Голубые холмы Синтры

— Так неожиданно? Несчастный случай?
Карлота наконец повернулась и посмотрела на нее.
— Не знаю, Элинор. — Казалось, она стала скованной и холодной. Ее бледность усилилась. — Она уехала отдыхать, а потом к ней вызвали брата. Когда он вернулся, то был как во сне… и стал таким грубым. Элинор! Я никогда не думала, что мой дорогой брат может так измениться. Он только сказал, что Дора умерла и что я больше никогда не должна произносить ее имени. Я решила, что ему слишком больно его слышать. Он и слугам приказал… но они, конечно, разговаривали об этом друг с другом. Видишь ли, все было так таинственно. Мигел сказал только, что она умерла за границей, там ее и похоронили — в Греции. Там у нее были друзья на маленьком острове. А с момента смерти до похорон должно пройти не больше двадцати четырех часов. Таков закон, потому что климат очень жаркий.
Элинор опять задумалась. Как ужасно для графа оставить тело любимой жены в другой стране! Здесь, неподалеку от часовни, находится фамильный склеп. Наверняка он бы предпочел, чтобы ее похоронили здесь. Элинор позволила мыслям идти своим чередом. Она почувствовала, что переживает за него. Столько вынести за такое короткое время… Смерть жены, потом беда с сестрой. Неудивительно, что он стал сдержанным и замкнутым, избегал общения. Наверняка часто вспоминал о более счастливых временах. Но… жена отдыхала вдали от него, а он посещал свои поместья и оставлял ее в Паласио. Это никак не сочеталось с представлениями Элинор об идеальном браке. Она считала, что ни муж, ни жена не могли быть счастливы в разлуке. Она предполагала, что жизнь знати отличается от жизни менее высокопоставленных особ. У них имелись деловые и социальные обязанности. Так что, может быть, полная близость была невозможна.
— Сколько времени они были женаты? — наконец спросила она Карлоту.
— Дора и Мигел отпраздновали пятую годовщину брака за две недели до смерти Доры.
— Пять лет… и нет детей… — Сказала себе Элинор, всем сердцем сочувствуя графу. Она почему-то верила, что уж он-то хотел наследника.
— Нет детей, — повторила Карлота, качая головой. — Как бы я хотела, чтобы у Мигела был сын. Но сын так и не родился, — с глубоким вздохом добавила она, — это не в нашей власти.
Элинор долго думала о жене графа. Очевидно, он любил ее до безумия, но почему-то она не очень понравилась Элинор. Может потому, что эта женщина с неприязнью относилась к Карлоте? Именно так Элинор объяснила себе сложившееся впечатление. Ведь сама она полюбила сестру дона Мигела всей душой и не могла представить, что кто-то может испытывать неприязнь к дружелюбной и нежной девушке с ее очаровательной наивностью, несмотря на недавний несчастливый опыт. Элинор машинально покачала головой. Нет, невозможно понять, почему Доре не нравилась милая золовка.
— Твой брат знал, что Дора тебя не любит? — спросила она и виновато посмотрела на Карлоту, понимая, что проявляет излишнее любопытство к делам семьи графа. Любопытство на грани наглости. В конце концов, она была только служащей, и ей следовало помнить свое место.
К ее радости, Карлота, кажется, этого не заметила. Она немного печально улыбнулась и сказала:
— Я скрывала это от Мигела. Я надеялась, что Дора ко мне переменится. Думала, может, я сама виновата… мне было всего десять с половиной лет, когда она сразу после свадьбы приехала в Паласио. Может, новобрачной не хотелось, чтобы ей докучала маленькая сестра.
Это ничего не объясняет, решила Элинор. Но мысли о своем положении больше не позволяли ей расспрашивать Карлоту. И все же она не удержалась:
— Я однажды была в портретной галерее и заметила пустое место рядом с портретом твоего брата. Должно быть, он так близко к сердцу принял ее смерть, что велел снять портрет.
— Верно. Это случилось… сразу после его возвращения из Греции. Это было ужасно… — Карлота остановилась и содрогнулась всем телом. Элинор почувствовала, что даже ее рука вздрогнула. — Он был как безумный, но как спокойно себя вел! У него было такое ужасное выражение лица… Убийственно, Элинор, ты даже представить себе не можешь. Я все время плакала, но он не обращал на меня внимания. Наверное, когда он велел снять портрет, весь персонал недоумевал, что произошло с их хозяином. Потому что он велел Грегорио бросить картину на чердак, где мы складываем то, что у вас в Англии называется хламом.
