Призрак

Он стал говорить, наконец, что один срывал все лучшие цветки Неаполя и с презрением оставлял нам, иностранцам, подбирать их после него! Мое самолюбие, как человека и француза, было задето. Я ответил ему в насмешливом тоне, который, конечно, не позволил бы себе, если бы был хладнокровнее. Он же захохотал и отошел, оставив меня в еще большем раздражении. 
Может быть, это вино произвело во мне такое действие, и я стал искать ссоры, только в ту минуту, как он отошел от меня, я обернулся и заметил подле себя Занони. 
- Князь фанфарон, - сказал он мне с той же улыбкой, которая мне так не понравилась. - Ему хотелось бы присвоить себе и все богатство, и всю любовь. Отомстим ему. 
- Но как? 
- В его доме в настоящую минуту находится самая красивая из певиц Неаполя, знаменитая Виола Пизани. Она здесь не по своему желанию, так как он насильно похитил ее; но он уверяет, что она обожает его. Настоим же на том, чтобы он показал нам это сокровище, и когда она войдет, герцог Р. может не сомневаться, что его комплименты и внимание польстят прекрасной Виоле и вызовут ревнивые подозрения ее похитителя. Это было бы справедливое наказание за его дерзкое высокомерие. 
Предложение очень понравилось мне. Я поспешил за князем. Музыка только что зазвучала, знаком я остановил ее, и, обращаясь к князю, стоявшему посреди самой оживленной группы молодых людей, стал обвинять его в том, что он предлагает нам таких посредственных музыкантов, а для себя оставляет лютню и голос первой артистки Неаполя. Я попросил наполовину шутливым, наполовину серьезным тоном, чтобы нам показали Пизани. Моя просьба была принята общими криками одобрения. 
Хозяин пытался отказать нам, но мы заглушили его слова громкими криками. 
- Господа, - проговорил князь, когда наконец мы умолкли, - если бы я даже согласился на ваше предложение, то никогда не смог бы уговорить синьору выйти к такому шумному обществу. Вы слишком благородны для того, чтобы принуждать ее, хотя герцог Р. забывается до такой степени, что поступает так со мной. 
Задетый за живое этим упреком, которого я заслуживал до некоторой степени, я отвечал: 
- Князь, у меня перед глазами столь благородный пример насилия, что я не колеблясь иду по дороге, на которой вы далеко перегнали меня. Весь Неаполь знает, что Пизани презирает ваше золото и вашу любовь и что одно только насилие могло увлечь ее под вашу кровлю. Вы отказываетесь представить нам ее, потому что боитесь ее жалоб, потому что достаточно знаете тех людей, которых ваше тщеславие старается осмеять, чтобы быть уверенным: французский дворянин всегда готов предложить красавице и сердце, и защиту. 
- Вы правы, - сказал Занони, - князь не смеет показать нам свою добычу. 
Князь стоял несколько минут задумавшись, он казался раздраженным. Наконец он разразился оскорбительными восклицаниями насчет Занони и меня. Занони ничего не отвечал. Я был более раздражителен и вспыльчив. 
Гости находили удовольствие в нашей ссоре, только один старался восстановить спокойствие, это был Маскари. Но мы не слушали его. Остальное легко отгадать. Мы спросили шпаги; один из присутствующих принес мне две. Я собирался сделать выбор, но Занони подал мне другую, рукоятка которой, искусно вырезанная, свидетельствовала о ее древности. 
В ту же минуту он проговорил, глядя на князя с улыбкой: 
- Князь, герцог выбирает шпагу вашего предка! Вы слишком храбры, чтобы быть суеверным, но вы не забыли о нашем условии? 
При этих словах мне показалось, что хозяин вздрогнул и побледнел, однако ответил на улыбку Занони презрительным взглядом. 
В следующую минуту сделалось какое-то непонятное смятение и беспорядок. Между шестью или восемью из присутствующих началась страшная свалка; но мы искали друг друга, князь и я. Шум, окружавший нас, смятение гостей, крики музыкантов, удары наших шпаг только возбуждали нашу ярость. Мы боялись, чтобы нас не разъединили; мы дрались с бешенством, без правил, без методы. Я наносил удары, машинально отражал их, ослепленный, вне себя, как будто сам дьявол был во мне, до тех пор, пока наконец я не увидел князя, лежащего у моих ног в крови, и Занони, говорящего ему что-то на ухо. 
Это зрелище отрезвило нас всех. Борьба кончилась. Исполненные стыда, угрызений совести и ужаса, мы окружили нашего несчастного хозяина, но было уже поздно, он закатывал глаза. Я видел многих умиравших, но никогда не случалось мне видеть лица, выражавшего столько ужаса и испуга. 
Наконец все было кончено. Занони поднялся и, взяв с большим хладнокровием шпагу, которую я держал в руке, спокойно проговорил: 
- Вы свидетели, господа, что князь сам заслужил свою судьбу. Последний из знаменитого рода погиб в ночной драке. 
Я больше не видел Занони, я отправился к нашему посланнику и рассказал ему все происшедшее. Меня признали невиновным как неаполитанское правление, так и наследник несчастного князя N. 
Подписано: Луи Виктор, герцог де Р. 
Этот документ содержит самые мельчайшие подробности происшествия, которое произвело сильное впечатление на весь Неаполь. Глиндон не принимал участия в ссоре. 
Когда Занони встал и удалился с места происшествия, Глиндон заметил, что, проходя сквозь толпу гостей, он слегка коснулся плеча Маскари и проговорил что-то, чего англичанин не расслышал. 
Глиндон последовал за Занони в банкетный зал, полный мрачных ночных теней и лишь местами освещенный полосами лунного света. 
- Каким образом могли вы предсказать это ужасное событие? Он погиб не от вашей руки! - спросил Глиндон дрожащим голосом. 
- Генерал, рассчитывающий на победу, лично не сражается, - отвечал Занони. - Оставим прошедшее и мертвых в покое. В полночь вы должны быть на морском берегу, в полумиле направо от вашего отеля. Вы узнаете место по одинокой колонне, к которой привязана сломанная цепь. В этом месте и в этот час, если ты хочешь быть посвященным в наше общество, ты найдешь учителя. Ступай! У меня есть здесь дело. Помни, что Виола еще в этом дворце. 
В ту же минуту вошел Маскари; Занони простился с Глиндоном, и тот медленно удалился. 
- Маскари, - проговорил Занони, - ваш покровитель умер; ваши услуги будут не нужны его наследнику, человеку порядочному, которого бедность спасла от порока. Что касается вас самого, будьте благодарны, что я не предаю вас палачу! Вспомните о кипрском вине. Не дрожите! Напиток был бессилен против меня, но мог подействовать на других. Я прощаю вас, и если я умру от действия вина, то обещаю вам, что моя тень не станет смущать покой такого достойного человека. Но довольно об этом. Проведите меня в комнату Виолы Пизани. Вам она не нужна, а смерть тюремщика открывает двери тюрьмы. Скорей, я хочу ехать.