Марш 30-го года

- Смотрите же, чтобы было с промежутками! 
Это повелось с тех пор, как в двадцать восьмом году первомайская комиссия предложила на утверждение собрания план кормежки коммуны в дни первомайских торжеств. Выходило, что получают пищу коммунары раз пять в день, и все вещи самые вкусные и богатые: свинину, яйца, какао, пироги, и комиссия еще добавляла на каждый день: "В промежутках - яблоки, конфеты, пряники, пирожные". 
Тогда много смеялись на собрании и стали в дальнейшем называть такое обилие специальным термином "с промежутками". 
От "промежутков", между прочим, тогда отказались: уж очень выходило дорого! 
Первомайские комиссии и без "промежутков" хлопот много. Нужно пересмотреть, купить и заготовить коммунарскую одежду, чтобы потом не о чем было беспокоиться. Обыкновенно к весеннему празднику производиться ревизия всего гардероба коммунаров, и выпадает это на долю первомайской комиссии. Нужно приготовить меню и запастись продуктами на несколько дней, пока коммунары будут в городе. Нужно организовать доставку этих продуктов в город, хранение и раздачу. Обеспечить коммуну подходящим помещением, наметить план посещений театров, кино и смычек. Наконец, необходимо коммуну упорядочить в маршевом отношении, то есть приучить новеньких к строю. Нужно не забыть мельчайших деталей, чтобы в майские дни ни за чем не нужно было бегать. 
Комиссия выделяет из своей среды несколько подкомиссий - одежную, столовую, парадную, культурную, хозяйственную, кооптирует в свой состав коммунаров, получает и расходует деньги и время от времени докладывает собранию о ходе своих ребят. Перед самым выходом в город представляется на утверждение собрания так называемый комендантский отряд, человек двенадцать во главе с командиром. На обязанности этого отряда лежит уборка того помещения, где будет стоять коммуна. Никто не должен иметь хоть малейшего повода обвинить коммуну в нечистоплотности. Комендантский отряд захватывает с собой несколько ведер, сорных ящиков, метел, веников, тряпок. В походе он производит уборку и является санитарной комиссией#34. Компенсируя его дополнительная нагрузка только возможной благодарностью в приказе, если все будет в отряде благополучно. 
Работа первомайской комиссии, несмотря на то что отнимает много времени у коммунаров, совершенно не изменяет течения рабочих дней коммуны. Уже упакована большая часть обоза, уже отряды успели получить все, что они берут в поход, уже в городе все приготовлено. Уже двадцать девятое число, а коммуна работает полным ходом, как будто никакой особенной подготовки не совершается. 
В городе коммуна проводит три дня. Третьего коммуна должна быть уже на работе. 
Завтракают тридцатого еще в коммуне. После завтрака проходит час, во время которого все должно быть приведено в порядок. Ровно в десять часов все коммунары - в парадных костюмах, и только кое-где на лестницах и в спальнях можно видеть пары: коммунар высоко поднял голову, а одна из девочек пришивает к его гимнастерке белый воротничок. Прибегают запоздавшие с костюмами, те, кто грузил обоз или убирал в столовой. В оркестре Волчок проверяет инструменты: хорошо ли натянута кожа на большом барабане, не измялись ли флаги на фанфарах. У черного хода стоят нагруженные и покрытые брезентом две-три подводы с продуктами, постелями и запасами белья. В знаменном отряде надевают на знамя только что отглаженный чехол: сегодня еще не праздник, и знамя пойдет в чехле. Мне непривычно нечего делать, разве какой-нибудь зева вроде Тетерятченко подойдет ко мне с заявлением: 
- У меня пояс пропал... 
Но немедленно на него зыкнет случайно пробегающий коммунар: 
- пояс пропал, шляпа. Цело утро носили по коммуне пояс, спрашивали чей. Сам забыл в саду. 
Тетерятченко и раньше знал, что с поясом именно так кончится. Я не успеваю ему нечего сказать. Раздаются звуки рожка. Сегодня сигнал играет сам Волчок. Он берет на октаву выше других ребят и умеет особенно четко и в то же время заливчато вывести последние ноты сигнала. 
