Пересмешники (СИ)

– Джуллиард? – я чуть не пустила слюну. Она знала людей. Правильных людей. Она могла помочь мне. Я буду делать все, что она захочет. В Джуллиард принимали с оценками выше восьмидесяти процентов. И если бывший преподаватель из Джуллиарда оказался в моей школе, я сделаю все, чтобы заслужить ее расположение, а она потом напишет мне потрясающие рекомендации, позвонит своим знакомым, расскажет хорошее обо мне. Меньше, чем через два года я буду учиться в Нью–Йорке у лучших учителей в мире.
– Да, Джуллиард. Я знаю, как сильно ты туда хочешь.
Я кивнула, не могла говорить. Я покажу реверанс при встрече с мисс Даматой. Я подмету в ее кабинете, выброшу мусор, буду помогать ей в любое время дня и ночи.
– Я тебя представлю. Идем со мной.
Мистер Кристи указал на дверь своего класса, я пошла за ним. Мы миновали двор, и я впервые была рада его присутствию. Сегодня он защищал меня от Картера. Он открыл дверь в актовый зал с глупым галантным жестом. Мисс Дамата была за пианино. Ее светлые волосы были собраны на макушке, она была в бежевой блузке с высоким воротником, зеленой юбке–карандаше. Я вздрогнула, думая, что она знала, что я сделала с пианино в ту ночь на прошлой неделе.
Но потом она тепло улыбнулась, и я поняла, что она не злилась бы на меня за это. Она поняла бы.
Она мне сразу понравилась.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Подмигивание и кивок
Мисс Дамата – рок–звезда.
Она играла соло с симфоническим оркестром Чикаго, Лондона и в филармонии Нью–Йорка. Она победила на конкурсе пианистов Рахманинова. Она играла на фестивалях Моцарта летом. О, и у нее была степень бакалавра по музыке из Джуллиарда.
Я знала это, потому что не переставала задавать ей вопросы. Она была вежливой и теплой, отвечала на все. Я добавляла вопросы:
– Кто ваш любимый композитор? – спросила я.
– Шуман, – ответила она. – Все от Шуман.
– И мне нравится Шуман, – сказала я. – Стойте. Вы про Клару или Роберта? – спросила я. Роберт Шуман был более известным из пары пианистов, но его жена, Клара, писала красивые произведения, концерты и даже трио для пианино.
– Клара, – сказала мисс Дамата.
– И мне! – сказала я, мой желудок заурчал. Я прижала ладонь к животу, надеясь, что она не услышала. Я не ходила в кафетерий с того столкновения с Картером и Кевином. Я выживала на батончиках и том, что Т.С. или Майя приносили мне. – Многие не знают о ее работах, – добавила я. – Но вы – не многие. Вы – звезда. Из Джуллиарда!
Она просто улыбнулась, сказала «спасибо» и продолжила:
– Ее работа была очень романтичной. Но она перестала сочинять после тридцати шести, – сказала мисс Дамата. Ее голос был как снег. – Она даже сказала: «Я думала, что обладала талантом, но я оставила эту идею, женщина не должна желать сочинять, еще никто не мог это сделать. Разве я могу быть первой?».
– Я всегда думала, что ужасно, что она так думала. Не справедливо, что она перестала сочинять, – добавила я, используя новое любимое слово, пока мы сближались на теме Клары. – Мы от этого обеднели.
– И она была талантлива. Она не просто была талантливой женщиной. Она была талантливой, и точка. Она могла превзойти мужчин, а в нашей области мужчины доминируют. Учителя, ученики, композиторы, звезды.
Я ощутила укол вины, ведь никогда не давала Кларе места в своем списке великих. Я не просила ее о совете, когда нуждалась в музыкальной помощи. Я обращалась только к мужчинам, и они подвели меня в ту ночь. Клара не подвела бы. Клара что–нибудь сказала бы. Я посмотрела на пианино, на клавишу, которую я повредила. Она выглядела неплохо, играла всю неделю, но я должна была что–то сказать.
– Мисс Дамата, – начала я, – вам не кажется, что ми звучит не так, будто ее кто–то… – я замолчала, не став заканчивать вопрос.
Она сыграла пару нот из третьего Утешения Листа, ноты звучали как пение птиц утром.
– Звучит так же, как всегда.
Я закрыла глаза и слушала ее игру, мелодия успокаивала меня. Я представила, как она гладит клавиши, восстанавливает их нежным прикосновением.
