Волки на переломе зимы
– Нет, нет, нет, – негромко возразил Маргон. – У нас ведь так хорошо все получается, когда мы вместе, не правда ли?
– Вы хотите сказать – когда мы вас слушаемся, – уточнил Стюарт. – А может быть, нам с Ройбеном как раз и стоит сегодня выбраться вдвоем и поискать неприятностей, как и положено волчатам? – И он, немножко сильнее, чем нужно, стукнул Маргона кулаком по руке.
– Разве я не говорил вам, мальчики, – осведомился Маргон, – что в этом доме есть подземная темница?
– Ну, да, с цепями и всем прочим, – подхватил Стюарт.
– Именно так, – кивнул Маргон и, прищурившись, взглянул на Стюарта. – Как положено, мрачная, сырая и, вообще, ужасная. Не хочешь пожить там некоторое время?
– Только если мне дадут с собой мое одеяльце и ноутбук, – ухмыльнулся Стюарт, – и будут кормить вовремя. Я не прочь был бы немного отдохнуть.
Маргон снова насмешливо рыкнул, покачал головой и прошептал:
– Они меня обходят стороной – те, что, бывало, робкими шагами… [3]
– О, только не надо этих тайных переговоров на языке поэзии! – взмолился Стюарт. – Я их не переношу. Здесь столько поэзии, что у меня дух захватывает.
– Джентльмены, джентльмены… – вмешался Феликс. – Пусть все будет весело, бодро и в духе праздника.
Он пристально взглянул на Ройбена.
– Кстати о темнице. Я хотел показать тебе скульптуры для вертепа. Это Рождество будет прекрасным, если, конечно, позволит молодой владелец дома.
И он тут же ударился в пояснения. Шестнадцатое декабря – за две недели до Рождества – будет прекрасной датой для того, чтобы устроить рождественский фестиваль в Нидеке, а здесь, в доме, – прием для всех жителей округа. С наступлением темноты киоски и магазины в «деревне» – так Феликс обычно называл город – закроются, и все смогут прийти в Нидек-Пойнт на вечерний праздник. Конечно, должны прийти родственники Ройбена и Стюарта и их старые друзья, которых они захотят пригласить. В такое время стоит вспомнить всех. А отец Джим может привезти из Сан-Франциско своих «несчастных», для них можно даже заказать автобус.
Конечно, будет приглашен шериф и все служащие правопорядка, которые обследовали этот дом так недавно, в ту ночь, когда таинственный Человек-волк напал здесь на двоих русских докторов. И репортеров тоже пригласят.
Есть и большие тенты, чтобы прикрыть террасу, столы и стулья, керосиновые обогреватели-жаровни и сколько угодно мигающих ламповых гирлянд.
– Представьте себе эту дубраву, – разглагольствовал Феликс, указывая на лес за окном столовой, – всю расцвеченную огнями, на каждой ветке по несколько лампочек, дорожки густо усыпаны опилками, повсюду гуляют ряженые, естественно, на передней террасе хор мальчиков и оркестр, и красивый вертеп, и множество столов и стульев. О, это будет просто великолепно. – Он указал на схему, кое-как начерченную на оберточной бумаге. – Конечно, банкет будет должным образом сервирован в этом зале и продлится от наступления темноты до десяти вечера. Но мы поставим во всех узловых точках стойки с глинтвейном, медовухой, крепкими напитками, закусками на любой вкус, и весь дом будет открыт для окрестных жителей, каждый из которых сможет наконец-то осмотреть и гостиные, и спальни таинственного Нидек-Пойнта. И загадочного «старого замка», где зверствует Человек-волк, не останется. Нет, пусть мир смотрит. «Добро пожаловать, судьи, конгрессмены, учителя, банкиры… добрые жители Северной Калифорнии! Вот в этой гостиной пресловутый Человек-волк учинил кровопролитие, а через это окно в библиотеке выскочил в ночь». Ну, молодой хозяин, как по-твоему? Стоит все это делать?
– Он намеревается накормить все побережье, – торжественно произнес Маргон, – от южного Сан-Франциско до самого Орегона.
– Феликс, это ваш дом, – сказал Ройбен. – По-моему, план великолепный. – План действительно казался великолепным. И совершенно немыслимым. Ему хотелось расхохотаться.
Ему вдруг вспомнилось, как Марчент со счастливой улыбкой рассказывала о том, насколько «дядя Феликс» любил развлечения, и сейчас его так и подмывало разделить с Феликсом эту любовь.
