Рассказы из сборника 'Как я сталкивался с приятелем'

Перевод Н. Шерешевской 
Еще Вольтер сказал, что "скучно с тем, кто берется судить обо всем на свете". Так что теперь, когда я о чем-нибудь говорю, я стараюсь ничего не сказать. Так уж я себя приучил. Я могу говорить часами и все же когда кончу, впечатление такое, будто я не сказал ни слова. Мои друзья всегда это отмечают. 
- Чем больше ты говоришь; тем меньше мы узнаем, - говорят они. 
Однако, чтобы достичь этого, мне пришлось затратить немало трудов. Я понял однажды, что мне грозит опасность стать скучнейшим человеком из-за этой ужасной привычки говорить обо всем подряд. 
Стоило мне с кем-нибудь познакомиться, и уже через пять минут мой новый знакомый знал, сколько лет моей маме, как ее зовут и где я родился. Я рассказывал, когда умер старый мерин нашего дедушки и сколько стоит моя рубашка. Сам я просто упивался беседой, но на моих друзьях это начинало плохо сказываться: один стал разговаривать во сне, а другой и вовсе потерял сон. 
Однако сейчас все обстоит иначе, и теперь вряд ли найдешь человека интереснее меня. 
Секрет моего успеха прост: я разговариваю с людьми о том, что интересует их, а не о том, что интересует меня. 
Например, меня в настоящее время больше всего интересует разведение голубей. Голубятня моя уже битком набита, и я просто не знаю, куда их девать. Однако за все это время я повстречал только одного человека, который разделял мой интерес. Он продал мне первую пару голубей и после этого потерял к ним всякий интерес. 
Вот почему мне так редко случается поговорить о голубях. 
Возьмем, к примеру, вчерашний вечер. Меня навестили трое друзей. Художник с женой и ребенком и отец жены художника. Ах да, это уже четверо! Ну да ладно, послушайте, как я их развлекал. 
С детьми дело простое. Они любят, когда ими восхищаются. 
Так что прежде всего я занялся ребенком. Я пощекотал его по подбородку и сказал "Как живете, как животик?" три раза. 
А что еще я мог сказать? Потом я похлопал его по животику и сказал "Тю-тю-тю" четыре раза. 
Потом сел и пропустил стаканчик. 
Оставалось еще трое взрослых. 
Маму интересовали только дети, папу - современная живопись, а его тестя - коровы. 
Я принялся за всех сразу, словно мячом запуская в каждого по вопросу. А тогда уже оставалось одно - перекидывать мяч. 
Маму я спросил: 
- Ваш мальчуган всегда в чепчике? 
Отца: 
- Вам не кажется, что современное искусство стало примитивным? 
А тестя: 
- Что вы думаете об эрширских коровах? 
Потом я стал с интересом заглядывать им в лица, ожидая ответа. 
Мама справилась первой. Она сказала: 
- Увы! У бедняжки были такие чудные черные локоны! 
Я быстро парировал удар, чтобы вовремя встретить папу на его собственном поле: 
- Мойте ему голову содовым раствором три раза в день, лучше всего после еды. - И тут же обратился к папе: - Однако я не согласен. 
Он как раз объяснял мне, что реализм XIX века изжил себя и зашел в тупик, поэтому современным художникам не остается ничего другого, как вернуться к простым формам, и т. д. и т. п. 
Я стал самым решительным образом возражать. Конечно, никого вся эта чепуха не интересует, но я знал, что возражение вдохновит его на длинную речь и я получу передышку, чтобы разделаться с его тестем. 
Тот как раз кончил поносить эрширских коров, однако я начал всю игру сначала, заявив: 
- Мне кажется, вы слишком уж нетерпимы. 
С этой минуты все пошло как по Маслу. Единственное, что меня беспокоило, - это как их остановить. 
Впрочем, с этим я справился легко. Когда ужин был готов, я поднял руку и громко сказал: 
- Все, будет. 
Я их выключил сразу, как радио. Потом угостил их сухими бисквитами и малюсенькой чашечкой черного кофе. 
Когда они уходили, во рту у них так пересохло, что им удалось лишь прохрипеть: 
- Всего хорошего. 
В настоящий момент я разрабатываю систему, которая позволила бы мне развлекать сразу шестерых, но для этого потребуется одновременно играть на рояле, играть в шашки и вести беседу. Система эта слишком сложна, чтобы объяснять ее здесь. 
КАК ПРОСИТЬ О ПРИБАВКЕ 
Перевод Н. Шерешевской 
Когда просишь начальника о прибавке, на лице должно быть написано уныние и безнадежность, доходящая до отчаяния. 
Если ты забыл придать своему лицу такое выражение, входя в кабинет начальства, оно непременно появится при выходе, так что уж лучше не терять времени и изобразить отчаяние еще до того, как изложишь свою просьбу. 
Прибавки делятся на две категории: заслуженные и незаслуженные. 
Держу пари, что прибавка, которой вы хотите, относится ко второй категории, потому что если вы заслужили прибавку, то получите ее и без просьбы. 
Так скажете вы. 
И я с вами соглашусь. 
Вот только в моей многотрудной жизни мне ни разу не приходилось просить прибавки. Как правило, меня увольняли еще до того, как я мог на нее рассчитывать. Но в этом есть и преимущества: я постоянно встречаюсь с новыми людьми. За год я успеваю сменить до пяти начальников. 
Когда вы приходите наниматься ни работу, вы должны говорить, что умеете делать все, что от вас ни потребуют. Начальству это внушит доверие, а вам уважение к самому себе. 
- Сможете вы управиться со штатом в сто человек? - спросил меня мой последний начальник. 
- Мистер Расстроилс, - ответил я серьезно, - в деле администрирования мне нет равных. Когда я служил в фирме "Грабилл и Кo" - за полгода до смерти старого мерина нашего дедушки, - под моим началом было пятьсот человек. А через год мне подчинялась уже целая тысяча. С тех пор число служащих возрастало в той же пропорции, и нам даже стало тесно в помещении. Если бы фирма не обанкротилась, у меня теперь было бы две тысячи человек. Могу добавить, что служащих я подбирал самолично. Стоило мне сказать "Я вас беру", и человек: с ходу начинал работать. Моим подчиненным я платил до десяти фунтов в неделю. 
- Когда вы можете приступить к делу? - спросил начальник поспешно. 
- Хоть сейчас, вот только сниму шляпу. 
- Подождите, я посоветуюсь с управляющим. 
Когда этот фрукт явился, я даже не дал ему обратиться к начальнику. 
- Что такое лошадиная сила? - ошарашил я его вопросом.