– Знаешь Марш Шуман? – спросила мисс Дамата.
Я открыла глаза.
– Да.
– Хочешь сыграть со мной? – сказала она.
Мы заиграли вместе дуэт Клары Шуман, и я впервые ощутила чистую радость с той ночи. Когда мы закончили, мисс Дамата сказала, что будет рада учить меня в этом году.
– Ты такая, как и описывал мистер Грасер. Год будет отличным, – сказала она.
Я бы покраснела, если бы была к этому склонна. Но я спросила:
– Зачем вы пришли из Джуллиарда в Фемиду? Еще и после мировых сцен? Те места больше, чем мы.
– Джуллиард – отличное место, Алекс, – сказала она. Прядь волос выбилась из ее пучка, и она убрала светлые пряди за ухо. Она продолжила. – Но я не отличаюсь от Клары Шуман. Манхэттен – не лучшее место для семьи. Я хотела тихую жизнь.
Может, у нее были дети, но я не понимала взрослых, даже таких крутых, как мисс Дамата.
Мы закончили, и я пошла по долгому пути на урок физики, хрустя сапогами по замерзшей земле. Хоть мне придется видеть Картера на уроке, я не хотела столкнуться с ним по дороге в класс. Я не могла позволить ему заговорить со мной, прикоснуться ко мне. И я продумала путь к классам. Майя разведала обстановку для меня – мне казалось, что на той неделе ей часто помогали Эми, Илана и Мартин – и мы продумали действия, исходя из расписания Картера. Она опустила план на мой стол одной из ночей, взмахнув рукой.
– Та–да, – сказала она. – Тут он не сможет с тобой столкнуться.
Мы продумали, как мне не увидеть его, вплоть до секунд, чтобы я успевала на уроки вовремя. Теперь я везде шла долгим путем, хоть было холодно, шел снег, и каждый день был мокрым.
Сегодня лед был участками за актовым залом. Я обошла один островок, но левый сапог задел другой, и мои ноги улетели из–под меня, я шлепнулась на холодную твердую землю.
– Блин, – буркнула я, поднимаясь, сжимая сумку. Я встала, правая щека уже болела, и я знала, что там будет большой синяк к концу дня. Я пошла на физику, желая быть такой, кто мог прогулять занятия. Но я так не умела. Я ни разу не прогуливала. И не собиралась пропускать урок сейчас, хоть на попе был синяк размером с Аляску, а Картер в любой момент мог зайти в кабинет.
Я села на место, Мартин быстро окинул меня взглядом. Если честно, мне было немного неловко рядом с ним, но только с ним я могла пережить физику.
– Мне еще нужно показать тебе те фотографии левитации, – сказал он, и мне уже не было неловко.
– А я переживала, что ты скрывал это от меня, – пошутила я.
– Ни за что, – сказал он.
Я не успела ничего сказать и застыла. Картер прошел, расстегнул куртку, замер на миг, посмотрел на меня и подмигнул. Он почти высунул кончик языка изо рта, думая, видимо, что это выглядит как сексуальное приглашение. Мой желудок сжался как пружина. Он отвернулся и пошел, устроился за партой в первом ряду.
Мистер Уалдман вошел решительно, не взглянул на нас. Он добрался до своего места, посмотрел на класс, быстро кивнул лысой головой, окинул каждый ряд взглядом, отмечая присутствующих. Он написал что–то на листке. Через две секунды вошел ученик и поспешил к мистеру Уалдману, который протянул листок с посещаемостью. Ученик забрал записку и ушел, но успел взглянуть на Мартина. Мартин решительно кивнул, получил быстрый кивок в ответ. Ученик убежал.
Я посмотрела с любопытством на Мартина. Он знал всех, кто так бегал, потому что сам так делал раньше? Но он тянулся к карандашу, смотрел в другую сторону. Когда урок кончился, Мартин коснулся ладонью моей спины и вывел меня из класса. Он защищал меня, закрывал от Картера. Мы прошли по двору, добрались до доски объявлений перед Макгрегор–холлом, где ветер трепал листовки. Мартин кивнул на доску, где было красное объявление с птицей.
Заглавные жирные буквы образовывали слова Аттикуса Финча его дочери.
«Ты никогда по–настоящему не поймёшь человека прежде, чем посмотришь на вещи с его точки зрения».