– Я знаю, что моя племянница погибла совсем недавно, – сказал Феликс, вдруг сразу погрустнев. – Все время помню об этом. Но я не желаю, чтобы из-за этого все мы в наше первое Рождество сидели в тоске и унынии. И моя любимая Марчент ни за что не захотела бы такого.
– Феликс, калифорнийцы не предаются скорби, – сказал Ройбен. – По крайней мере, я никогда такого не видел. И не могу представить себе, чтобы Марчент была этим недовольна.
– Я думаю, она всем сердцем одобрила бы этот план, – сказал Маргон. – А идея о том, чтобы под видом отдыха скопом запустить сюда прессу, просто гениальна.
– О, это у меня далеко не главная цель, – ответил Феликс. – Я хочу устроить большой праздник, настоящее торжество. Дому необходимо проникнуться новой жизнью. Он снова должен сиять.
– Кстати, о вертепе… вы ведь говорите о композиции с Иисусом, Марией и Иосифом, верно? Но вы, по-моему, не верите в христианского Бога… – сказал Стюарт.
– Безусловно, нет, – ответил Феликс, – но ведь у местных жителей принято отмечать зимний солнцеворот именно так.
– Но разве это не ложь? – вскинулся Стюарт. – Ну, то есть разве мы не должны освобождаться от лжи и суеверий? Разве это не обязанность всех разумных существ? А ведь мы именно такие и есть.
– Нет, сказать, что все это ложь, будет неправильно, – сказал Феликс. Для внушительности он понизил голос, как будто осторожно намекал Стюарту на то, что не следует так резко судить сразу обо всем. – Традиции редко лгут, традиции – это отражение глубинных верований и обычаев народа. В них, в самой их природе, имеется собственная истина.
Стюарт, склонив голову, со скептической миной уставился на него голубыми глазами. Это выражение на мальчишеском веснушчатом лице всегда делало его похожим на мятежного херувима.
– Мне легенда о Рождестве кажется очень выразительной, – продолжал Феликс. – И всегда казалась. Я много думал об этом. Христианский Бог прежде всего изумительный символ вечного возрождения. А ведь в день зимнего солнцеворота мы именно это и празднуем. – В его голосе прорезалось нечто вроде благоговения. – Суть этого праздника – славное рождение Бога в самую темную ночь года.
– Хм-м-м… – с легкой насмешкой фыркнул Стюарт. – Если так, то, пожалуй, дело и не сводится к рождественским украшениям и грому хоралов из динамиков в торговых центрах.
– И никогда не сводилось, – вмешался Маргон. – Даже все нынешние ухищрения, которыми магазины заманивают покупателей, несут в себе отражение и древних языческих, и христианских начал, сплетенных воедино.
– В вас, ребята, до отвращения много оптимизма, – с величайшей серьезностью заметил Стюарт.
– Что тебе не нравится? – осведомился Маргон. – То, что мы не жуем наши сетования по поводу страшных тайн? А с какой стати? Мы живем в двух мирах. Так всегда было.
Стюарт явно растерялся, даже расстроился, но все же продолжал гнуть свое.
– Может быть, я не хочу больше жить в старом мире, – заявил он. – Может быть, я думаю о том, чтобы навсегда развязаться с ним.
– Мы имели в виду совсем не это, – отозвался Маргон. – Ты не даешь себе труда подумать.
– Я целиком и полностью за, – сказал Ройбен. – В прошлом меня всегда раздражали все эти хоралы, гимны, ясли и все прочее, потому что я никогда во все это не верил, но при таком подходе… что ж, я вполне могу с этим смириться. К тому же это понравится людям – я имею в виду все в целом. Мне еще не доводилось видеть рождественских праздников вроде тех, какие вы затеяли. Откровенно говоря, я вообще редко участвовал в рождественских развлечениях любого рода.
– Да, им это понравится, – согласился Маргон. – И всегда нравилось. Феликс умеет приводить их в восторг и делать так, чтобы им каждый год хотелось приходить сюда.
– Все пройдет наилучшим образом, – сказал Феликс. – Времени у меня достаточно, вполне достаточно, и денег на первый раз жалеть не будем. А к будущему году нужно будет подготовиться более тщательно. Кстати, на этот раз можно будет пригласить не один, а два или три оркестра. Один, небольшой, можно будет поместить в дубраве. И, конечно, прямо в этом зале, в углу, будет играть струнный квартет. Если удастся прикинуть, сколько будет детей…