Кристалл памяти (сборник)

  
II
 
Кабинет начальника главного сборочного цеха находился на восьмом этаже. Добираясь до него, следователь ни в холле, ни в лифте, ни в коридоре не встретил ни единой живой души. Секретарь у начальника тоже был электронный.
Начальник цеха ожидал Холмского. После церемонии взаимного представления и ритуала рукопожатия он предложил следователю сесть, а сам наполнил две чашечки только-только поспевшим кофе из кабинетной экспресс-кофеварки. Вручив Холмскому его дозу, он уселся сам. Несколько секунд они в молчании размешивали дымящийся напиток ложечками.
Оба пили кофе без сахара.
— Итак, — сказал начальник, — я к вашим услугам. Цель вашего визита мне известна. Вы, конечно же, по поводу этого позавчерашнего… гм… инцидента в главном сборочном?
— Да, — ответил следователь, — вопрос стоит так — убийство или несчастный случай?
Начальник цеха внимательно посмотрел на Холмского.
— Даже так? Убийство! Существует, значит, и такая версия?
— К сожалению, да. Путаные показания Морозова, противоречащие показаниям других свидетелей, вынуждают нас не отвергать и такой возможности. Так что нам сейчас важны все, даже самые мелкие обстоятельства. Я жду от вас подробного рассказа.
— Что же, извольте. Но сразу предупреждаю — видел я очень немного.
— Вот и расскажите все, что видели. Секундочку, я включу диктофон…
Начальник цеха поставил на стол пустую чашку.
— Ну, хорошо. Позавчера, в 1537 с секундами из главного сборочного цеха поступил сигнал о замедлении реакции сборочного манипулятора РСМ 80Ц 36.11. Как вам должно быть известно, весь завод и все происходящее в нем управляется мультипроцессорной вычислительной системой. Система выдала диагноз — речь шла о мелкой неисправности — и для ее устранения в сборочный цех были посланы дежурные техники-наладчики — Михаил Лихачев и Вячеслав Агинский. В 1546 Лихачев приступил к осмотру манипулятора.
— Простите, — перебил начальника Холмский, — откуда такое точное время?
— Видите ли, у нас конвейер. Счет идет даже не на секунды, а на миллисекунды. Замедление реакции манипулятора, о котором шла речь, и составляло доли секунды, тем не менее система выдала сигнал тревоги. Накопление ошибки со временем привело бы к браку и к тому, что сбился бы с ритма весь конвейер. Система ведет учет всех сбоев оборудования и аварийных ситуаций. Все это заносится в системный журнал, на магнитную ленту. Если вам нужен будет хронометраж с точностью до миллисекунды, то вы сможете получить распечатку нужной страницы журнала.
— Но ведь так регистрируются только внутренние события системы — сбои, прерывания. Какое время потратили техники, чтобы перейти из административного корпуса в сборочный цех, системой не регистрируется. Не так ли?
— Верно. Хотя, например, момент, когда Агинский переключил конвейер на использование альтернативного манипулятора, а Лихачев отключил основное устройство, в журнале зарегистрирован.
— У вас все устройства дублируются?
— Конечно. В случае поломки конвейер не останавливается — операцию выполняет альтернативное устройство. Что же касается передвижения техников…
Начальник цеха указал на стоящий рядом с его письменным столом электронный блок с двумя экранами — дисплеем и телевизором. Между экранами светился зеленоватым цветом циферблат электронных часов.
— Во всех ключевых точках всех складов и цехов установлены передающие телекамеры. С их помощью мы визуально прослеживаем технологический процесс. Ну и, как видите, в телевизор встроены часы.
Такие телевизоры есть в каждой комнате, где сидят люди. Кроме того, электронные часы есть в каждом помещении. Как правило, они размещены над дверью. Все часы на заводе синхронизированы и показывают одно и то же время. Мы тут, знаете ли, все слегка помешаны на точном времени.
Итак, Лихачев появился у манипулятора и приступил к его осмотру в 1546. За полминуты до этого система восприняла сигнал о переключении устройств — выполнение операции перешло от основного манипулятора к запасному.