Я выхожу. В парадные двери вбегают коммунары, с лестницы спускается не спеша знаменная бригада - знаменщик и два ассистента с винтовками - и останавливается на площадке. Ко мне подходит дежурный по коммуне в новенькой повязке, франтоватый, как и все, с чистеньким платочком, кокетливо выглядывающим из кармана блузы. 
- Знамя в чехле? - спрашиват он, хотя и сам довольно хорошо знает, что в чехле. Но так уж требуется для красоты дня. 
- В чехле. 
Параллельно парадному фасаду вытянулись в одну шеренгу коммунары. На правом фланге колонна оркестра, и Волчок впереди. 
- Становись! 
Но команда эта излишняя. Уже все стоят на своих местах, и комвзводы проверяют состав. Пробегает по рядам Тетерятченко и застегивает на ходу пояс. Его провожают сочувственные возгласы: 
- Вот человеку не везет! 
- Да вот пояс насилу нашел. А утром положил штаны на чужую кровать и полчаса ко всем приставал: "Кто взял мои штаны?" Его Похожай чуть не побил. 
Черномазый блестящий Похожай, сегодня особенно красочный и оживленный, потому что он - еще и командир третьего взвода, басит: 
- Я его обязательно когда-нибудь отлуплю, этого Тетерятченко, так и знайте, Антон Семенович. Без этого из коммуны не выйду... 
Но Тетерятченко смотрит на Похожая и улыбается. Он любит Похожая за красоту и удачливость и знает, что тот его не только не отлупит, а и другому не даст в обиду. 
- Равнясь! - гремит Карабанов. 
Все готово. От Карабанова отходит и направляется к зданию дежурный по коммуне. В оркестре подымают трубы, и фанфаристы расцвечивают утро красными полотнищами флагов. Волчок настороженно поднимает руку. 
- Под знамя смирно! Равнение налево! 
Оркестр гремит знаменный салют, все коммунары поднимают руки, перед фронтом замирает Карабанов. Служащие, провожающие колонну, тоже козыряют. Из парадных дверей выходит дежурный по коммуне и с рукой у козырька фуражки "ведет" знамя. Три коммунара бережно и подчеркнуто изящно проносят знамя по фронту и устанавливают его на правом фланге. Знамя держат почти вертикально: если оно без чехла, то оно не развевается, а красивыми мягкими складками падает на плечи знаменщика, и при движении линии этих складок почти не меняются. Древко тоже касается плеча, вся тежесть приходится на руки, а двумя руками держать знамя неприлично. Поэтому быть знаменщиком - дело довольно трудное. 
Знамя на месте. Салют окончен. Карабанов последним "орлиным" взором оглядывает фронт. Пора. К левому флангу подошел обоз, и командир комендантского, в спецовке, уже сидит на первом возу. 
- Справа по шести вправо... шагом... марш! 
Коммунары прямо с развернутого фронта переходят в марш, на ходу перестраиваясь в колонну. Наш постоянный строй по шести, расстояние между рядами просторное - шагов до трех. Командиры взводов впереди, а между взводами интервал шесть шагов. 
Гремит радостный марш: начался наш праздник. 
Через час колонна подходит к городу. Между высокими домами улицы Либкнехта наш большой оркестр разрывает воздух. 
Колонна занимает улицу. На тротуарах собираются толпы. Нам машут руками. С задорной улыбкой слушают наш марш девушки, приветливо-серьезно поглядывают на нас мужчины, улыбаются мамаши и корреспонденты газет. То с той, то с другой стороны подлетает новый человек: 
- Что за организация? 
Коммунару в строю нельзя разговаривать. Он из вежливости бросает поскорее: 
- Дзержинцы. 
Но харьковцы уже знают дзержинцев. 
То и дело долетает с тротуара: 
- Это дзержинцы! 
А один раз серьезный пацан лет четырнадцати показал другому: 
- Это дзержинцы, а вон и сам Дзержинский. 
Идущие за мной знаменщики не выдержали: 
- Вот чудаки! Антона Семеновича за Дзержинского приняли. 
Сегодня мы вошли в город со знаменем в чехле. Завтра мы первые с развернутым знаменем пройдем мимо трибуны и гордо посмотрим на тех, кто на трибуне: "Мы тоже пролетариат, мы тоже рабочие, сегодня - наш праздник!"