Я умею прыгать через лужи
Отец любил лошадей не потому, что с их помощью он зарабатывал на жизнь, а потому, что находил в них красоту. Он с удовольствием рассматривал каждую хорошо сложенную лошадь. Наклонив голову набок, он медленно похаживал вокруг нее, тщательно изучая все ее стати, ощупывая ее передние ноги в поисках ссадин или припухлостей, говоривших о том, что ей приходилось падать.
- Хороша такая лошадь, - не раз повторял он, - у которой крепкая, добрая кость, лошадь с длинным корпусом и к тому же рослая.
Для него лошади не отличались от людей.
- Это факт, - утверждал он. - Я их довольно повидал на своем веку. Иные лошади, если чуть дотронешься до них кнутом, дуются на тебя, точно дети. Есть такие ребятишки: надери им уши - и они с тобой много дней говорить не будут. Затаят обиду. Понимаешь, не могут забыть. Вот и с лошадьми то же самое: ударь такую кнутом - и сам не рад будешь. Поглядите на гнедую кобылу Коротышки Дика. Она тугоузда. А я ее заставил слушаться узды. Суди сам... Она вся в своего хозяина - Коротышку. Кто захочет его взнуздать, порядком намучится. Он мне до сих пор фунт должен. Ну, да бог с ним. У него и так ничего за душой нет...
Мой дед по отцу, рыжеголовый йоркширец, был пастухом... Он эмигрировал в Австралию в начале сороковых годов прошлого века. Женился он на ирландской девушке, приехавшей в новую колонию в том же году. Я слышал, что дед явился на пристань, как раз когда пришвартовался корабль с ирландскими девушками, прибывшими в Австралию, чтобы устроиться прислугой.
- Кто из вас согласится сразу выйти за меня замуж? - крикнул он столпившимся у поручней девушкам. - Кто не побоится?
Одна крепкая голубоглазая ирландка с черными волосами и большими руками оглядела его и после минутного раздумья крикнула в ответ:
- Я согласна! Я выйду за тебя замуж!
Она перелезла через поручни и прыгнула вниз... Он подхватил девушку, взял ее узелок, и они вместе ушли с пристани; он увел ее, обняв за плечи.
Отец, самый младший из четырех детей, унаследовал от своей матери ирландский темперамент.
- Когда я был еще малышом, - рассказывал он мне, - я угодил одному возчику пониже уха стручком акации, - а ты ведь знаешь, если сок попадет в глаза, можно ослепнуть. Парень чуть не спятил от злости и бросился на меня с дубиной. Я кинулся к нашей хижине и заорал благим матом: "Мама!" А тот малый, черт побери, шутить не собирался. Когда я добежал до дома, он меня почти настиг. Казалось, что спасения нет. Но мать асе видела и уже ждала у дверей, держа наготове котелок с кипящей водой. "Берегись, - крикнула она, это кипяток! Подойди только, и я ошпарю тебе физиономию..." Черт возьми, только это его и остановило. Я вцепился в подол ее платья, а она стояла и смотрела на парня, пока он не ушел.
Мой отец начал работать уже с двенадцати лет. Все его образование ограничилось несколькими месяцами занятий с вечно пьяным учителем, которому каждый ученик, посещавший дощатую лачугу, служившую школой, платил полкроны в неделю.
Начав самостоятельную жизнь, отец колесил от фермы к ферме, нанимаясь объезжать лошадей или перегонять гурты. Свою молодость он провел в глухих районах Нового Южного Уэльса и Квинсленда и мог без конца о них рассказывать. И благодаря рассказам отца эти края солончаковых равнин и красных песчаных холмов были мне ближе, чем луга и леса, среди которых я родился и рос.
- В тех глухих местах, - как-то сказал мае отец, - есть что-то особенное. Там чувствуешь настоящую радость. Заберешься на поросшую сосной гору, разведешь костер...
Он умолк и задумался, глядя на меня взволнованно и тревожно. Потом он сказал:
- Надо будет сделать какое-нибудь приспособление, чтобы твои костыли не увязали в песке: мы ведь когда-нибудь отправимся в те края.
ГЛАВА 2
Вскоре после того как я заболел, мускулы на моих ногах стали ссыхаться, а моя спина, прежде прямая и сильная, искривилась. Сухожилия начали стягиваться и затвердели, так что мои ноги постепенно согнулись в коленях и уже не могли разгибаться.
Это болезненное натяжение сухожилий под коленями пугало мою мать, которая опасалась, что мои ноги навсегда останутся согнутыми, если не удастся как можно скорее выпрямить их. Глубоко встревоженная, она вновь и: вновь приглашала доктора Кроуфорда, чтобы он назначил такое лечение, которое позволило бы мне нормально двигать ногами.
Доктор Кроуфорд, который плохо разбирался в детском параличе, недовольно хмурил брови, наблюдая, как мать каталась вернуть жизнь моим ногам, растирая их спиртом и оливковым маслом - средство, рекомендованное женой школьного учителя, утверждавшей, что оно излечило ее от ревматизма. Проронив замечание, что "вреда от этого не будет", Кроуфорд решил оставить вопрос открытым до тех пор, пока он не наведет в Мельбурне справки об осложнениях, которые бывают после этой болезни.
Доктор Кроуфорд жил в Балунге, небольшом городке в четырех милях от нашего дома, и навещал больных на окрестных фермах, только когда заболевание было очень серьезным. Он разъезжал в шарабане с полуподнятым верхом, на фоне голубой войлочной обивки которого эффектно выделялась его фигура, когда он кланялся встречным и приветственно помахивал кнутом, подгоняя свою серую лошадку, трусившую рысцой. Этот шарабан приравнивал его к скваттерам {Скваттер (англ.) - крупный землевладелец. (Прим. перев.)}, правда, лишь к тем из них, чьи экипажи не имели резиновых шин.
Он неплохо разбирался в простых болезнях.
- Могу сказать вам с полной уверенностью, миссис Маршалл, что у вашего сына не корь.
Полиомиелит принадлежал к числу тех болезней, о которых он почти ничего не знал. Когда я заболел, он пригласил на консилиум еще двух врачей, и один из них установил у меня детский паралич.
Этот врач, который, казалось, так много знал, произвел на мою мать большое впечатление, и она стала его расспрашивать, но он ответил только:
- Если бы это был мой сын, я бы очень тревожился.
- Еще бы, - сухо заметила мать и с этой минуты утратила к нему всякое доверие.
Но доктору Кроуфорду она продолжала верить, потому что после ухода своих коллег он сказал:
- Миссис Маршалл, никто не может предугадать, останется ли ваш сын калекой или нет, будет он жить или умрет. Я думаю, что он будет жить, но все в руце божьей.