— Ну хорошо: переключение зарегистрировала система, но как вы узнали, что Лихачев в 1546 приступил к осмотру, если манипулятор был уже отключен?
— А я разве не сказал? Я наблюдал за ним по телевизору.
— Ясно. Агинский тоже показывался в кадре?
— Нет. Агинский находился у стойки управления. Это в самом начале цеха, рядом со входом. Тот участок перекрывается другой камерой.
Да… Так вот, Лихачев возился у манипулятора, а в 1548 в кадре появился Николай Морозов. Он тяжело дышал и на лице его было странное выражение. Он несколько секунд молча глядел на Лихачева каким-то безумным взглядом и наконец задал ему странный вопрос: «Ты еще жив?» или просто «Ты жив?!» — я не помню точной формулировки.
— Камеры передают не только изображение, но и звук?
— Да, конечно. Техник в любую минуту может обратиться к дежурному инженеру, чтобы затребовать помощь, консультацию или запчасти…
Так вот, Лихачев оторвался от своего занятия, удивленно посмотрел на Морозова и спросил: «Ты чего?» Тот пробормотал в ответ что-то нечленораздельное и, пятясь, вышел из поля зрения камеры. Лихачев посмотрел ему вслед, покачал головой и вернулся к ремонту.
Меня заинтересовало странное поведение Морозова, и кроме того, его присутствие в цехе не было вызвано никакой необходимостью, а следовательно, было нарушением внутреннего распорядка…
— То есть, в цех его никто не посылал и не вызывал?
— Совершенно верно. Словом, чтобы расспросить Морозова, что он делает в цеху, я переключил свой телевизор на камеру, стоящую у входа. На экране появились Морозов и Агинский, но, к сожалению, у этой камеры барахлил звуковой канал и я не мог с ним связаться и не слышал, о чем они говорили. Я только увидел, что Морозов, указывая на дверь, что-то говорит Агинскому, тот смотрит на него недоверчиво, потом что-то отвечает и выбегает из цеха. Морозов поворачивается и, двигаясь в направлении Лихачева, выходит из поля зрения камеры.
Я снова переключил приемник на камеру, стоящую на участке Лихачева. Лихачев продолжал возиться с манипулятором, а Морозов в кадре еще не появился. Я ждал, когда он войдет в поле зрения, чтобы спросить наконец, что он тут делает. Когда Морозов появился на экране, я уже раскрыл рот, чтобы задать вопрос, но не успел. Экран вдруг осветился яркой вспышкой, а потом с минуту по экрану бежали полосы.
— Вы засекли время вспышки?
— Нет, но я посмотрел на часы, когда изображение восстановилось — они показывали 1554,30.
— А что вы увидели на экране?
— Увидел, что Лихачев с пробитой головой лежит в луже крови, а Морозов стоит, нагнувшись над ним, с разводным ключом в руке. На мой окрик он не реагировал. Ну, я поднял тревогу, вызвал милицию, «скорую помощь», а сам рванулся в цех. Лифт был занят, и вниз я бежал по лестнице. В холле столкнулся с начальником смены, выбегавшим из лифта — он тоже видел все по телевизору. Вместе с ним мы помчались в цех. Тут же подоспели несколько дежурных техников.
Когда мы прибежали к месту происшествия, Лихачев был уже мертв. Морозов никакого сопротивления не оказывал и попыток убежать не делал, только бормотал что-то невнятное. Понять его было невозможно. Он был бледен, и глаза его были расширенные и тоже какие-то белые. Ну вот, собственно, и все. Потом подоспела милиция, «скорая»… Остальное вы и сами знаете.
— А Агинский? Где он был во время тревоги?
— Агинский, когда мы выскочили из административного корпуса, находился во дворе. У меня не было времени вглядываться, но, кажется, когда мы пробегали мимо него, он смотрел на нас с испугом, а потом сам бросился за нами. В цех он вбежал сразу же после нас. Когда мы схватили Морозова, именно он вырвал у него из рук разводной ключ. Кстати, рана на голове Лихачева была нанесена этим ключом?
— Да, экспертиза это подтвердила. Начальник цеха нахмурился и покачал головой. Молчание нарушил следователь.