Призрак
- И ты начал ее посвящение и бессилен продолжать. Я это знаю. Ты мог наполнить ее сон чудными видениями, ты вызвал лучших сынов воздуха и приказал им убаюкивать ее сон, но ее душа не слушает их, она возвращается на землю и уклоняется от их влияния. Почему? Слепец, разве ты не видишь? Потому что в ее душе все любовь. Нет никакой соединяющей страсти, которая привязывала бы ее к мирам, с которыми ты хочешь познакомить ее с помощью твоих таинственных чар. Эти вещи привлекательны только для ума. Что имеют они общего с земной страстью, с надеждой, которая сама поднимается к небу?
- Но разве не может существовать никакой общей связи, которая соединяла бы наши души и наши сердца и оказала бы влияние на ее душу?
- Не спрашивай у меня этого, ты не поймешь.
- Заклинаю тебя, говори.
- Разве ты не знаешь, что когда две души разделены, то связь, которая их может соединить, есть третья душа, в которой они встречаются и живут?
- Я понимаю тебя, Адон-Аи, - сказал Занони, и лицо его засияло сильнейшей человеческой радостью, - и если судьба, темная для меня в этом отношении, даст мне счастье последнего смертного, если когда-нибудь будет существовать ребенок, которого я смогу прижать к груди и назвать своим...
- Неужели ты для того мечтал стать выше людей, чтобы в конце концов стать человеком?
- Но ребенок, вторая Виола, - прошептал Занони, не слушая сына Света, молодая душа, только что спустившаяся с неба, которую я буду воспитывать с той минуты, как она явится на землю, крылья которой я приучу следовать за мною и через которую сама мать возвысится и пройдет сквозь царство смерти!
- Берегись, подумай. Разве ты не знаешь, что твой самый безжалостный враг находит в действительности? Твои желания все более приближаются к желаниям человеческой природы.
- Человеческая природа прекрасна! - отвечал Занони.
При этих словах лицо Адон-Аи осветилось улыбкой.
X
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПИСЕМ ЗАНОНИ К МЕЙНУРУ
1
"Ты ничего не говорил мне об успехах твоего ученика, и я боюсь, что обстоятельства так различно сформировали ум поколений, к которым принадлежим мы, и ум искренних и эксцентричных детей сего века, что все твои заботы и самое тщательное руководство не будут иметь успеха, даже если тебе и попадется неофит с более чистым и возвышенным характером, чем тот, кого ты принял под свою кровлю.
Третье состояние существования, которое индийский мудрец вполне верно называет состоянием средним между сном и бодрствованием и не вполне точно называет экстазом, неизвестно жителям Севера, и немногие из них соглашаются предаваться ему, глядя на это состояние, как на Майю, на иллюзию расстроенной души. Вместо того чтобы возделывать эту эфирную почву, из природы, субстанции которой, если она правильно познается, можно было бы выращивать такие роскошные плоды и такие прекрасные цветы, они смотрят на это усилие ума подняться выше узкого мира людей в обитель бессмертных духов как на болезнь, которую доктор должен лечить с помощью лекарства; они не знают, что этому состоянию, в его еще несовершенной, младенческой форме, они обязаны происхождением поэзии, музыки, искусства, всеми идеалами прекрасного, которых не может дать ни сон, ни бодрствование.
Мейнур, в те отдаленные века, когда мы с тобою были сами неофитами, мы принадлежали к людям, для которых реальный мир был закрыт и недоступен. Наши предки имели в жизни одну цель - сокровенное знание. Мы с колыбели были предназначены и приготовляемы к этому, как к жреческому служению. И то, что для нас было азами науки, на то нынешние ученые смотрят с презрением, как на фантастические химеры, или с отчаянием отворачиваются, как от непроницаемой тайны. Даже самые основополагающие начала теории электричества и магнетизма и те для них темны и неясны и служат предметом яростных споров между различными направлениями их слепой науки, а между тем даже в нашей юности как мало из наших братьев достигли первой ступени посвящения. А те, кто ее достиг, после нерадостного обладания теми преимуществами, которых они так жаждали, добровольно покинули Свет, не делая никаких усилий над собой, нашли свою гибель, как пилигримы в пустыне, не выдержав тишины одиночества и испугавшись бесцельности своего пути. Но ты, в котором живет, кажется, только одно желание знать, не спрашивая, к чему поведет оно, к счастью или несчастью, ты часто предлагал себя в проводники тем, которые хотели идти по пути таинственного знания, ты всегда старался увеличить и часто увеличивал число наших адептов, но они были посвящены в твои тайны только отчасти. Тщеславие, страсти делали их недостойными идти дальше, и теперь ты снова в качестве эксперимента, без любви, без жалости подвергаешь эту новую душу всем случайностям ужасного испытания!
Ты думаешь, что любопытства и бесстрашия достаточно для успеха там, где глубокие умы и самая строгая добродетель часто не имели успеха. Ты думаешь, что хранящийся в его душе росток таланта художника может помочь ему взрастить величественный цветок золотой науки. Для тебя это новый опыт. Щади своего ученика, и если он обманет твои надежды с первых же опытов, то возврати его действительности, пока еще он может пользоваться преходящей чувственной жизнью, которая кончается могилой.
Предупреждая тебя таким образом, я в то же время заставляю тебя смеяться над моими легкомысленными надеждами. Так часто отказываясь посвящать других в наши тайны, я наконец начинаю понимать, почему великий закон, связывающий человека с ему подобными даже в то время, когда он старается уединиться от них, сотворил из твоего холодного и безжизненного знания связь между тобою и человечеством; почему ты также искал учеников и последователей, почему, видя, как ряды нашего общества редеют, ты старался заполнить пробелы, вознаградить потери, почему среди твоих постоянных расчетов, неумолимых, как сама природа, ты всегда в ужасе отступаешь перед мыслью остаться в одиночестве. То же и со мной. Я тоже искал друга, ровню, я тоже содрогался при мысли остаться в одиночестве. И то, против чего ты предупреждал меня, случилось. Любовь. Любовь приводит все к своей мерке. Я должен опуститься до той, которую я люблю, или поднять ее до себя.