Призрак

С той минуты, как я ее люблю, Мейнур, мне кажется, что с моей стороны подлость избегать смерти, которая поражает любящие нас сердца. Я чувствую, что земля охватывает и привязывает к себе мою душу. 
Ты был прав: вечная старость, спокойная и невозмутимая, есть дар более драгоценный, чем вечная молодость с ее стремлениями и желаниями. До тех пор, пока мы не станем только духами, покой может быть найден только в равнодушии". 
4 
"Я получил твое письмо... Возможно ли? Твой ученик обманул твои ожидания! Увы! Бедный ученик! Но..." 
(Следуют комментарии относительно подробностей жизни Глиндона, которые читатель уже знает или узнает вскоре, и настоятельная просьба к Мейнуру наблюдать еще за судьбой его ученика.) 
"Я также питаю надежду иметь ученика. Но ужасы, которые должны сопровождать его испытание, пугают меня! Я хочу снова посоветоваться с сыном Света". 
"Да! Адон-Аи, долгое время глухой к моим призывам, наконец явился мне, и его славное появление даровало мне надежду. Возможно, Виола, наконец наши души соединятся!" 
ПИСЬМО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ 
"Мейнур! Пробудись от твоей апатии - радуйся! Новая душа явится в мире. Новая душа, которая назовет меня отцом! Если те, для кого существуют тяготы и радости человеческой жизни, должны трепетать от радости при мысли вновь увидеть свое детство возродившимся в их детях, если при этом в них вновь может возродиться Святая Невинность, которая является первой ступенью существования, если они могут почувствовать, что на человека при этом возлагается почти ангельская обязанность - с колыбели руководить новой жизнью, а душу пестовать для Неба, - то можешь себе представить, как я счастлив, встречая наследника всех этих даров, которые к тому же удваиваются, будучи разделенными! Как я радуюсь при мысли, что могу защищать, отвращать опасность, обучать и вести поток жизни, расширяя, обогащая и углубляя его, к раю, из которого он вытекает! И на берегах этой реки наши души соединятся, возлюбленная Мать. Наше дитя принесет нам таинственную симпатию, которой нам еще недостает. И тогда какой призрак станет тебя преследовать, какой ужас обеспокоит тебя, когда твое посвящение совершится около колыбели твоего ребенка!" 
IX 
Да, Виола! Ты теперь уже не то создание, которое на пороге твоего неаполитанского жилища следило за неопределенными образами сшей фантазии; ты уже не та, которая стремилась дать жизнь идеальной красоте на подмостках, где иллюзия на час представляет небо и землю, до тех пор, пока усталый ум не начинает снова видеть только показной блеск и машиниста сцены. 
Твоя душа покоится в своем счастии, ее неопределенные стремления нашли себе цель. Одно мгновение заключает в себе иногда чувство вечности, так как, когда мы понастоящему счастливы, мы знаем, что умереть невозможно. Всегда, когда душа чувствует самое себя, она чувствует вечную жизнь. 
Твое посвящение отложено. Твои дни и ночи наполнены теперь только теми видениями, которыми счастливое сердце убаюкивает воображение, чуждое зла. 
Простите меня, сильфы, если я спрашиваю себя, не лучше ли, не прекраснее ли подобные видения, чем вы... 
Они стояли на берегу и глядели на солнце, исчезавшее в волнах. Сколько времени жили они на острове? Не все ли это равно? Месяцы, годы, может быть, - к чему считать это время счастья? Можно пережить целые века в одно мгновение. Так мы измеряем порывы наших чувств или наши скорби длительностью наших мечтаний или количеством чувств, порождаемых этими мечтаниями. 
Солнце медленно закатывалось, воздух был душен и тяжел; на море недалеко от берега неподвижно застыл величественный корабль, на деревьях ни один листок не шевелился. 
Виола приблизилась к Занони, какое-то предчувствие, которое она не могла определить, заставляло быстрее биться ее сердце; она взглянула на Занони и была поражена выражением его лица: оно являло озабоченность, волнение, беспокойство. 
- Это спокойствие пугает меня, - тихо сказала она. 
Занони, казалось, не слыхал ее. Он тихо говорил сам с собою, его глаза с беспокойством осматривали горизонт. Она не знала почему, но этот взгляд, вопрошавший пространство, эти слова, произнесенные на неизвестном наречии, смутно оживили в ней суеверное чувство. Она сделалась боязливее с того дня, когда узнала, что должна стать матерью. Странный кризис в жизни женщины и ее любви! Что-то, что еще не родилось, оспаривает уже ее сердце у того, кто до сих пор безраздельно господствовал в нем. 
- Занони! Посмотри на меня, - сказала она, беря его за руку. 
Он повернулся к ней. 
- Ты бледна, Виола! Твои руки дрожат. 
- Это правда, я чувствую, точно какой-то враг приближается к нам. 
- И твой инстинкт не обманывает тебя. К нам действительно приближается враг. Я вижу его сквозь эту тяжелую атмосферу, я слышу его сквозь молчание. Видишь ли ты, сколько насекомых на листьях? Они почти невидимы. Они следуют за дыханием врага. Это поветрие бубонной чумы! 
Он еще говорил, как вдруг с ветвей дерева, под которым они стояли, к ногам Виолы упала птица, она взмахнула несколько раз крыльями, вытянулась и замерла. 
- О, Виола, - сказал Занони с глубоким волнением, - вот смерть! Разве ты не боишься умереть? 
- Оставить тебя? О да! 
- Но если бы я мог передать тебе тайну, как победить смерть, если бы я мог остановить для твоей молодости течение времени, если бы я мог... 
Он вдруг остановился, взгляд Виолы выражал ужас, лицо и губы были бледны. 
- Не говори мне так, не смотри на меня так, - сказала она, невольно отстраняясь. - Ты меня пугаешь... О! Не говори так, я стала бы бояться, не за себя, но за моего ребенка! 
- Твоего ребенка! Но разве бы ты отказалась для твоего ребенка от этого чудного дара? 
- Занони! 
- Ну, что же? 
- Солнце исчезло у нас из глаз, но для того, чтобы показаться другим глазам. Исчезнуть из этого света - это значит жить там, наверху. О, мой возлюбленный! О, мой супруг, - продолжала она со странной и неожиданной живостью, - скажи мне, что ты шутил, что ты хотел посмеяться над моим легковерием! Чума не так ужасна, как твои слова. 
Чело Занони омрачилось, он молча глядел на нее несколько секунд.