— На чердак? — Элинор недоверчиво уставилась на свою спутницу. — Странно. — Она думала, что для портрета отвели особое место и тщательно упаковали, чтобы не пострадали его красота и совершенство. Ведь когда-нибудь придет день, и дон Мигел сможет его вернуть на место рядом с его собственным прекрасным портретом.
— Странно, Элинор. Я уверена, что мой брат долго был не в себе. Такое иногда бывает. Знаешь от шока. — Элинор только кивнула, и Карлота продолжала: — Теперь ему гораздо, гораздо лучше. Думаю, вряд ли кто-нибудь замечает, как ему тяжело. Ты согласна?
— Да, Карлота. Но твой брат часто становится молчаливым и задумчивым. Наверное, размышляет о своей утрате.
— Я пришла к такому же выводу, потому что раньше он не был молчуном — по крайней мере, так долго. Мне порой кажется, что, хотя он остается в нашем обществе — после обеда и так далее, — он предпочел бы одиночество.
Элинор кивнула с рассеянным видом. У нее сложилось такое же впечатление. И все же, если дону Мигелу хотелось побыть одному, он вполне мог уйти в свой кабинет или другую тихую комнату. Их хватало в огромном Паласио.
Они уже были недалеко от дома. До конца поездки обе сидели молча, погрузившись в размышления. Восемь месяцев… Не так уж долго, подумала Элинор. Рана еще свежая. Когда-нибудь она затянется, потому что время лечит боль. Но на это уйдут долгие годы. Элинор вновь почувствовала тяжесть на сердце. Ее охватило уныние и почему-то горечь, словно она потерпела поражение.
В Паласио они услышали шум в дальнем конце зала. Карлота замигала, глядя на подругу, и остановилась.
— Что здесь такое?! — Элинор захватил врасплох тон ее голоса. Она увидела, что Карлота внезапно выпрямилась с надменным видом и резко что-то приказала. Хотя она говорила по-португальски, смысл был ясен без перевода.
Повинуясь, быстро пришла экономка. Она краснела и всем своим видом выражала сожаление. Последовали вопрос и ответ, потом еще вопрос. Карлота держалась с ледяной высокомерностью, а экономка — подобострастно.
— Наказывать служанку здесь, в главном зале! — Карлота обернулась к Элинор. — Как она смеет? Шуметь можно в помещениях для слуг… если уж она должна шуметь! Будь здесь мой брат, ее бы немедленно уволили. Я ей так и сказала! — Карлота снова повернулась и что-то приказала.
Через несколько секунд женщина вышла с благодарным видом.
— Сердится на Жулию. — продолжала Карлота, явно взволнованная поведением женщины. — Говорит, что эта девушка все время где-то пропадает!
Карлота направилась в маленький уютный салон, где они с Элинор обычно пили чай после обеда. Элинор шла рядом. Жулия… Эта девушка всегда где-то пропадала.
— Карлота, — порывисто сказала Элинор, — как ты думаешь, может быть, это Жулию я видела сегодня в лесу?
— Прошу, прости меня, — попросила Карлота. Она уже успокоилась и сожалела о случившемся. — Я не часто выхожу из себя, но мы никогда не позволяем слугам так себя вести. Мой брат нагнал бы на нее страху.
— Ты и сама неплохо справилась, — с улыбкой заметила Элинор. — Мне даже стало жаль Ину.
— Полагаю она исполняла свой долг. Но она знает, что нельзя так шуметь в зале, где мы все можем ее услышать. — Карлота положила сумочку на диван. — Девушка, которую ты видела сегодня утром? — Карлота покачала головой. — Наказание Ины явно запоздало, — отметила она, и Элинор не могла не согласиться.
Но, разворачивая у себя в спальне покупки, она не могла избавиться от мысли, что действительно в лесу видела Жулию. Запоздалому наказанию могло найтись какое-то объяснение, или девушка потом вновь куда-то пропала. Ведь Ина дала понять Карлоте, что Жулия исчезала далеко не однажды.