одна из стадий эволюции, а задача человека состоит в том, чтобы подготовить путь для того, кто придет следом, так же, как газ создал органическую материю.
Искусственный интеллект, или автономный машинный разум, как он предпочитал его называть, АМР, занимал его уже более пятнадцати лет. Глупцы, подталкиваемые журналистами, считают, что задача заключается в создании копии человеческого ума и цифровых версий нас самих. Но на самом деле, зачем воспроизводить нечто столь уязвимое и ненадежное, да еще подверженное обязательному старению: центральный процессор, который может быть полностью уничтожен из-за того, что выйдет из строя какая-то вспомогательная механическая деталь — скажем, сердце или печень? Это все равно что потерять суперкомпьютер и всю его память, потому что возникла необходимость поменять штепсель.
Радиолог принялась вращать изображение вокруг своей оси сверху вниз, и Хоффману показалось, что мозг ему кивает, посылая приветствие из космического пространства. Она вертела его, поворачивая из стороны в сторону.
— Трещин нет. Опухолей тоже, что очень важно. Но я не могу понять, что это такое…
Кости черепа напоминали перевернутое изображение скорлупы грецкого ореха. Белая линия разной толщины опутывала похожее на губку серое вещество мозга. Доктор приблизила картинку, которая стала шире, более расплывчатой и, наконец, растаяла, превратившись в светло-серую сверхновую. Хоффман наклонился вперед, чтобы посмотреть, что там такое.
— Вот здесь, — сказала Дюфор, прикоснувшись к монитору пальцем с обкусанным ногтем. — Видите белые точки? И яркие звезды? Это крошечные кровоизлияния в тканях мозга.
— Это серьезно? — спросила Габриэль.
— Необязательно. Возможно, такого следует ожидать от подобной травмы. Вам известно, что мозг рикошетирует, когда череп получает удар достаточной силы? И тогда возникает небольшое кровотечение. Но, похоже, оно прекратилось. — Она поправила очки и наклонилась почти вплотную к монитору, точно ювелир, изучающий драгоценный камень. — И тем не менее я хочу провести еще одно исследование, — добавила она.
Хоффман часто представлял себе этот момент — большой, безликий госпиталь, анормальный результат теста, медицинский вердикт, произнесенный равнодушным голосом, первый шаг к безвозвратному падению в беспомощность и смерть, — и ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что это не очередная его фантазия, рожденная ипохондрией.
— Какое исследование?
— Я хочу еще раз посмотреть вас на магнитно-резонансном томографе, который дает более четкие изображения мягких тканей. Таким образом, мы сможем понять, является ли данное состояние мозга дотравматическим или нет.
Дотравматическое состояние…
— Это долго?
— Само исследование не занимает много времени. Вопрос в том, свободен ли томограф. — Она вывела на экран новый файл и пробежалась по нему. — Мы сможем попасть туда в полдень, если, конечно, не возникнет никаких срочных случаев.
— А разве у нас не срочный случай? — спросила Габриэль.
— Нет, никакой непосредственной опасности нет.
— Тогда я не буду его делать, — заявил Хоффман.
— Не дури, — вмешалась жена. — Сделай исследование. Тебе что, трудно?
— Я не хочу.
— Ты ведешь себя глупо…
— Я сказал, что не хочу делать это проклятое исследование.
На мгновение в комнате повисло потрясенное молчание.
— Мы понимаем, что вы расстроены, Алекс, — спокойно проговорил Таллон, — но не стоит так разговаривать с Габриэль.
— Не нужно мне указывать, как я должен разговаривать с собственной женой. — Хоффман дотронулся пальцами до лба и почувствовал, какие они холодные. В горле у него пересохло, и он понял, что должен как можно быстрее выбраться из больницы. Он с трудом сглотнул, прежде чем снова заговорить. — Извините, но я не хочу проходить это исследование. У меня сегодня полно важных дел.
— Месье, — твердо вмешалась Дюфор, — все пациенты, которые потеряли сознание от удара по голове, какой получили вы, должны находиться в больнице, по меньшей мере, двадцать четыре часа — для наблюдения.
— Боюсь, это невозможно.
— Какие такие у тебя важные дела? — спросила Габриэль, недоверчиво глядя на него. — Ты же не собираешься в офис?
— Именно собираюсь. А ты отправишься в галерею, где откроешь свою выставку.
— Алекс…
— И не спорь. Ты работала над коллекцией несколько месяцев — для начала подумай, сколько времени ты провела здесь. А вечером мы устроим праздничный ужин, чтобы отметить твой успех. — Он сообразил, что снова заговорил громче, и заставил себя успокоиться. — Какой-то тип забрался к нам в дом, но это вовсе не означает, что он должен испортить нам жизнь. Посмотри на меня. Я в порядке. Ты только что видела результаты сканирования — ни трещин, ни опухолей нет.
— И ни малейшего здравого смысла, — прозвучал голос с английским акцентом у них за спиной.
— Хьюго, скажи своему бизнес-партнеру, что он сделан из плоти и крови, как и все остальные люди, — проговорила Габриэль, не оборачиваясь.
— А это так? — Квери стоял на пороге в расстегнутом пальто и темно-красном шерстяном шарфе, засунув руки в карманы.
— Бизнес-партнер? — повторил доктор Селик, которого Квери уговорил проводить его сюда из приемного покоя и который с подозрением его разглядывал. — Вы же сказали, что вы его брат.
— Сделай этот проклятый тест, Ал, — сказал Хьюго. — Презентацию можно отложить.
— Вот именно, — поддержала его Габриэль.
— Обещаю, я пройду исследование, — ровным голосом проговорил Хоффман. — Только не сегодня. Вас это устраивает, доктор? Я ведь не рухну оземь без сознания, или еще что-нибудь в таком же духе?
— Месье, — ответила Дюфор, которая дежурила со вчерашнего дня и уже начала терять терпение. — Что вы будете или не будете делать, исключительно ваше решение. Рану, вне всякого сомнения, следует зашить, так я считаю. И если вы отсюда уйдете, то должны будете подписать специальную форму, освобождающую больницу от ответственности за ваше здоровье. Дальше делайте, как сочтете нужным.
— Отлично. Я подпишу бумаги и зашью рану. Потом вернусь к вам в другой раз, когда мне будет удобно, и сделаю томограмму. Довольна? — спросил он у Габриэль.
Прежде чем она ему ответила, прозвучал знакомый электронный сигнал, и Хоффману потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что это будильник, который он поставил на половину седьмого утра — казалось, в другой жизни.